— Да я мигом! — Никита почти пулей вылетел из комнаты, вызвав у меня очередную улыбку своей непосредственностью.

Вернулся он быстро, словно бутылка вина и бокалы стояли у самой двери. Он плюхнулся рядом со мной на кровать и пока разливал вино по бокалам, я начала спрашивать:

— Итак, вы с Виктором давние друзья.

— Да. Мы познакомились, когда я пытался обворовать его отца, — он хмыкнул в ответ на мой недоуменный взгляд и пояснил. — У меня отец много пил, и рос я в бедной семье, а есть хотелось, вот и воровал. Его отец меня поймал и решил преподать сыну какой-то урок, потому что предложил ему самому решить, что со мной делать. Он тогда дал мне денег, позадавал вопросы о том, кто я, где и как живу, и отпустил.

— Почему отпустил? — я глотнула вина.

Никита пожал плечами.

— Ну, мне он так и не признался, а я думаю, просто жалко стало. А потом он ко мне домой пришел. Представляешь, Вероника, в одиночку сыночек богатея в бедный квартал явился! В общем, спас я тогда его, хотя и пришлось побегать по подворотням да всяким лазам. Он тогда вымазался весь, так смешно кривился от грязи, что я до сих пор ему это иногда вспоминаю, — Никита хмыкнул и покосился на мой опустевший бокал. — Еще?

Я кивнула и подставила бокал под напиток, продолжая слушать.

— Через год, когда мне стукнуло четырнадцать, в пьяной драке у меня умер отец, а мать к тому моменту уже давно была мертва, и когда меня стали искать люди, чтобы я вернул им долги отца, я сбежал. С Виктором мы так и перестали общаться, поскольку я пропал из его поля зрения. Он нашел меня к моим шестнадцати. Заставил отца напрячь свои связи, и когда я в очередной раз попал за кражу в полицию, Виктор с отцом пришел ко мне. Он сумел убедить отца помочь мне найти хоть какой-то легальный способ заработка, и тот, уверждая, что сколько волка ни корми, он будет в лес смотреть, и стремясь доказать сыну всю тщетность его действий, действительно помог. Так я доказал отцу Виктора, что его сын во мне не ошибался.

— Почему он помогал тебе?

— Ну, поначалу я заподозрил Виктора в нетрадиционной ориентации, — Никита усмехнулся, — но нет, я ошибся. Просто у него есть маленькая тайна, в которой он даже самому себе не всегда признается.

Никита склонился мне к уху, словно нас здесь кто-то мог услышать, и тихо проговорил:

— Он боится одиночества сильнее смерти, — после он отстранился и продолжил уже обычным голосом. — Да и потом, этому заносчивому засранцу нужен кто-то, на фоне кого он будет смотреться еще выгоднее.

Никита допил вина, налил себе еще и продолжил:

— В общем, с тех пор мы друг друга из виду не теряли. Идею стать агентами Отдела первым принес мне он, и я решил, что это отличная возможность получить официальный статус гражданина и немалые деньги. Не знаю, как было в твое время, Вероника, но сейчас попасть в число агентов сложно. Да и не так уж престижно, как раньше. Впрочем, мне в этом вопросе было легче, а вот Виктор ради места агента поссорился с отцом, который не желал отпускать сына на столь опасную работу. Хотя насколько мне известно, даже после ухода сына из дома, регулярно перечислял деньги на его счет, — Никита хлебнул еще вина. — И знаешь, я скажу тебе так. Быть агентом — это круто. Ведь кроме нас, некому спасать мир от богов, понимаешь? А богов в мире быть не должно. Никаких. Тут люди между собой разобраться никак не могут, куда уж еще богам сюда лезть.

— Говоришь почти как Влад, — хмыкнула я. — Вы бы с ним сошлись во мнениях. А вот я считаю, что пусть и был бы бог, лишь бы войны с ним не было. Лишь бы люди не гибли.

— Нет-нет, Вероника, свобода превыше всего! — не согласился Никита. — Люди должны быть свободны, иначе они не смогут развиваться! Расти над собой!

— Это после какого бокала вина тебя на философию потянуло? — я с шутливой издевкой покосилась на опустевшую бутылку.

— Меня так легко не взять, — ответно пошутил Никита, зевнул и встал с улыбкой. — Мне даже жаль, что в такую отличную ночь я тебя не домогаюсь, а собираюсь уходить спать.

— Надеюсь, продолжишь в том же духе, — я улыбнулась и протянула ему пустой бокал. — И бутылку унеси, мне здесь мусор не нужен.

Никита взял мой бокал, а затем резко посерьезнел:

— Вероника, послушайте моего совета, не встречайтесь с Виктором. Не надо. Вы достойны лучшего.

— То есть тебя, — я прищурилась, делая вид, что не понимаю о чем он, хотя уже догадывалась.

— Его вкусы… — Никита помялся. — Они очень… специфичны. Я верну тебе твои же слова, просто поверь мне и держись от него подальше.

— Никита, ты забыл, — я улыбнулась и замолчала.

— Что забыл? — он оглянулся по сторонам не понимая меня.

— Ты забыл, что я у всех вас вот здесь, — я постучала пальцем себе по виску. — Я знаю о его вкусах так подробно, как не знает даже он сам. Не думаешь же ты, в самом деле, что можно удивить того, кто знает, о чем думает каждый вокруг. Но за заботу спасибо, я ценю это.

Никита улыбнулся, качнул головой жестом, который мог означать что-то вроде ну надо же, и покинул комнату, позволив мне наконец лечь спать.

Горячее злое дыхание около уха. Пальцы, сжимающие шею. Я смотрю на себя в зеркало. Черные волнистые локоны растрепаны. В синих глазах горит страх, гнев и желание. Темно. Позади меня стоит он, но вокруг него тьма, и я не различаю черт. Я хочу его. Он злится, бесится. В ярости сильнее сжимает пальцы, перекрывая мне воздух, и это только сильнее заводит. На мне нет одежды. Хочется обхватить связанными руками его достоинство, прогнуться, упереться в него задницей, потереться. Свести с ума, чтобы он набросился на меня, не помня себя. Я могу это, я знаю. Он в моих руках.

— Смотри. Кого ты видишь?.. Отвечай!

Я смотрела в зеркало на его черную тень. Очертания Влада проступали неохотно, медленно. На его лице ярко-красная кровь и черные разводы — следы моих пальцев. Его глаза — такие же синие, как у меня, но светлее.

Похожи на небо. Необъятное чистое небо. Там, в вышине, летит птица. Как она держится в воздухе? Птица летит потому, что у нее есть крылья. Или птица летит потому, что потоки воздуха держат ее. Или потому, что воздух тоже имеет плотность…

Она медленно делает взмах крыльями. Я вижу крылья очень близко, прямо перед собой. Их обтекают потоки воздуха, создавая разницу давлений. Большие и маленькие завихрения. Я вижу их все. Понимаю их все. Воздух состоит из частиц. Я вижу их. Те тоже состоят из частиц, еще более мелких и еще мельче, и мельче, и мельче до самых волн, колебаний… Стоп. Что за бред? Я вынырнула из разглядывания этого незримого мира назад и снова увидела птицу. Черную птицу, летящую в красном небе. Словно картина.

Краски потекли, будто картина заплакала. Черное пятно на красном фоне. Черный вариум в красной крови. Краски стекли, смешались, превратившись в единую черную массу. Было так много красного и всего лишь одно черное пятно, но теперь кроме черноты, здесь ничего нет. Только вариум.

Чернота скрутилась и обрела очертания монеты. Блеснула на фоне воды, оставаясь черной. Мелькнула мысль, что черный цвет не мог отражать свет, а следовательно не мог и блестеть. Блеска больше и так не появилось. Монета летела в воду.

Нет! Не падай! Остановись!

Черная монета, полностью поглощающая свет, и оттого выглядящая, будто маленькая черная дыра, зависла в воздухе, замерев над водой, постепенно замедляя вращение. Я протянула руку и аккуратно взяла ее. В голову ударила нестерпимая боль, словно я вернулась в прошлое, в белую комнату. Я закричала и схватилась за виски. Вскочила на кровати, села. Голова раскалывалась. Тяжело дыша, словно только что чуть не погибла, я держалась за голову. Вокруг от статического электричества трещал воздух, я даже видела эти мелкие искорки, мелькающие передо мной.

Моя кожа была бледной, и сквозь нее слегка проступали черные вены. Ну, если я неосознанно использовала свою силу, то в этом не было ничего странного. Да и страшного тоже, само придет в норму. Я убрала руки от висков, чтобы рассмотреть кожу и вены на них, и только сейчас поняла, что сжимаю в ладони золотую монету. Ту самую, которую подарил мне Кайрадж и которую Влад выкинул в реку. Но как так? Я ведь точно видела, что он выкинул ее. И это не Кайрадж ее вернул, он же сам сказал, что отвернется от меня. Иначе он вернул бы ее раньше. И еще меня терзало ощущение, что ответ на вопрос, как эта монета оказалась сейчас у меня, кроется там же, где и ответ на вопрос моего бога о Михаиле. Я должна понять. Должна. Как он смог? Как монета смогла? Голова болела, но сейчас я почти не обращала на это внимания. Встала с кровати, запустила пальцы в волосы и встряхнула, приводя их в порядок. Они у меня всегда ложились сами, как надо, не путались.