Мы замолкли. Кто-то сопит, нюхает. Втягивает воздух ноздрями, как собака.
И я догадывался, кто это.
Заскулил. Потом опять пришепетывание Мириам. После грохот, стук - прямо за стенкой. В шкаф ударили: «бтум!». Я еле сдержал возглас, седце колотится так громко, что ОНИ просто не могут не слышать.
Проклятый дом!
Сейчас бабку (Глафира, так он сказал?) я вспоминал даже с умилением. Вот бы вновь очутиться в той ванной, а после убраться из поселка ко всем чертям.
- Алануэ? Вазмекитэ, амгн? Ублюдки, макэтн! Инч, Мариам, Гарик, идзем!
Хоть я и не знал армянского, общий смысл фразы я все-таки уловил. Шорк-шорк. Опять заскулил «пес». Мариам лопочет.
Мы теперь отсюда никогда не выберемся, что ли?
Человек десять, и откуда они взялись?
Сплошные вопросы...
И я на минуту обо всем забыл. Что мы нам нужно найти Олю и Юрца, что мир сошел с ума и что ЭТОТ ДОМ - часть общего безумия.
Черт его знает, каннибалы они или нет, но я хотел поскорее вырваться из этого гадюшника.
Сердце и не думает успокаиваться. Пот печет глаза. Голоса отдалились, вроде затихло все. Прямо под окном вдруг хрипло залаял пес, и снова кто-то крикнул на армянском.
Мы так и сидели молча. Ждали чего-то, боясь даже шептаться.
Безвыходное положение.
В таких ситуациях, когда от тебя ничего не зависит... Может, зря мы забились сюда? Хотя я тогда вообще ничего не соображал.
Подо мной целая лужа пота, мокро сидеть.
Если бы мне кто-нибудь пару месяцев назад сказал, что я буду спасаться от банды армяшек, то я бы повертел пальцем у виска. А если бы с нами была Оля?.. Если бы она не успела спрятаться?
А вдруг... нет, таких совпадений не бывает.
Рифат тронул дверь. Петли скрипнули.
- Сидим! - зашипел я.
- Надо ловить момент. Вроде тихо... - Рифат ужом выскользнул из шкафа. Теперь я различил в комнатке зассаный, в коричневых пятнах матрас, прошитый лоскутками ткани. Интересно, на черта они нужны, ладно еще пуговки...
Вылез следом за Рифатом, дрожа, шаркая подошвами по полу. Мусор скрипел оглушительно. В висках кровь бьет набат.
Рифат подхватил железный прут. По нему скользнул луч света, и я понял, что это кочерга.
Дальше, дальше... нутро дрожало в предвкушении очередной схватки. От переизбытка адреналина даже боль отступила, только костяшки кулаков пульсируют.
Вот небольшой коридорчик. Здесь тоже сумрак, но после шкафа глазам непривычно - ярко слишком. Рифат вроде бы шагал на кухню.
Я сначала оторопел, а потом понял: рюкзак хочет забрать. Ж-жидяра!
Тут что-то побежало на Рифата - на четвереньках. Только гораздо быстрее, чем тот инвалид.
Ррык! Прыгнуло.
Он махнул кочергой и заорал. Пес залаял. Я поискал глазами что-нибудь, а Рифат боролся с псом на полу, пытаясь придавить его глотку кочергой к полу.
Чемодан с трепьем...
Поднял, опустил овчарке на горб. Пес заскулил. Рифат барахтался под псом, ревел как раненый бизон, а я снова поднял чемодан и опять опустил на позвоночник, выпирающий из-под вшивой шкуры.
Чемодан раскрылся, из него полезла всякая дрянь: застарелые лохмотья тряпок, сломанные детские игрушки, газеты, пара мужских туфлей. Рифат откинул от себя овчарку и махнул кочергой навстречу маролослой фигуре. Я почему-то вспомнил цыган, которые бродили у нас на районе какое-то время.
Треснула переносица, как будто раздавили сырое яйцо. Пацан-подросток всхлипнул и рухнул ничком на спину. Пес, скуля выползал из-под дряни, задние лапы у него безвольно болтались, как веревки.
Рифат рванул на кухню. Я пошатывался в коридорчике, придерживаясь растопыренной пятерней о стену. Узор на обоях плавает, завитки ползают, перетекают один в другой. Запах гнили из носу не исчез, липкий, ядовитый пот облепил тело.
Плывет все перед глазами. Пес ползет, скребет когтями по полу и за ним - влажный след. Меня тошнит, прислонился к стенке. Только бы не упасть, ведь можно... можно свернуть шею. И потом уже не встать.
Рифат снова трясет, что-то кричит в самое лицо. Капельки брызнули на щеки, и стало тошно от этого. Кажется, слюна отравлена, как и все в этом притоне.
Лицо перед глазами. ЕЕ ЛИЦО. Она смотрит так, что хочется все ей отдать, и как я раньше был таким дураком, что сомневался?
Черная поляна, желтовато-лиловое небо. Ноги затягивает, затягивает... Нужно идти вперед, переступать... подойти и поцеловать женщине руку. А потом - к человеку с капюшоном. Это совсем не больно: одно движение и я навсегда ЕЕ преданный раб.
Рядом и остальные. Я не чувствую в иссушенных телах ни радости, ни жизни - ничего. Мы пустые сосуды, еле ворочающие ногами, сырая почва утягивает, всасывает, но мы идем...
Не хватает кислорода. Грудь сдавливает тяжесть. Нужно дышать... Нужно...
Что-то обожгло щеку. Звук ввинтился в ухо, а потом и в мозг, как коловорот. Скважина, Ашот сказал, что пробурил скважину, и воды хоть отбавляй.
- Приди в себя! - Рифат то тащит меня, то снова трясет как куклу. Колени выгибаются в обратную сторону, как у кузнечика. И я потихоньку, нехотя, действительно прихожу в себя.
Скулеж пса остается позади. Крик женщины взвивается высоко и бьется под потолком, щекочет спину, забирается под одежду. Поясница горит.
Стигматы, стигматы.
Чистые струи воздуха вошли в ноздри. Я с упоением тянул его в себя, насыщал легкие и мозг кислородом, но запах гнилого мяса не исчез, он по-прежнему в носоглотке.
Под ногами шелестят листья, чавкает земля. Позади двигаются фигуры на фоне дома, машут руками.
Взвизгнула пуля и меня что-то увлекло вниз, навстречу батуту грязи. И тут же заскользил подошвами по земле, побежал. У Рифата шевелятся губы и борода вокруг них. От этого смешно. Вспоминаю как он брызгал слюной, и теперь вместо нее на щеках подсыхает жижа.
Позади гортанные вопли. Кривоватые, быстрые проклятия - наверное, это проклятия, а что нам еще могут орать вдогонку?
Собаки лают, и мы бежим, и быстрее я не могу. Кажется что за нами бежит не то что бешеная свора, а все демоны ада. Сердце стучит в ушах, стучит в горле. Если еще хоть чуток ускорюсь - упаду замертво.
Тропинка кривая. Отвлеченно думаю о том, что о неровные корни можно споткнуться, упасть или там вывихнуть голеностоп. А это самое плохое: помню, играли в футбол, и я как-то неудачно пробил по мячу внешней стороной стопы. Сустав болел еще пару недель, и еще с полгода неприятно тянуло, когда неудачно поставишь ногу.
Мы перепрыгнули через поваленное дерево, и сразу картинка всплыла, как мы тогда с Олей столкнули здоровенный клен на толпу женщин. Бежать, бежать...
Вопли людей и лай собак стихли где-то за деревьями, но все равно просачивались сквозь листву и кустарники.
Я обхватил ствол и повис на нем, Рифат упал на колени тут же. Он сплюнул и закашлялся.
- Зря ты... начал... курить...
- Зря, - выдавил Рифат и зашелся в «бухыкании». Кашлял так, что я думал: вот-вот легкие выплюнет. Потом он вытер рукавом лицо:
- Вставай. Надо бежать дальше, они нас догонят.
- К черту, - отозвался я. - Мы и так сколько пробежали, оторвались уже.
- Людоеды... Они наверно, весь поселок сожрали. Ну, думаю, не побрезгуют и мертвым Ашотиком, и тем громилой. Хотя в нем больше сала, чем мяса. И все-таки пошли. Отдохнули - и айда.
Шум где-то вдалеке не стихал.
«Спускайтесь лучше сами»
Он предложил нам самим спуститься в погреб. Так вот откуда эти звуки! Крысы, как же...
Я так и представил погреб, и как там сидят несчастные люди и ждут, ждут. Ходят под себя или в ведро. Грязные люди - мужчины, дети, старики. Женщин нет, само собой.
Но почему они мычат? Спятили? Наверное, поэтому. Точно!
И «песик», которого Мариам таскала за собой на поводке - вовсе никакой не инвалид. Это обычный человек, такой же, как мы. Девочка попросила собачку, и Ашот...
Вот сейчас я был рад, что с нами нет Оли. Да и Юрца нет, это тоже здорово. Он сейчас был бы помехой.
