— Это подло.

Князь сделал вид, что не услышал. Иногда Алексей не понимал своего отца.

Отправив телегу-приманку вперед, князь повел дружинников с отставанием саженей в триста — четыреста. Дорога шла лесом, часто заворачивала, и расстояние до телеги колебалось.

Верст через десять князь подозвал сына к себе. Владислав ехал в молчаливом окружении. По его распоряжению ни кто не произносил ни слова, чтобы не спугнуть разбойников. Для сына князь сделал маленькое исключение:

— Ну, как настроение? — Князь склонился к Алексею. — Боевое?

Княжич мрачно глянул из-под лобья:

— Негоже русичам использовать недостойные приемы. Не сделает нам чести такая победа.

Князь бросил гневный взгляд на сына, хотел было вспылить. Но передумал и выпустил воздух:

— Главное результат, сынок. А как его добиться, если с честными рожами по этим лесам шастать? Хотя…, - он сделал паузу. — Может, ты и прав. Но с другой стороны, сам подумай, как еще выманить этих татей из леса. Никифор, конечно, сволочь последняя. Но это наша сволочь. И сейчас он с нами по одну сторону. Одно дело делаем.

Княжич упрямо мотнул чубом, выглядывающим из-под нахлобученной шапки:

— Негоже…

— Да что ты заладил: «негоже, негоже». Я и сам знаю, что негоже. Но ты пойми… — князь поймал упрямый гневный взгляд сына и осекся.

Он вздохнул и обреченно махнул рукой:

— Станешь взрослым, поймешь меня.

Алекей промолчал.

Тати выскочили из леса внезапно, словно тени материализовались. Они мигом скрутили трех гораков, едущих рядом на лошадях. Те даже не успели достать оружие. И бросились разрезать веревки на руках пленников. Варяги тут же выхватили из-под сена клинки. Трое татей, не ожидавшие таких подарков от пленников, враз напоролись на мечи и сползли мертвыми в траву. Остальные четверо, сообразив, что попали в ловушку, выхватили топоры. Но уже приближались к ним на всем скаку дружинники. Тати встали посередине дороги спина к спине и, наблюдая, как их окружает многочисленный отряд княжьих людей, только молча поводили грозными клинками.

Князь подъехал в числе последних:

— Сдавайтесь. Будете себя хорошо вести и я, может быть, сохраню вам жизнь.

Тати словно не слышали слов князя. Крепко прижавшись спинами, они стояли твердо с мрачной решимостью на лицах. Один — молодой, годов тридцати, с растрепанным светлым волосом, подобранным под обычным для староверов головотяжцем, с рунами на лбу, тихо, но слышно всем молвил:

— И зачем нам такая жизнь?

— Ну, как зачем? Жизнь — это же самое дорогое, что есть у человека, — князь подъехал на пару шагов ближе.

Разбойник усмехнулся:

— Жизнь — это не самое дорогое. Дороже ее душа и память предков и Богов наших. Мы перед ними с честью предстанем, а ты?

Князь внимательно всмотрелся в твердые, словно каменные, лица татей и отвернулся, сообразив, что переубедить их невозможно.

— Фанатики, — рядом остановил лошадь Никифор.

— Убейти их, — стиснул зубы князь и повернул лошадь.

Глухо стукнули стрелы, пробивая тела русичей. Гораки опустили луки и начали слезать с коней. Дружинники дружно отъехали в сторону.

Алексей не мог понять, что случилось с его отцом. Он точно знал, раньше он таким не был. «Это все Никифор», — бормотал он про себя, невидящими глазами наблюдая, как гораки раздевают трупы и, ухватившись за ноги и за руки, закидывают их в кусты.

Когда все было закончено, собрались уже трогаться дальше, как Глеб, которому предстояло снова лезть в телегу и изображать связанного русича, вдруг наотрез отказался это сделать. Тагр прикрикнул на него. Глеб блеснул на него глазами:

— Мне за работу наживкой деньги не платят. Добавь монет, и я подумаю.

Сотник взбесился:

— Монет ему добавь! А плетей тебе не добавить?

Глеб молча надел рубаху и пошел прочь от телеги. Тарг обернулся к священнику:

— Что делать будем?

Никифор кивнул, мол, сейчас решим, и быстро подозвал одного из Ярькиных.

— Раздевайся, полезешь в телегу.

Ярькин замялся, оглядываясь на брата.

— Бегом, или ты у меня точно плетей получишь.

Тот с неохотой потянул через голову рубаху. Глеб, облегченно вздохнув, скрылся в хвосте колоны. Наконец двинулись дальше. Также впереди поскрипывала несмазанным колесом телега, а в ней покачивались в такт движению трое «связанных русичей».

Снова потянулась малоезжая колея бесконечной дороги. В этих краях, выворачивая с одной на другую, можно было сутками передвигаться полевками, лишь иногда останавливаясь в попутных деревнях. Сколько князь собирается тянуть поход в этот раз, никто не знал. Продуктов взяли на три дня. Но вокруг в лесах бегало столько дичи, что это ни о чем не говорило. Только что Бронислав выпустил стрелу по выскочившей из леса прямо на людей серне. Убитое животное кинули во вторую телегу с вещами князя, двигающуюся замыкающей.

В обед перекусили, не слезая с лошадей. Князь, казалось, решил заморить всех, и людей, и животных. Дорога втянулась в длинное ущелье, заваленное по откосам огромными мшистыми глыбами. Бронислав с тревогой поглядывал вверх на зубчатые увалы. Князь окликнул его:

— Чего башкой крутишь, боишься что ли?

— Тревожно как-то. Место такое, опасное. Засаду сделать проще простого.

Владислав хохотнул:

— Ты, правда, веришь, что среди разбойников найдутся сумасшедшие, чтобы напасть на хорошо вооруженный отряд княжеских дружинников?

— Кто их знает, этих татей. Не божеское дело мы затеяли с этими, — он кивнул подбородком на скрывшиеся за следующим пригорком голые спины варягов.

— Хватит мне про этих. Еще один моралист нашелся. Задачу-то они выполнили, признай.

— Раз выполнили, а что в другой раз случиться, один Бог ведает.

— Не заморачивайся. Хочешь смотреть по сторонам — смотри. Только не зуди.

Бронислав натянул повод и приотстал от князя.

— Ух, и печет, — он расстегнул ворот косоворотки и снял шапку со вспотевшей головы. Инок покосился на него неодобрительно.

Здесь внизу, стало еще жарче. Как назло, на небе ни облачка. Тут еще эти комары! Алексей, как и большинство дружинников, отмахивался от них сорванной веткой. Друзья рядом в пол голоса поругивались на летающую тварь.

— Что, донимают кровопийцы? — хриплый голос Никифора раздался неожиданно близко.

Княжич слышал приближающийся топот копыт, но не придал ему значение, решив, что это кто-то из дружинников меняет ряд.

Алексей сделал вид, что не слышит. Нет, священник, явно не собирался оставлять его в покое.

— Поговорить хочу с тобой.

Княжич равнодушно поднял плечо:

— Говори.

Священник ударил коня пятками, и жеребец боком подгарцевал вплотную к Алексею. Некоторое время ехал молча, собираясь с мыслями:

— В церковь когда последний раз заходил? — нарушил он молчание.

Алексей приподнял лицо, вспоминая:

— Неделю назад, кажется…

— Грешно это. Сын первого человека в княжестве должен показывать пример благочестия. А ты, что?

— А я что? — Алексей сделал невинные глаза.

— Перестань дурачиться, — от раздражения брызги слюны с губ Никифора полетели во все стороны. — Отвечай, когда тебя протоиерей, ставленник самого епископа Григория спрашивает.

— А кто такой Григорий?

— Ты что, правда, не знаешь? — он недоверчиво склонил голову набок.

— Не-а.

— Григорий — большой человек. Перед ним сам князь киевский трепещет и все его посулы выполняет.

— Да, ну?

— Вот тебе и «да, ну», — Никифор сердито натянул поводья. — Ты собираешься со мной серьезно разговаривать?

— Собираюсь, конечно. Слушаю внимательно, — княжич, придуряясь, сложил руки на груди и склонил голову, чтобы священник не углядел издевательские искорки в его глазах.

Тут позади раздался голос одного из дружинников. Алексей узнал Никиту Дубинина.

— Отец Никифор.

Тот недовольно обернулся:

— Я занят.

— У нас спор возник, не рассудите?

Протоиерей заколебался. Здесь вроде разговор не закончил, но его можно и отложить… А там, в дружине появилась редкая возможность укрепить авторитет — в кои веки солдафоны обратились к священнику за советом. Приняв решение, Никифор повернул коня.