Томас приосанился, чувствуя, как по спине пробегает приятный холодок от такой близости к власти.

— Голубая комната, — сказал Крамне, ткнув рукой куда-то в угол. — По понедельникам здесь проходят собрания, здесь каждый отдел вкратце отчитывается перед министром о результатах своей деятельности. Как канцелярист, ты когда-нибудь тоже окажешься здесь.

— И где будет мой кабинет? — спросил Томас, перебросив пальто на другую руку.

Пер Крамне рассмеялся:

— Пока не здесь. Ты будешь при мне внизу, на четвертом этаже, — сказал он и свернул за угол.

Они попали в следующий бесконечно длинный коридор, устланный таким же темно-серым ковром. На одной стене в три ряда висели портреты всех бывших министров. Здесь голоса раздавались громче, подчас слышался смех. Прозвучали позывные дневного выпуска новостей.

— Это кабинет министра. — Пер Крамне остановился у двери справа и посмотрел на часы. — Он сейчас внизу, на совещании кабинета министров. Заседания проходят ежедневно с двенадцати до часу. Обычно он туда не ходит — для кворума достаточно пяти министров, но сегодня у них общий сбор, думаю, что он — один из инициаторов. Такие встречи трудно пропустить… Секретарь сейчас в другом кабинете.

Томас заглянул в министерский кабинет. Кабинет был похож на маленькую квартиру. В прихожей была комната секретаря, за ней располагался непритязательный кабинет, обставленный светлой современной мебелью. На стенах висели картины, стол был усеян бумагами, лежавшими вокруг компьютера. У одной из стен стояла полка, уставленная папками и детскими фотографиями. Окно смотрело на здание Риксдага и на реку Норрстрем. Вода казалась серой как свинец.

— За кабинетом небольшая спальня, ванная и туалет, — пояснил Крамне. — Говорят, что министр фанат судоку и часто медитирует в этой комнатке. Идем дальше?

Он указал рукой налево:

— Здесь сидит пресс-секретарь. Если министра увольняют, то вместе с ним уходят пресс-секретарь, статс-секретарь, заместитель и политические советники. Потом приходят ответственные за поддержание порядка, отвинчивают таблички, и на этом заканчивается старая эра.

— И сколько в сумме получается человек? — спросил Томас.

— Назначенных политических деятелей? Немного, человек пять-шесть. Все остальные из нас продолжают верой и правдой служить новому хозяину. Ты не голоден?

Томас покачал головой.

— Превосходно. Ты знаком с Карин, начальником планового отдела? Это она устроила твое назначение. Может, поздороваемся со статс-секретарем?

Крамне миновал еще несколько дверей.

— Джимми? Не хочешь познакомиться с нашим новым советником?

Статс-секретарь министерства юстиции вышел к ним в коридор в джинсах и бежевой ковбойке. Непослушные волосы топорщились.

— Привет, — сказал он, широко улыбнувшись. — Добро пожаловать на борт. Когда приступаешь?

Мужчины пожали друг другу руки.

— После Нового года. — Только теперь Томас начал осваиваться и почувствовал себя свободнее.

— Прослушивание — это настоящее минное поле, — поведал Джимми Халениус. — Тебе придется следить за каждым своим словом, чтобы оно попало по назначению, преодолев все бюрократические рогатки нашей министерской машины. Что у нас с графиком?

Последний вопрос относился к Перу Крамне.

— Первый разбор через шесть месяцев, — ответил начальник отдела. — Консультации в законодательном совете будут осенью, а предложения правительства будут представлены к февралю следующего года.

— Значит, новый закон появится 1 июля, через восемнадцать месяцев, — констатировал Джимми Халениус. — Твоя жена не привыкла работать в таком темпе, да? Она работает в газете?

Томас на мгновение потерял дар речи и от неловкости даже покраснел. Откуда, черт возьми, статс-секретарь Министерства юстиции знает, кто такая Анника?

— Моя лучшая подруга когда-то купила у нее машину, — пояснил Джимми Халениус, явно получая удовольствие от рассказа. — Это было девять, а может, и десять лет назад. Машина бегала как лошадка, пока не сломалась.

— Э… — промычал Томас, не зная, куда девать руки.

— Ну что, посмотрим на твой кабинет? — сказал Пер Крамне.

Ему не нравится, когда он не участвует в разговоре, подумал Томас, пожимая на прощание руку статс-секретарю.

Они с Крамне молча пошли по коридорам через стеклянные двери к лифтам.

— А где находится твой кабинет? — спросил Томас.

— Через три двери от твоего. Нажми четвертую кнопку.

Интерьер был почти такой же, как на шестом этаже, но скромнее и не создавал ощущения близости власти. Здесь было много стеллажей с журналами, на стенах висели полки с бюллетенями, а холл был устлан простым пестрым ковром.

Окно кабинета Томаса выходило на Фредсгатан, туда, где эта улица пересекалась с Дроттнинггатан. Кабинет был большой, но, судя по расположению, довольно темный.

Томас выглянул в окно. Улица Тегельбакен была отсюда не видна. Значит, он ни разу не видел окна своего будущего кабинета, проходя мимо Розенбада.

— Знаешь, в чем будут заключаться твои обязанности? — спросил Крамне, выдвигая из-под стола стул и усаживаясь. — Ты будешь компоновать предложения министерства, а потом готовые документы будут рассылаться на консультации. Каждый захочет высказаться по поводу наших предложений, и мы уже заранее знаем, как выскажутся те или иные организации. Полиция и прокуратура, как правило, оказываются довольными нашими предложениями. Канцлер юстиции обычно высказывается за, а советник по правам человека — против. Федерация адвокатов обычно выступает против наших предложений — они вообще всегда против всего и вся. Власти на местах, которым приходится разбираться с конкретными жертвами преступлений, и женские объединения обычно нас поддерживают.

— После этого начинается работа в отделах? — спросил Томас.

— Именно так. Ты слушаешь, что говорит тебе бог, тетушка бога, потом согласуешь это с сотрудниками отделов и отдаешь результат на суд руководителя отдела, то есть мне. Потом мы идем к руководителю отдела законодательных актов, который говорит: «Подумайте над этим, этим и этим». Потом мы думаем и докладываем о наших думах Халениусу и только после этого идем в понедельник на совещание в Голубую комнату. Все камни преткновения там рассматривает министр.

— Какие же это камни преткновения? — спросил Томас.

— Обычно речь идет о небольших изменениях и исправлениях. Они касаются степени подозрения, классификации по составам преступления, согласования с законодательством других стран и графика внедрения предложений.

Он игриво стукнул Томаса но плечу.

— Черт, — сказал он, — кажется, будет ветер с моря.

Томас улыбнулся и судорожно сглотнул.

Анника покинула здание редакции с чувством легкого головокружения. Она шла, не чувствуя под собой ног. На улице потеплело, ветерок окутывал, словно мягкое шерстяное одеяло. Она почему-то вдруг вспомнила эпизод из далекого детства — первый день летних каникул. Она у бабушки, бежит по лугу к озеру. Жесткая трава колет голые пятки и щекочет икры, а она предвкушает радость первого настоящего купания.

«Я не стану оглядываться, — решила Анника. — Я не оглянусь, чтобы посмотреть на дверь редакции. Может быть, я сюда больше не вернусь, и я хочу помнить ее такой, какой она была, когда я работала здесь и была частью моей газеты…»

Она остановилась и помотала головой, чтобы стряхнуть этот приступ сентиментальности.

Медленно, неуверенно переставляя ноги, она потащилась на автобусную остановку; тротуар был предательски скользок. Следующий автобус должен был подойти через тринадцать минут. Пойти домой или сесть на скамейку и подождать автобус? Но куда ей теперь спешить?

Она села на деревянную скамейку и вытащила из сумки сотовый телефон.

Кому позвонить?

Телефон Томаса был выключен.

Анна Снапхане не отвечала.

Поколебавшись, она позвонила инспектору К. по прямому номеру.

Он ответил.

— Здравствуй. Это звонит сучка — охотница за сенсациями, — представилась Анника. — Меня отправили на принудительные полевые работы. Из-за вашего запрета на разглашение меня послали в бессрочный отпуск с сохранением содержания.