«Несущая частота магнитного поля Земли изменилась».

Я уже занес над головой острие. «Кишка» взорвалась, и я еле успел прикрыть лицо. Запахло палеными волосами, едкая дрянь жгла кожу, а Оля визжала так, что лишь каким-то чудом не лопалась горло.

Щупальца стягивали Олю, как тряпичную куклу. Брызги поедали голые бедра, и на молочно-белой коже расцветали бордовые раны.

И уже через мгновение они превратились в жадные рты-разрезы. Брызнула кровь, я выронил карандаш и заложил уши. Визг сопровождался громогласным хохотом, и казалось, что стены сейчас рухнут и расплющат меня по ледяному полу.

Широко распахнутые глаза Оли ползут из орбит, одна из веревок все сильнее перетягивает нежную шейку. Рот треснул, и из уголков потекла кровь.

Это не Оля. Не может быть такого, ведь... просто не может, и все тут. Я должен был ее спасти, и мы...

Она кричит, и кричит, буквально расползается на части.

Лохмотья кожи падают на пол, он теперь уже не матовый вовсе, а зеркальный. Течет густая дрянь, вроде картофельного соуса, с кетчупом и обрывками переваренной капусты. Вот упал скальп-мочалка, а жижа бурлит, пузырится.

Я отполз от трона назад. Это не Оля. И тогда был не Юрец, на том столбу, а тоже, кто-то другой, Королева со мной играет. С таким же успехом здесь могла быть моя бабушка, умершая пятнадцать лет назад.

- Ты любил Оленьку, - прогремел голос. - Ты ее любил?

- С-сука... Выйди, покажись!

- Ты этого хочешь? - голос теперь совсем знакомый. Он и раньше казался знакомым, но сейчас я вот-вот пойму, кому он принадлежит.

Сложно, как будто пытаешься вспомнить слово, а оно вертится, вертится на языке, но никак не всплывает.

- Ромашьк, ты меня хочешь?

Теперь я - глыба льда. Волосы на затылке встали дыбом и зашевелились. Отростки на троне хлюпают жижей, в водухе висит запах болотистых испарений. Отростки эти похожи на слоновьи хоботы, с которых начисто сорвали кожу.

По лицу течет пот, пощипывает глаза.

Королева появляется внезапно. Вот никого, а вот фигура, в центре зала. Огни разгораются еще ярче, потолок теряется в черноте, и там жадно пульсируют мертвенно-голубые огоньки.

Королева не в маске, и лицо теперь тоже весьма знакомое.

- Ты - не она, - качаю я головой. - НЕ ОНА!

- Милый Ромашочек, ты тратишь нервные клетки! А они не восстанавливаются.

Любимая фраза Ани. Но эта тварь - НЕ ОНА.

Я тяжело дышал, глядя в это знакомое, без капли стервозности лицо. Сейчас Аня разве что бледная, ну, и в непривычной одежде: странное платье, узкое на груди и на бедрах, а внизу «расклешенное». Перчатки на руках, белые. Волосы взбиты причудливым образом.

- Ты почему не подготовился к нашему свиданию?

- Ужин... при свечах, да? - у меня сперло дыхание. Королева приблизилась мелкими шажками, а вместе с этим подступила такая же тошнота, как при просмотре барельефного «мультика».

- Хочешь, будет при свечах, Ромашьк.

Она называет меня так же, как Аня. Она и выглядит как Аня.

Пол под ногами зеркальный. Вижу собственное отражение, чуть размытое, из-за плеча выглядывает искривленная рожа, с синими огоньками.

Вслед за Королевой по полу плывет водянистая, размытая клякса. Ноги у меня иссиня-пепельные. Наклоняюсь, как старый дед, медленно так. На мне хрустит одежда, корочка льда лопается, мелкие осколки осыпаются на карандаш, что лежит на полу.

Зубы стучат, но холода я не замечаю. Все еще думаю об Оле, и что ее тут быть просто не могло.

- Мы будем с тобой вечно, - говорит Королева нараспев.

- Пошла к черту!..

- О, ты собрался порисовать? - голос у Королевы чуть дрогнул. Я провел черту, и грифель противно заскрипел по зеркальному полу. Пахнуло сырыми потрохами. Я мельком взглянул на трон: хоботки уже всосали в себя жижу, и ничего от тела не осталось, если это был не мираж какой-нибудь.

Это все привиделось? Да или нет?

- Милый, у нас будет ребеночек... - Королева погладила живот жестом молодой мамочки, и меня передернуло. - Что ты там чертишь, господи? Вакула ты, что ли? Думаешь, я не смогу переступить черту?

Руки у меня дрожали. Помню, приходил с сильного мороза и пытался сразу что-то нарисовать, а пальцы не гнулись. Вот и сейчас так. Но я должен... Линии, линии, изгибы, завитки. Я должен рисовать очень быстро, штрихами, взять самое главное от каждой детали, и показать целиком образ, не вдаваясь в подробности.

Ухватить суть.

Голоса преподавателей из художки, в голове, твердят на разные лады. И очкастый Виктор Семенович, и Химера - выше тройки она не ставила никому.

Сейчас важна точность. Погрузиться в процесс, уйти, не слышать голос, который все равно достигал поверхности сознания, как камень, брошенный в озеро - дна.

- ЧТО ТЫ ТАМ РИСУЕШЬ?! - голос вторгся в сознание, налетел, как мощный шквал на волнорез.

- Послушай, сучка, - размеренно начал я. Теперь рукой за меня двигает кто-то другой. Тот, кто знает, как нужно рисовать. Не умеет, а именно знает. - Ты хотела захватить мир? Кто ты такая?

- Не узнаешь свою Анечку? - хихикнула Королева, сверкая глазами. - Ты всегда был себе на уме, ты всегда был эгоистом, неспособным пожерствовать ради ближнего хоть чем-нибудь. А все потому, что ты тщеславный. Тебя сжирает гордыня, - голос Анин, один к одному. Я слушаю, а рука продолжает бегать. Карандаш почему-то не ломается, и не стачивается, хотя должен.

- Тебя интересуют и всегда интересовали только твои рисуночки. А я тебя любила... Может, правду говорила мама...

Стиснул зубы. Аня никогда не стала бы говорить такое. Она меня поддерживала!

- Я долго терпела. Видишь, до чего пришлось дойти, - она грустно усмехнулась, и на мгновение я даже поверил, что то, что происходит с миром в последние два месяца - ее рук дело, моей Анечки.

- НЕ РИСУЙ, КОГДА Я С ТОБОЙ РАЗГОВАРИВАЮ!

Я закончил и выпрямился, тяжело дыша. По лицу Королевы пробежала рябь, и на мгновение я увидел границы той маски, «карнавальной». Маски живого человека, под которой скрывалось... Что? Абсолютное животное зло, накопленное за миллионы лет? Или что-то внеземное, инопланетное?

А может, и то и другое вместе.

- Ах, ты так... Тогда тебя ждет порка, - размеренно произнесла она. - Мужчины, вы такие... Вас нужно воспитывать, переделывать. А потом - р-раз! И вот уже вы упорхнули к другой. Ты влюбился в эту маленькую потаскушку?

- Она не потаскушка.

- Уже неважно, - тон Королевы похолодел на пару градусов. - Веришь ты мне или нет, но это неважно. И сейчас я тебе это докажу.

Она сбросила платье одним движением.

Я невольно залюбовался ее фигуркой. Кем бы не являлось это существо, но оно с точностью скопировало мою Анечку, не только лицом, но и телом.

- Нравится? - она закусила губку и повела грудью. - «Неплохие доечки», ты ведь так думал, когда увидел меня впервые? Ты хотел меня просто отодрать, я знаю. А уже потом «полюбил». Ты не сможешь меня обмануть при всем желании, - она подходила все ближе и ближе. - И твои рисуночки, - она презрительно фыркнула, - никому не нужны. Можешь не питать зряшных надежд. Покорись мне, расслабься.

- Но, ты не можешь знать, что у меня в подсознании, так?

Брови приподнялись, скулы очертились сильнее. Королева облизала губы.

Она уже совсем близко. В паре метрах от границы, которую я прочертил.

- Ошибаешься. Ты вообще не имеешь понятия, что такое подсознание. Мы с тобой будем править миром... Они все будут нашими рабами... Ты хочешь?

- Нет.

- Это твое последнее слово, Ромашьк? - она склонила голову на бочок.

- Ага.

Руки у нее мгновенно удлинились, из боков поползли отростки. Кожа на груди и животе натянулась, мышцы под ней перекрутились, как веревки. Напряглись жилы на шее.

Королева издала крик, граничащий с томным вздохом.

По ее телу поползли черные вены, и под кожей прошла рябь.

Живот у Королевы распухал, она сделала еще один шаг, и еще. Что-то темное заворочалось у меня в затылке, а перед глазами вдруг встал тот рисунок, с младенцем-осьминогом.