— Я не создавала жизнь и не вправе её отнимать, — ответила я, глядя на пленника.

— Неправильный ответ. Гер?

Я зажмурилась, но слух никуда не делся, и звук ломаемых костей, чавканье разрываемой плоти и хрипы боли никуда не делись.

— Солнышко, — мою ладонь, сжимающую нож, подняли и направили в сторону ангела, явно целясь тому в шею.

— Дитя… — услышала я уже голос ангела, и это вынудило меня открыть глаза. После темноты казалось, что я вижу в этих подземельях часть неба. — Уходи… Не нужно…

— Какой-то он болтливый с тобой, — обиженно протянул Марбас, и я понимала, что это означает. Гер тоже, поэтому замахнулся, но я окликнула его, заставив замереть.

Я не хочу видеть чью-то боль. Я не хочу делать кому-то больно. Моральные рамки, установленные моими родителями и обществом, в котором я выросла, говорят мне, что так нужно, что иначе — зверство. Но нож удобно лежит в руке, а ангел, которого я воспринимала совсем недавно безликим врагом, поверженный, сброшенный с облаков, лишённый божественного сияния, с раскинутыми переломанными крыльями, обессиленно болтается над полом. Я смотрю в его голубые глаза, в которых читается понимание моих намерений, и мне мерещится, что эти осколки небес потемнели.

*

Я ударила Марбаса в грудь в очередной раз, будучи не в состоянии хоть как-то держать себя в руках после произошедшего. Когда последние серебряные искры растаяли в воздухе, я обессиленно рухнула в лужу крови и перьев, единственного, что осталось от ангела, и тупо смотрела на нож. Я уже убивала раньше, и хотя тогда делала это в качестве самозащиты, но и сейчас, после произошедшего, чувствовала всё ту же пустоту внутри, как и тогда, той ночью в лесу, когда нас загнали в тупик, едва не прикончив всех просто из-за того, что мы отказались выполнять требования Эдема. Нет разницы, каким был повод для того, чтобы отнять чью-то жизнь — это одинаково чудовищно и неправильно.

Марбас опустился на корточки рядом, наблюдая за мной с любопытством кота.

— ИДИОТ!!! — закричала я на него, снова ударяя испачканной кровью рукой, никуда особо не целясь. Потом снова и снова, обзывая всеми словами, которые только пришли на тот момент на ум. — КРЕТИН!!! ПСИХ КОНЧЕННЫЙ!!!

— Казадор, ты поступила по своей совести. Вот её ёбаная цена, вот цена твоего ёбаного желания, когда ты делаешь это сама, — ответил он, перехватывая сначала одну мою руку, потом другую, в которой был нож, и в итоге роняя его в кровь. — Ты хотела избавить его от страдания — ты избавила!

— Я не хотела его убивать, как ты не поймёшь?! Убивать — неправильно!

— Ты не хотела убивать его САМА! — поднял на меня голос ассасин. — Ты хотела, чтобы это сделал кто-то другой, а ты лишь наблюдала со стороны, как твоё желание исполняется! Чтобы это сделал я, или Сед, или Гер. Мы ведь убийцы, что нам стоит. Пятном крови больше, пятном меньше… Но в этой сраной жизни иногда нужно делать грязную работу самому! Живи с пониманием, что всему есть цена. Если ты не в состоянии сама осознать это, так и быть, я тебе покажу.

— Отпусти меня, кретин! Ты чудовище!

— А ты милосердная идиотка, которая только что убила кого-то из жалости! Тебе теперь легче жить с кровью на руках? Чувствуешь себя мессией? Чувствуешь судьёй? Что ты молчишь, Казадор? Чувствуешь или нет?

Я понимала, что натворила, и очень хотелось наложить на себя руки после всего, словно это могло вернуть ангела к жизни. Во мне боролось две полярности: я сожалела о содеянном, о том что вмешалась в естественный ход вещей, и ликовала от того, что ангел не стал закуской для Теней.

— Во всяком случае ты не намазал его печень на тост, — прошептала я, зажмуриваясь, сдерживая слёзы, и сдаваясь на милость победителю, хрипло выдохнула, больше не пытаясь вырваться из хватки.

— Что очень прискорбно, — заметил Гер, помахивая прутом. — Долго ты ещё будешь изображать из себя Батори? И так молода и красива, нечего кровавые ванны принимать. Марбас, девчонка выглядит слишком занятно, будучи перемазанной в чужих кишочках. Свалила бы ты отсюда, пока не заняла вакантное местечко в пыточной.

— Действительно, — наёмник как-то нехорошо на меня посмотрел, потом приблизился к самому лицу. — Ты будешь просто обворожительной. Как представлю тебя там, — он едва заметно кивнул на теперь уже пустующие цепи. — Так бы и сожрал.

Я поморщилась и с трудом удержалась от того, чтобы отвесить Марбасу пощёчину.

— Будешь кричать не только гадости в мой адрес, — улыбнулся он, склоняясь к моему уху. — Не хочешь попробовать, маркиза?

— Спасибо, в другой раз, — как можно более ровным тоном ответила я, но частое дыхание выдавало мой невроз. Рука ассасина уже скользила по моему телу, едва касаясь его, что-то на грани щекотки и ощущения смертельной угрозы: один удар — и я попросту умру.

— Другого раза может и не быть, солнышко. На нас нападут в любой момент и сотрут в порошок. Я могу всех отослать, если ты стесняешься. Ты же хотела татуировку Тени, но я сделаю тебе нечто лучше. Знаешь что такое шрамирование?

— Не хотела я татуировок! — я вспомнила то, о чём говорил мне Роберт в день, когда я пришла в себя после праздника Павших Братьев. — Что бы я тогда ни говорила — это был наркотический бред. И я полагаю, что примерно то же самое сейчас несёшь ты. Не вздумай резать меня на ремни, Марбас!

— С тобой скучно, Казадор, — вздохнул наемник, отстраняясь и поднимаясь с пола. — Мало того, что всё веселье портишь, так ещё ничего взамен не предлагаешь. За это я тебя как раз и не люблю. Дерьмовая это черта характера у тебя.

— Ну может всё ещё не так плохо? — поспешил заверить его Гер. — Лет через пятьсот девочка подрастёт, изменятся вкусы. Авось даже научится ценить чужие интересы.

— Слабо верится, — не согласился с ним командующий и протянул мне руку, чтобы помочь встать. Несмотря на то, что я не сопротивлялась и не отказывалась от помощи, рывок был грубый. Марбас выглядел спокойным, но такие мелочи показывали, что он на деле несколько раздражён, и хватит любого пустяка, чтобы вывести его из себя. — Ладно, княже скоро хватится пропажи нашего цветочка, Сед. Вы должны были уже минут двадцать как быть наверху, а вместо этого шляетесь по подземельям.

Седит пожал плечами, намекая на то, что я сама попросила привести меня сюда, и он никакой ответственности по этому поводу не несёт. Я честно не знала, имею ли я право со своим титулом отдавать Теням какие-либо приказы, но что-то подсказывало мне, что ссылаться Седит будет как раз на это: мол, кто он такой, чтобы спорить со мной.

— Его нельзя бить, маркиза, — напомнил мне Марбас. — Он ещё болеет. Вот как выздоровеет, можете ругать за все просчёты, сейчас он неприкосновенен. Напомни об этом Фурфурчику, когда тот решит нас всех порешить за такую вольность, как разрешение тебе гулять по темнице.

— Почему ты до сих пор не можешь исцелиться? — поинтересовалась я, хотя сейчас этот вопрос меня мало волновал. Скорее хотелось, чтобы кто-то просто говорил со мной на отвлеченные темы, не умолкая ни на минуту. Это помогало не дать сожрать себя ненужным мыслям, которые то и дело зарождались в голове.

Ассасин поморщился так, словно я потревожила его раны. Падшие не любили признавать свои слабости и несовершенство физической формы. Во всяком случае, аристократия. Что думает на эту тему Витс, я не знала: его и второго падшего из Вест-Ив забрал к себе Уфир, который лично взялся привести их в приемлемый вид: несмотря на то, что Люций успел приложить к этому руку, случай оказался сложным.

Для рядовых падших это было великой честью: Уфир, как говорили, последнее время всё реже занимался лечебной практикой, больше времени тратя на обучение братьев и людей, а также на научные изыскания — ему не давали покоя всё новые и новые зарождающиеся и мутирующие вирусы. В какой-то степени в этом был замешан Марбас, который честно признался мне, что ему весело вводить главного лекаря Геенны в тупик своими пьяными выходками.