Не перестаю прикасаться к нему, наблюдая за постепенно расслабляющимся лицом. Морщинки исчезают, кожа возвращается к более-менее нормальному цвету. И даже пальцы левой руки, перекочевавшей с ладоней на локти, держат уже не так крепко.
Начинаю думать, что он уснул, вслушиваясь в звенящую тишину детской, как опровергая предположения, бархатный голос прерывает молчание:
- Я хотел, чтобы он забыл, - тихо докладывает мужчина, взглянув на меня с раскаяньем, - я не думал, что все получится так… плохо.
- О чем ты? – с неожиданной даже для себя лаской интересуюсь я, пальцы прикасаются к его коже нежнее.
Малахиты светлеют. Настороженность и удрученность пропадают сами собой, испаряясь, как вода на жарком солнце.
- О матери.
- Он не забудет, - вздыхаю, качнув головой. Тема, заставившая моего мальчика так горько плакать, не должна больше звучать рядом с ним. Не должна в принципе подниматься, пока у него не найдутся силы пережить её.
- Забудет, - губы моего похитителя застывают в легкой улыбке, когда, немного меняя положение тела, он позволяет мне касаться не только своих скул, - ты ему поможешь. Как мне.
Эти слова становятся последними, что звучат в белой спальне.
Закрыв глаза, удобнее устроившись на подушке, Эдвард не издает больше ни звука. И только отпечаток улыбки с его недавно хмурого лица никуда не исчезает…
*
Грядущая ночь обещает быть спокойной. Под продленным Флинном действием лекарства, Джером спит на своей половине кровати, тихонько и размеренно дыша. Доктор подтвердил мои догадки о том, что мальчик ничем не болен. Впрочем, предупредил, что, если к утру температура поднимется, нужно снова ему позвонить.
Подобные слова успокоили Эдварда настолько, насколько это было возможно. По крайней мере, ему точно стало легче. Проведя весь вечер на кровати сына, он отлучился лишь сейчас, велев мне спать. Видимо, какие-то недоделанные дела дали о себе знать.
Я думала над его откровениями сегодня ещё тогда, когда мой похититель вместе с малышом резвились в царстве Морфея. Смотрела на окончательно расслабившееся лицо и умиротворенные выражение, на нем застывшее, и слова из недавнего разговора сами собой всплывали в памяти.
«Они все были правы: я могу убеждать себя в том, что спасу Джерома сколько угодно. Но признать правду все же стоит: пять лет, десять, максимум: пятнадцать. Но это, конечно, маловероятно» - кто они? Правы потому, что уверяли его в неминуемости смерти? При всем желании не могу поверить, что он согласился с ними. Конечно, после вчерашнего его самоконтроль дрогнул, но не настолько. Я отлично помню, как мой похититель боролся за жизнь после отравления, дабы не бросить сына одного. Он ни за что не допустит того, чтобы малыш был отдан на растерзание чужим кровожадным людям - из мафии или нет, значения не имеет. Джером всегда будет с нами. Со мной или с Эдвардом. С Джаспером, который сможет защитить его. Мой похититель не один и он прекрасно это знает. Тогда к чему же все эти слова?..
Другое дело «я не хотел детей». То есть он заранее планировал и знал, что наследника у него не будет. Не хотел или не мог в силу обстоятельств? Как бы там ни было, на эту тему рассуждать глупо. В чем – в чем, а в любви Калленов друг к другу я точно никогда не усомнюсь.
И, наконец, верхушка айсберга, с которой и начался весь разговор: «я ничего не выбирал. Надо было остаться пешкой». Король и пешка. Король – ведущая фигура, центр борьбы на шахматной доске. Но, в тоже время, крайне уязвимый кадр. Пешка гораздо слабее – и в плане ходов, и в плане того, что одолеть её куда проще – другие фигуры на защиту не бросаются. Но есть все же у этой маленькой фигурки одно преимущество: дойдя до края, она становится Королевой. А уж сильнее этого игрока стоит поискать…
Эдвард пытался сказать мне, что выбери он другую участь, достигнуть пика было бы труднее, но за власть не нужно было бы бороться? Или же то, что пешку быстро сбросят со счетов, а судя по его «устал» именно этого ему больше всего и хочется… хотелось бы, если бы не Джерри?
Даже не знаю, к какому варианту лучше склониться.
Поворачиваюсь на бок, обнимая подушку и зарываясь лицом в мягкую наволочку. Как и все в спальне моего ангела, она комфортна и внушает безопасность. По сравнению с кофейной комнатой, с гостевой – небо и земля. Ни за что не вернусь обратно из этого белого царства. Здесь слишком хорошо…
Все. Хватит думать. Такими темпами я до самого рассвета не отпущу из сознания слова моего похитителя. Не проще ли будет поговорить с Эдвардом утром, снова, и уже тогда расставить все точки над «i», во всем разобраться?
Удовлетворенно хмыкнув, сознание кивает.
Да, так будет вернее всего.
Я вздыхаю, с удобством устраиваясь на подушке, под теплым одеялом, держа в объятьях маленького ангела. Закрываю глаза, позволяя телу расслабиться, а мыслям ускользнуть подальше.
Погружаюсь в тягучий медовый сироп грядущего сновидения, окончательно прощаясь с реальностью. День выдался тяжелым.
Просыпаюсь от резкого толчка. Быстрого и болезненного. Плечо ноет, снося непонятный удар, пока я тщетно пытаюсь открыть глаза, борясь с тяжелыми веками. Никак не соглашаясь поддаваться, они грозят закрыться и вернуться обратно в безболезненный сон.
Впрочем, ещё одно «прикосновение» помогает удержаться в действительности. Приглушенно вскрикиваю, нахмурившись от боли. Не удивлюсь, если завтра на коже объявятся «нежданные» синяки.
- Белла! – громко восклицает кто-то совсем рядом. Зовет, не иначе. Требовательно зовет, отчаянно.
Дважды моргнув, оборачиваюсь на звук хриплого голоса, выискивая его обладателя среди ночной темноты. С трудом прорезаясь сквозь густую тьму, ледяная ладонь с длинными пальцами, как в фильме ужасов, появляется перед глазами, утягивая куда-то вправо.
Давлюсь воздухом от такой резкой смены положения тела, лихорадочно оглядываясь по сторонам.
Когда картинка перед глазами становится четкой, понимаю, кто явился причиной моего пробуждения.
Эдвард (он вернулся?) - бледный, вспотевший, с широко распахнутыми глазами - сидит на кровати рядом со мной, крепко сжав губы. Свободная его ладонь впилась в ногу, почти разрывая на части кожу. Повязки на ладони розовеют…
- Что случилось? - скорее машинально, чем осознанно, спрашиваю я, скатившись до самого тихого шепота.
- Шприц… - он отчаянно хватает ртом воздух, никак не в состоянии вдохнуть его достаточное количество, стонет, - пожалуйста…
Приступ…
- Сейчас, - поспешно вскакиваю с покрывал, наскоро ориентируясь, где дверь.
«- Они у вас везде?
- Везде, кроме спальни Джерома».
И, по закону подлости, именно в детской моему похитителю нужно лекарство! Сегодня, более чем через две недели после последнего раза!
Врываюсь в свою комнату подобно тому, как завоеватели вторгались во взятые города. Часто дыша, бросаюсь к чертовой тумбочке, быстро выдвигая её небольшой ящик. Больно сдираю кожу – из ранки сочится кровь - но сейчас это не имеет никакого значения.
«Быстрее!» - отстукивает в голове, не давая ни секунды для промедлений.
Ему больно…
Потрошу полку, однако, как назло, наощупь не попадается ни единого укола. Ранее забитая ими тумбочка сейчас полностью пуста.
Не веря собственным глазам, переметываясь к другой, точно такой же, вскрываю и её. Но, к величайшему разочарованию, картинка не меняется.
Ошарашенная и растерянная, останавливаюсь посреди комнаты, тщетно пытаясь понять, что делать дальше.
Глаза, ничем не занятые, бороздят спальню, надеясь найти какую-то зацепку хотя бы в её обстановке.
И находят. Неожиданно, быстро, как призыв проснуться от Эдварда.
Смявшийся, упавший на пол из третьей полки шкафа белый лист бумаги с запиской Марлены, выгодно выделяется на темном полу в луче лунного света. Освещается лучше любого другого предмета кофейной спальни.
