- Мои руки чисты! - огрызнулась Эмер, тряся кистью, чтобы утишить боль. - А вот тебе не мешало бы вымыть язык. Чтобы не болтал грязных слов.
- Следи за собой, - Годрик забирал плащ и сапоги. - Сегодня я не приду - будет ночная охота на птиц, я лягу с ловчими, чтобы не проспать
- Яркое пламя, Годрик! - Эмер встала крестом перед дверью. - Что тебе стоит снять рубашку? А потом иди, куда вздумается! Ты же не желаешь, чтобы он... - тут она прикусила губу, едва не проговорившись.
- Ты о чём это?
- Просто позволь мне тебя раздеть... - начала Эмер.
- Вот заладила! - Годрик легко отодвинул её в сторону, а точнее - отпихнул, отчего она налетела на кресло. - Спокойной ночи! Надеюсь мне присниться наш развод.
Оставшись одна, Эмер сорвала злость на подушке, измолотив её, пока пух и перья не полетели в разные стороны.
Ночью ей было слишком просторно и одиноко в широкой постели. И сны снились тревожные, но вовсе не о разводе. Епископ, Ларгель и почему-то Тилвин и брат короля летали вокруг нее, превратившись в воронов, и пытались выклевать глаза, а Годрик сидел с равнодушным лицом поодаль, наблюдая, как она отмахивается от страшных птиц, и не делал ничего, чтобы помочь.
Последующие дней десять Ларгель Азо не досаждал Эмер, хотя она шарахалась от каждого священнослужителя, которого встречала в коридорах замка. В собор, о котором ей с благоговением рассказывала Сесилия, она так и не сходила, отговариваясь усталостью и нездоровьем, а потом - нехваткой времени. А службу на седьмицу пережила довольно легко, потому что епископ Ларгель к жителям Дарема не вышел, вместо него напутствие произносил другой священник.
Как и обещалось, первую неделю новобрачной позволили полениться. Хотя ленью в полном смысле слова назвать это было трудно. Каждый вечер сотни гостей стекались в Дарем - приглашенные и пришедшие просто так, поесть и попить за счет щедрых хозяев. Со всеми Эмер надо было проявлять сердечность, развлекать особо важных лордов-милордов беседой, а их женам показывать замок и выслушивать разглагольствования, как они ведут хозяйство у себя, во сколько обходятся подобные пиры, и терпеть, когда какая-нибудь дама бесцеремонно клала руку ей на живот, проверяя, подходит ли новобрачная для зачатия наследника. Эмер была уверена, что больше всего этих дам интересовало не на сносях ли невеста, иначе невозможно было объяснить столь скоропалительный и неожиданный брак.
Годрик тоже был занят, сопровождая гостей на охоту или до дома, когда пьяных господ сваливали в кареты и развозили, как молочники развозят кувшины с молоком. После памятной ночи Эмер видела мужа всего три раза, и ей не всегда удавалось перекинуться с ним взглядом, не то что словом.
Епископ Ларгель не досаждал ей, но она кожей ощущала его взгляд - тяжелый, мрачный, обещающий все кары небесные и земные, буде приказание лорда Саби не окажется выполненным.
Вороны, которых много вилось вокруг замка, вызывали у Эмер такие же ужас и отвращение. При первой возможности, когда никто не мог видеть, она швырялась в противных птиц камнями, надеясь, что если епископ умеет оборачиваться птицей, то однажды ему придется несладко.
По ночам ей снились лорд Саби и епископ Ларгель, и она просыпалась в холодном поту. Но это были всего лишь сны, а наяву добавились новые трудности.
Наступил день, когда Эмер вынуждена была повязать фартук, вооружиться длинной серебряной ложкой, и отправиться на ненавистную кухню. Оказалось, что не сковородки были её главными врагами. Повара отказывались подчиняться приказам новой хозяйки, вели себя заносчиво и даже дерзко, но так умело маскируя своё отношение под соусом вежливости, что Эмер не находила, к чему придраться. Поварята открыто смеялись над этим, и новая хозяйка Дарема сильно подозревала, что дело тут не обошлось без вмешательства Острюд. Она иногда появлялась - с необычайно довольным лицом заглядывала в кухню, и тут же уходила, сопровождаемая горячими и искренними пожеланиями доброго здоровья от поваров и подмастерьев.
Если с этим Эмер могла смириться, скрепя сердце, то невозможно было стерпеть, когда первый же обед, приготовленный под её присмотром, оказался пересоленным.
Тут Эмер узнала ещё об одной неприятной обязанности хозяйки Дарема - ей пришлось извиняться перед голодными и раздосадованными гостями. В дело пошли галеты, колбасы и сыры, но гости всё равно выражали недовольство. Вторая трапеза оказалась немногим лучше - жирное мясо недоперчили, и Эмер снова опавдывалась. После этого свекровь посчитала нужным сделать невестке внушение, а Острюд выразила недовольство, звеня серебряным голосочком и хлопая ресницами, как дитя невинное.
А когда к ужину была подана подгоревшая утка, Годрик тоже не остался в долгу и не пожалев самолюбия Эмер открыто насмешничал над неумением жены управлять кухней.
- Даже не ждал, что моя супруга окажется хорошей хозяйкой, - громко сказал он соседу за столом, чтобы услышала Эмер, - но чтобы настолько... У них там в Вудшире едят сырое мясо, так мне рассказывали.
Когда выпало два часа отдыха, Эмер убежала на замковую стену, чтобы вдосталь отругать Годрика, его требовательное семейство и гостей, которые столь переборчивы в еде.
Здесь и нашел её Тилвин, который проверял посты.
- Все гости в зале, а ты почему одна, невестка? - спросил он, поздоровавшись.
Эмер вымучено улыбнулась. Больше всего ей хотелось зареветь, уткнувшись Тилвину в плечо, но гордость удержала от этого поступка.
- Просто устала, - сказала девушка, теребя концы вязаного пояска.
К пояску крепилась сумочка из бархата, а к ней - бубенчик, по последней моде. Весёлый перезвон показался Эмер насмешкой, и она досадливо засунула руки под мышки.
Тилвин сразу же понял её настроение, словно прочитал мысли.
- Годрик? - спросил он.
- Высокомерный болтун, - выплюнула Эмер с раздражением. - Ведёт себя, будто брат короля, а не племянник королевы! А мои предки были настоящими королями! Спесивый, высокомерный пустозвон - вот кто твой кузен.
- Годрик - он хороший, - сказал Тилвин раздумчиво. - Да, порой ведёт себя спесиво, но он - единственный наследник всего оружейного дела Эстландии, тут любой задрал бы нос.
- Пусть бы задирал нос, но язык держал за зубами, - ответила Эмер резко.
- Когда надо, он умеет молчать, - Тилвин вдруг прыснул в кулак.
- Чего это ты? - спросила Эмер подозрительно. Сейчас в этом замке ей от любого слышалась насмешка.
Тилвин догадался и поспешил утешить:
- Не принимай на свой счёт. Просто вспомнил кое-что про Годрика...
- Что же? Расскажи! - Эмер против воли подалась вперёд, и глаза её загорелись от любопытства.
- Мне исполнилось шестнадцать, а Годрику - четырнадцать, - начал Тилвин, - это было до рыцарского посвящения. Наступил праздник зимнего солнцеворота, и в Дареме все гуляли. А нам, юнцам, не полагалось сидеть в общем зале после полуночи. Нас - меня, Годрика и ещё нескольких сыновей джентри - прогнали в гостевые комнаты. Представляешь? Праздник, пиры и развлечения, а мы сидим, как пленники. Мы связали простыни и решили отправить кого-нибудь за медовухой в деревню. Бросили жребий, выпало идти Годрику. Мы спустили его из окна... Вон из того, - Тилвин указал на окно третьего этажа, под которым росли пушистые ели. - Он сбегал к вилланам, купил медовухи и вернулся. Мы подняли его в комнату, выпили, решили прикупить ещё. Годрик был уже хорошо навеселе, да и мы не лучше. Опять спустили его на простынях, он сходил в деревню, вернулся, начали поднимать, и когда он висел на уровне второго этажа, в комнату вдруг вошел наш наставник - сэр Моран. У него был голос, как труба. Когда он заорал: «Что это вы делаете, сопляки?!», - мы с перепугу... отпустили простыни.
Эмер ахнула, прижав ладони к щекам, но Тилвин продолжал:
- Сэр Моран осмотрел комнату, ничего подозрительного не нашел, окно закрыл и оставил нас. До сих пор думаю: как он не заметил, что Годрика нет? Не иначе, сам был пьян. Как только он ушел, мы бросились к окну. Смотрим вниз, а там, в ёлочках, лежит наш Годрик - руки ноги в разные стороны - и не шевельнётся. Мы орали ему, орали - молчит. Перепугались страшно. Думали, разбился насмерть. Как сейчас помню, сэр Ламорак (тогда просто Бон) отвлёк наставника - наплёл ему какую-то ерунду, а мы проскочили незаметно, соврали стражникам, что их зовет леди Фледа, и помчались во двор. Прибегаем к ёлкам - а там никого нет. Обежали замок - Годрика и след простыл. Делать нечего - возвращаемся, гадаем, куда он делся, а в комнате сидит Годрик, пьет медовуху и ругает нас, на чем свет стоит. Оказывается, когда он упал, у него помутилось сознание. Не от удара - от выпитого сверх меры. Пришел в себя - лежит в ёлочках, в снегу, замерз, как собака. Звал нас, мы не откликнулись, пошел стучаться с главного входа - не замерзать же. Пришёл, а у ворот нет стражи. Он спокойненько прошёл через главный вход, поднялся в комнату и продолжил пить в гордом одиночестве. Мы разминулись с ним, когда его искали. Но самое главное, невестка, он, когда летел со второго этажа - даже не вскрикнул. Вот ведь выдержка? - в голосе его чувствовались гордость и зависть.
