И я не сумел объяснить, какими кромешными вещами окружена в нашем мире вся эта сфера, всё то, что у лицин так радостно и просто. Некоторые вещи никак не шли у меня с языка; возможно, владей Калюжный языком лицин лучше, он мог бы... но я до сих пор не уверен, что это нужно было сказать нашим очень искренним и очень откровенным друзьям.
Я не посмел возразить Чероди, но после поделился опасениями, почти страхами, с Гзицино, моим ближайшим другом здесь.
- Я думала, что они тебе нравятся, Чероди и Нганизо, - сказала Гзицино слегка огорчённо. - И ещё: ведь это матриарх позволила тебя пригласить. Это намёк.
- Конечно, нравятся! - возразил я, обнимая сестрёнку - сказал тихонько, в самое плюшевое ушко, которое дёрнулось, как кошачье. - Но намёка я не понял.
- Матриарх полагает, что к вам надлежит относиться как к детям клана Кэлдзи, - ошарашила меня Гзицино. - Как к родным, а не принятым детям. Поэтому вы и живёте в этом доме. Вы уйдёте отсюда, как наши... - и рассмеялась. - Не знаю, как сказать. Родные приёмыши!
Я зарылся лицом в её роскошную рыжую гриву, чуя, как с каждым моим вдохом меняется её запах, ускользающий запах девушки-поэта, которая мыслит ароматическими балладами. Родной дом - летний дождь - светящиеся цветы - мёд, обозначающий и любовь, и тепло - печенье из плодов местного хлебного, вернее, печеньевого дерева - молоко и чистая шёрстка юной матери...
- Милая, - сказал я по-русски, чувствуя, как горят мои щёки, - не постигаю, зачем мы вам сдались... - и, когда она повернула ко мне свой настороженный носик и вопросительный взгляд, перевёл: - Мы ведь не нужны Кэлдзи. У нас нет профессий. Мы вам ничем не помогаем. У нас негодные гены.
Гзицино тихонько рассмеялась.
- Как нам жаль, что вы - другой вид, - сказала она, ткнувшись влажным носиком в мой висок. - Нам - женщинам. Мы чуем ценные качества в вас.
Кто бы дома чуял в нас ценные качества... Бедное мы пушечное мясо, расходный материал опасных экспериментов, те самые жалкие мальчишки, которыми всегда и за всё расплачивались во все времена существования нашей цивилизации!
- Ты ошибаешься, - сказал я. - Мы - просто бродяги.
Бродяги - не ругательное слово. Бродяги - мужчины в поисках воли и доли, юноши в поисках счастья... Однако, возможно, расходный генетический материал, лотерейные билеты этого мира. Надо думать, и здесь выигрывает не каждый.
- Мы все - и матриарх - чуем в вас упрямую силу, - сказала Гзицино, ласкаясь, как котёнок. - Силу воды, сметающей все преграды... силу стихии. Никто не понимает, как вам удаётся обуздать её правилами.
- А нам и не удаётся, - сказал я грустно. - Далеко не всем. Скажем, Сергей...
Гзицино прыснула, совсем по-человечески, вернее, по-девичьи.
- О-о! Зергей великолепен! Мы все огорчаемся, что он настолько чужд. Сила-сила-сила! Как у хищного зверя! Поразительно и интересно.
Ну да. Как и везде - дикарь вызывает интерес определённого рода.
- Не только он, - сказала Гзицино, лукаво улыбаясь. - Какой ты смешной! У тебя такое лицо, будто я сказала, что ты - хуже. А ведь ты знаешь, что именно ты нравишься мне больше всех пришельцев. Вы сильные и ранимые. Очень сильные и очень ранимые. Как это совместить?
- Нужен совсем другой мир, - сказал я.
- И ещё, - продолжала Гзицино, поправляя в волосах цветы, - ты не должен говорить, что вы ничего не делаете. Вы заняты постижением мира - и позволяете нам постигать вас. Ваш разум и вот это, - она сорвала две былинки и скрутила вместе.
В первый момент я не понял - но довольно жалкие остатки dИjЮ vu, которые проявлялись всё слабее и реже, вдруг выдернули то ли из памяти, то ли из будущего стеклянную модель... Впрочем, в попытках найти с нами общий язык Чероди скрутил два цветных шнурка в вот такую же плетёнку, безмерно узнаваемую спираль ДНК.
Ох, ты ж, подумал я восхищённо и почти испуганно. А ведь вы же придумаете, как использовать "вот это", мастера биотехнологий! Вы же всё сделаете, чтобы нас присвоить - именно сделать своими, совсем своими. Вам интересно, вы нашли в нас ценные качества - и вы уж постараетесь забрать и использовать нашу стихийную дикарскую силу...
Кроме изучения, Чероди, Цодинг и их группа ищут способы нас ассимилировать. И не просто включить в жизнь местного социума, но и использовать нас как биологический материал.
А Витьке с его конспирологическими бреднями такое даже в голову не пришло! И никому из нас не пришло! О, этот мир лицин, мирный-мирный, дружелюбный до предела, безопасный по определению...
И тут же мне стало смешно. Мы должны цепляться за свои бесценные гены, как патриоты неизвестно где находящейся Земли? Мне что, стало жаль для наших радушных хозяев генетического материала?
А вы довольно пошлый человек, предводитель!
- О чём ты думаешь, так улыбаясь? - с любопытством спросила Гзицино.
- Глупости, пушистенькая, - сказал я и поцеловал её в переносицу. - Уморительные глупости.
***
Разумеется, мы пошли.
Правда, Калюжный ожидаемо заявил, что его-то ноги на этом шабаше полного бесстыдства точно не будет. Мол, лицин, бездуховные создания, окончательно потеряли всякую совесть, а он человек приличный. Не знаю, убедил ли его я, пытаясь объяснить, что не стоит мерить мерками земных и довольно сомнительных правил нравственности поведение иномирных существ, или Витя, пообещавший "дать Серому в нюх", если он немедленно не прекратит выпендриваться - но, так или иначе, вопрос был решён.
И мы видели, как наши друзья-Кэлдзи и их гости готовятся к празднику.
Они переодевали в новую одежду и украшали цветами эти жутковатые "статуи" - мумии прародителей клана. В процессе, по-моему, обнимали их и что-то шептали в их уши. Ограду вокруг пантеона и Дерева увешали новыми орехами-пупсиками, украшенными пёстрыми нитками, бусинками и прочей мишурой.
- Что это за штучки? - спросил я у Гзицино.
Она рассмеялась и дала мне несколько "пупсиков".
- Сушёные плоды Дерева. Они появляются ближе к осени, сейчас - ещё зелёные и их нельзя использовать, поэтому мы берём прошлогодние. Это - старый обычай, ещё времени До Книг: считается, что каждая такая фигурка - это письмо от человека Хозяевам Мира. Предки их хранят и передают. Иногда приходит ответ.
- Ответ?
Гзицино показала мне почерневший треснувший орешек:
- Этот - не сбудется. А вот этот, - она показала орешек, из которого проглядывал зелёный носик побега, - согласие Хозяев. Тот, кто загадал, потом отнесёт его в лес и закопает на Поляне Деревьев... Всё это пустяки, суеверия... но многим нравится в это играть.
Я сорвал травинку, обмотал орешек вокруг "талии", завязал кончик травинки петелькой - и повесил на ограду под одобрительные возгласы лицин.
- Пусть Хозяева пошлют здоровья малютке, - сказал я Гзицино, и она восхищённо вскинула раскрытые ладони, брызнув целой радугой запахов, как шампанским.
Лицин украшали себя, мир вокруг и нас. Развеселившиеся девушки надели ожерелье из каких-то гладких, переливающихся, как опалы, шариков на шею смутившемуся Калюжному; Виктор и Динька щеголяли в венках из светящихся цветов на отрастающих волосах. Мне Гзицино подарила совершенно фантастическое пончо, связанное из зелёных и золотых нитей, бусин, узелков, звёздочек и бахромы. Детвора, обычно бегающая почти нагишом, стала похожа на самоходные клумбочки.
Над фабрикой-кухней и окрестными постройками плыли ароматы готовящегося пира.
И в этой праздничной суете нам было тревожно, несмотря ни на что. Только у Цвика блестели глаза и кончик носа, он был радостно взвинчен, как и вся его родня, и болтал, не переставая, благоухая по всей ароматической гамме. Пытался соответствовать только Динька.
Когда нас позвали к виновнице торжества, у меня ощутимо стукнуло сердце. Я переглянулся с Виктором, который, по-моему, чувствовал ровно то же самое.
