Джером же напротив, ничуть не боится. С той же улыбкой, с какой десять минут назад прикончил овсянку, малыш идет по коридору, крепко держа меня за руку.

Мне кажется, отпусти я его, он бы побежал – так сильно, так рьяно хочет увидеть папу.

Едва Марлена сообщила о его возвращении, маленькие малахиты настолько ярко загорелись, что в сравнении с ними меркнет даже пресловутое северное сияние. Ничего, по правде ничего не может быть красивее светящихся от восторга и радости драгоценных камушков. Тем более после всего, что случилось за эти чересчур длинные двое суток.

Очередной проход с деревянной аркой, очередное сгущение красок. Почти черные стены. Кое-где проблескивает красный. Догадываюсь, что мы уже близко.

Марлена, следующая впереди и указывающая, где выход из темного лабиринта, идет чуть медленнее, на ходу вытирая остатки сбежавших по щекам слез. Делаю вид, что не замечаю этого, тактично глядя в сторону.

Не могу понять, что случилось. Чему обязано такое поведение домоправительницы? Сама она ни намеком себя не выдала, уверенно промолчав и лишь сказав, что Хозяин хочет нас видеть, а ей поручено нас привести. На этом все.

Пытаюсь хотя бы попробовать догадаться, что заставило вечно светящуюся улыбкой женщину, встретившую меня как желанную гостью и единственную, посмотревшую с другого ракурса в день появления в этом доме, лить слезы. Причем так сильно, что это отразилось и внешне, и внутренне. Она даже не пытается улыбнуться. Хотя бы немного.

Притворство, на самом деле, когда-нибудь осточертевает. Мне ли не знать…

Я не собираюсь донимать Марлену вопросами. Если будет нужно, я послушаю и помогу, чем смогу, но до тех пор, пока она не хочет делиться, это её дело. Я не буду лезть куда не следует. Тем более, есть дела поважнее.

Эдвард и их совсем скорая, приближающаяся встреча с Джеромом, волнует меня не меньше.

Наконец, женщина останавливается.

Выглядываю вперед, отрывая глаза от черного пола.

- Последняя дверь, Изабелла, - чуточку дрожащим голосом сообщает она, - я буду в главном коридоре, если понадоблюсь.

- Спасибо, - отвечаю, ободряюще глядя на неё.

Прикусив губу, Марлена обходит нас с Джерри, удаляясь из поля зрения.

Нет, думаю, сегодня звать её не стоит. Нужно дать прийти в себя.

- Пойдем? – слегка нервно сжав ладошку мальчика, спрашиваю у него.

Полное энтузиазма белокурое создание быстро-быстро кивает головой, выражая свое крайнее нетерпение.

Это заставляет меня усмехнуться.

Двенадцать шагов, разделяющие начало коридора и его конец, мы преодолеваем вместе достаточно быстро. Двигателем прогресса является Джером, не дающий мне остановиться даже на миллисекунду.

Ну и вот он, момент истины. Нужная дверь перед глазами.

Коротко вздохнув под ожидающим взглядом ребенка, негромко стучу. Мне кажется, так правильнее. Марлена всегда стучит, прежде чем зайти.

Впрочем, надобности в стуке явно не было. Ни единого звука, даже самого тихого, из-за деревянной поверхности не раздается.

Это приглашение войти или посыл к черту?

Вряд ли второе, домоправительница сказала, ей было велено нас позвать. Значит, входить все же можно. Хорошо.

Обвиваю пальцами ручку, осторожно поворачивая её, дабы открыть дверь. Та с легкостью поддается.

Спальня не изменилась. Разве что, стала чуть менее темной. На иссиня-черный кожаный диван наброшен фиолетовый плед и парочка маленьких подушечек. На журнальном столике аккуратной стопкой сложены два одеяла, огромная пачка салфеток, два стакана и лишняя, точь-в-точь кроватная подушка. Видимо, запасная.

Эдвард здесь, мы не ошиблись.

Переступаю порог, позволяя Джерри пройти чуть дальше, чтобы закрыть дверь. Негромкий её хлопок эхом разносится по комнате. Тишина и серость, царящая здесь, не разбавлены ни солнечным светом, ни стрекотом какой-то птички, который мы с Джеромом могли слышать в его обители. Тихо. Слишком.

- Эдвард? - нерешительно зову я, проходя вместе с малышом вглубь комнаты. Его ладошка по мере приближения к кровати, на которой я и нахожу мужчину, сжимается сильнее.

Мой похититель лежит среди красных простыней и покрывал на широкой подушке, поднятой вверх и помогающей ему опираться на деревянную спинку. Его волосы уже не так сильно контрастируют с наволочкой. То ли они посветлели, то ли потемнела она. Впалые щеки и заострившиеся от резкой потери веса черты лица напоминают о случившемся даже лучше впадин под глазами, выцветших с насыщенно-багрового, до синего цвета, а окрашенное белилами лицо хоть и утратило ту мертвецкую бледность, по-прежнему не в состоянии вернуться к нормальному, живому человеческому цвету.

Ловлю себя на мысли, что сомневаюсь в прогнозе Флинна, да и в его квалификации тоже.

Неделя? Боже, ему бы месяц серьезного лечения в больнице, а не лежание здесь, в чертовой спальне!

Надеюсь, мое мнение изменится. В противном случае я могу наговорить доктору не самых лучших вещей…

Впрочем, как бы не были очевидны напоминания об отравлении, улучшения, пусть и мелкие (а прошли-то всего сутки!) тоже на лицо. Во-первых, Эдвард полулежит на подушке, а не устроен на ней пластом. Ночью, помнится, все, что было в его силах – поднять голову.

Во-вторых, глаза. Малахитовые, живые, утратившие мутность. Они почти такие же, как раньше. Как всегда. Только чуть более измотанные.

- Доброе утро, - я здороваюсь, робко улыбаясь, когда вижу, как взгляд мужчины, наподобие глазенок малыша, загорается огнем радости. В нем тоже мелькают все оттенки северного сияния.

Мой похититель кивает мне, но глаза от сына не отрывает.

Они оба смотрят друг на друга около десяти секунд, прежде чем я чувствую, как ладошка малыша отпускает мою.

Расслабляюсь, ожидая, что мальчик кинется к долгожданному папе, окончательно убедив его тройными темпами двигаться к выздоровлению, но все происходит совсем иначе.

Джером освобождается вовсе не за тем, чтобы побежать к отцу. Нет.

Он прячется за меня, крепко цепляясь пальцами за правую ногу. Больше чем на половину скрываясь от Эдварда.

Лицо мужчины вытягивается синхронно с моим.

- Солнышко? – оборачиваюсь, глядя на испуганные, широко распахнутые драгоценные камушки, - что такое?

Каллен немного изгибается, обеспокоенно ожидая ответа ребенка. Пламя в его взгляде безвозвратно потухает.

Джером кусает губы, съеживаясь. Боится.

- Эй, - искреннее недоумение и жалость к мальчику затапливает меня с головой, - все хорошо, папа в полном порядке.

Не верит. Даже не собирается.

Причина в этом? Он напуган видом отца?

Да уж, про подобное я не думала. И не могла даже подумать…

- Джером? – хриплый голос Эдварда прерывает меня и вынуждает Джерри резко вздернуть голову. Мой похититель, пробуя повернуться в сторону сына, морщится. Контуры морщин на его осунувшемся лице проступают слишком явно…

Для белокурого создания это становится последней каплей.

Вздрогнув всем телом, он, отрываясь от моей ноги, кидается вон из комнаты. При всем желании я не успеваю ничего сделать, кроме как проводить его изумленным взглядом.

- Я сейчас вернусь, - оправившись от первой волны удивления, бормочу я.

- Джером… - громко стонет Эдвард прежде, чем я покидаю комнату.

Черт.

Снова оказываясь в коридоре, пугаюсь, что мальчик смог убежать достаточно далеко в подобном состоянии, но, благо, догадки опровергаются.

Вжавшись в одну из стен недалеко от единственной здесь двери, дрожа и всхлипывая, Джером сидит на полу, обхватив руками колени. Почти физически чувствую те горькие слезы, что катятся по детским щечкам.

Медленно, с трудом контролируя свои порывы, дабы не напугать ребенка ещё больше, я подхожу к нему.

- Любимый мой, - присаживаюсь на пол рядом, с нежностью оглядывая малыша, - ну что ты? Что случилось?

Отрываясь от ладоней, красные, заплаканные малахиты, останавливаются на мне.

- Джерри, - с жалостью смотрю на него, смахивая светлые волосы со вспотевшего лба, - почему ты плачешь?