***

Нет оправдания власти, которая убивает своих заключенных и пленных. Утром Франц перечитал свой доклад и отдал пресс-секретарю Маркуса. Румяному и спортивному господину Нисману было за тридцать. Перстень на мизинце, яркая машина, запах дорого одеколона, костюм строгого покроя, но из блестящей пуэлиританом ткани. Улыбчивость Нисмана казалась Францу неуместной. Улыбчивость и любопытство, с каким он пялился на Франца.

- Вы хотели бы что-то сказать во время прямого эфира?

Франц покачал головой. До настоящей минуты он и не знал, что будет присутствовать во время выступления Маркуса по телевидению. Оказывается, Маркус все спланировал заранее и посвятил в свои планы Нисмана. Подумав, Франц решил, что подобное развитие событий не лишено логики. Появление Франца рядом с Маркусом в прямом эфире продолжает и развивает политику Маркуса по отношению к Францу. Он трофей, вновь обретенный внук, который полностью и окончательно отворачивается от отца и переходит на сторону деда.

Что он должен чувствовать по этому поводу? Франц не чувствовал ничего кроме усталости. За завтраком у него кружилась голова, на уроках он спал с открытыми глазами, в обед Маркус вызвал его к себе.

Оказывается, на парады и официальные выходы адъютантам генерала полагалось носить особую форму. Красному кителю было самое место в музее, его носили личные гвардейцы первых Лумбийских правителей, до тех пор пока сто лет назад армия не отказалась от красного в пользу синего и зеленого.

Красный китель подчеркивал бледность Патрика. Франц чувствовал себя в нем, как игрушечный солдатик. Таким он по сути и был. Игрушечный солдатик генерала Маркуса. Впервые за день Франц испытал злость и раздражение. Машина двигалась по городу слишком медленно. На тротуарах собралось слишком много людей. Все показывали пальцами на джипы с эмблемами ВВС Лумбии. Полная звукоизоляция салона не позволяла услышать, что люди говорят. Несмотря на кондиционер в салоне было жарко. Партик постоянно поправлял тесный воротник. Маркус перечитывал речь. Франц положил руки на колени и следил за тем, чтобы пальцы не дергались, не сжимались и не разжимались кулаки.

Телестудия напоминала пирамиду на возвышении. К входу с четырех сторон вели широкие лестницы. Стены первого этажа были полность стеклянными. За стеклом сновали люди, центром хаоса был эскалатор в холле. Охрана Маркуса оттеснила журналистов на лестнице. Руками в белых перчатках солдаты освободили путь и растолкали самых нетерпеливых: мужчину в майке с гербом Лумбии(Феникс расправляющий крылья), женщину в красном пиджаке. Чуть жестче ткань, и она могла бы сойти за древнего гвардейца или адъютанта Маркуса. Происходящее угнетало Франца. Лестница эскалатора ползла мучительно медленно. Студийный свет резал глаза. Столы с микрофонами напоминали разделочный стол в лазарете тюрьмы. Пыточный? Девушка, прикрепившая Францу на китель микрофон, пахла цветочными духами. Экономя силы, он не стал возражать. Он насчитал в студии семь камер. Одна целилась сбоку ему в висок. Остальные выглядели, как открывшие пасти дикари. Щуплый ведущий крутился вокруг Нисмана. Тот улыбался, переступал с ноги на ногу. Оба будто танцевали непонятный ритуальный танец.

А потом началась трансляция. Микрофоны и аккустика превратили голос Маркуса в раскаты грома. Франц вспомнил, как в детсве его водили на парады. Кажется два раза в год? В день независимости Лумбии и день авиации. Там всегда было шумно: торжественные речи, рев самолетов и крики зрителей. Тогда Франц стоял на трибунах с левой стороны от деда. Сейчас он тоже сидел слева от него.

Написанная улыбчивым Нисманом речь звучала резко. Если правительство не уважает свой народ, не работает на его пользу, оно должно быть уничтожено. Народ не должен терпеть правительство, которое его унижает. Упоминались Монтескье и Кальвин. Нет оправдание власти, которая убивает своих заключенных и пленных.

Слова подкрепили слайд-шоу. Через двойную дверь в зал проникли журналисты. Официальное заявление Маркуса постепенно перешло в пресс-конференцию. Когда журналист с шарфом на шее задал вопрос Францу, Франц поднялся и направился к выходу. Пришлось держаться рукой за стену, чтобы не сбиться с пути из-за слепящих вспышек фотокамер.

В дверях, сложив руки на груди, стоял Лонарди. Камуфляжные штаны, кобура, кроссовки и черная футболка. Все вместе - насмешка над официальной военной формой. Или дань моде Освободительной Армии? Франц невольно потянулся к вороту и расстегнул верхние пуговицы кителя.

- Выглядишь так, будто тебе нужно выпить, - усмехнулся Лонарди.

Франц не ответил и прошел мимо. В пятиугольном холле стены покрывали рекламные плакаты. Под фотографией комедийной сцены вились журналисты. На фото зрители аплодировали, журналисты на его фоне крутили головами в поисках цели. Наверное, они повисли бы у Франца на руках, если бы Лонарди не остановил их улыбкой. Такими же улыбками он управлялся с людьми на приеме во дворце по случаю девятой годовщины правления президента Варгаса. Франц сжал челюсти, виски неприятно дергало. Опустив руку ему на плечо, Лонарди оградил его от журналистов и направил в бар. Полукруглая комната, полукруглая стойка и пузатые бутылки в шкафу без углов. Пять покатых табуретов. Короткая спинка врезалась Францу в поясницу, когда он сел.

Толстуха за стойкой походила на недовольную чиновницу, а не на барменшу. Не переставая улыбаться, Лонарди попросил ее смешать два коктейля. Водка, ром и тоник. Побольше водки, поменьше рома, стоп, теперь лед, размешать, и наконец можно добавить тоник. Он поставил локти на стойку, приподнялся над табуретом, искренне увлеченный перестуком кубиков льда в миксере.

Как можно так долго говорить о чепухе вроде льда и рома, мысленно возмутился Франц.

- Попробуй, - приказал Лонарди так резко и холодно, что Франц вздрогнул. - Всегда мечтал стать барменом. Даже из военной академии однажды убежал, уехал в Хену и устроился работать барменом, - теперь его голос звучал медленно и тягуче как песня.

Стать барменом и что? Тебе не позволили? Тебя вернули? О чем Франц хотел спросить Лонарди? Чем закончилось дело в Сан-Иглесио? После попытки дезертирства и нападения на командира, Лонарди всё-таки принял участие в резне? Его заставили? Должны были, судя по последовательности, с какой Маркус дрессировал Франца. Вряд ли к Лонарди отнеслись снисходительней. Не важно. Плевать на прошлое Лонарди.

Дверь бара щелкнула, скрипнула. На пороге появились солдаты в белых перчатках. Франц кивнул Рипону. Хорхе Рипон, тридцать семь, офицер-механик. Ночью Франц просмотрел дела личного состава базы. Маркус приставил Рипона присматривать за внуком.

- Ты подготовил убийство моего отца, - забыв о Рипоне, Франц сосредоточился на Лонарди. Следил за мимикой и движениями и не находил ни одного признака напряжения. Похоже, Лонарди искренне наслаждался ситуацией.

- Точно, - Лонарди поставил коктейль на стол и потянулся к карману. - Маркус хотел, чтобы Освободительная Армия взяла на себя ответственность за убийство президента. Нужно послать ему ссылку на видео. Порядок. Хочешь глянуть?

Лонарди передал телефон Францу. Они выложили видео на ютубе. От лица Освободительной Армии говорил крупный мужчина. Большая голова, толстая шея, покатые широкие плечи. Выдающиеся габариты плохо вязались с его преклонным возрастом. Утопленные в глубокие морщины глаза и губы подсказывали, что ему не меньше шестидесяти лет. Он сказал, что освободительный фронт приговорил президента Варгаса к смерти за преступления против народа.