- Странно, что ты ведь не описываешь каких-до удивительных событий, как в настоящих голливудских фильмах, но почему-то читать всё равно интересно.

Она помолчала. За это время её лицо несколько раз меняло выражение, от недоуменно-задумчивого, до решительного. Я с интересом наблюдал за работой её мысли, отражающейся на лице. Наконец, она снова заговорила.

- Ты писатель, это точно, но какой-то странный. Голливуд не будет снимать такие фильмы. Для Голливуда надо писать по-другому. Там должно быть много всего, и чтобы так увлекало, что зритель затаил бы дыхание от начала до конца фильма. Ты же можешь так написать? - с надеждой глядя мне в глаза, спросила Марша.

Теперь, после первого рассказа, я знал, что могу написать и так, как бы ей хотелось. Вопрос, хочу ли так писать, это раз. Шансы, что Голливуд заинтересуется моими творениями, нулевой, это два. Похоже, Маршин план сделать из меня писателя сценариев для голливудских фильмов терпел фиаско по независящим от меня причинам.

- Знаешь, Марша, мне надо подумать. Давай схожу на конференцию, может, после неё что прояснится. - На том и порешили.

На следующий день в обеденный перерыв отослал своё творение, а через четыре дня пришло и приглашение. Не думаю, что кто-то действительно читал рассказ. Организаторам конференции было выгодно привлечь как можно больше участников, и на формальные требования, наверняка, смотрели сквозь пальцы.

В день конференции плотные и низкие, без малейшего просвета пасмурные облака как будто задались целью старательно отутюжить и без того малоэтажный город. Однако в просторных залах фешенебельной гостиницы было оживленно и шумно. Участники и организаторы источали искреннюю - отнюдь не показную - деловитость и заинтересованность, каждый по-своему. Организаторы были озабочены, чтобы всё прошло по плану, а участники - чтобы получить от мероприятия по максимуму. Были, конечно, и такие, которые пришли просто поприсутствовать по обязанности, или поглазеть и потолкаться среди знакомых, но таких "мотыльков" было немного.

На пленарных заседаниях выступали и ветераны индустрии - те, кто начинал радио- и телевещание, основывал новые газеты и журналы, и, так сказать, нынешние её капитаны. Ветеранов народ слушал с уважением, но без интереса - участники пришли сюда не за воспоминаниями, а за конкретными советами, которые помогут преуспеть им в профессии. В отличие от общего прагматичного настроения, я по обыкновению просто с интересом слушал выступающих, не заботясь о том, насколько мне может пригодиться сказанное ими. История становления ныне могучей индустрии средств массовой информации была интересна сама по себе, демонстрируя и предприимчивость людей, и их настойчивость, когда им приходилось долгое время идти, можно сказать, по грани из-за борьбы различных мнений. Люди, от которых зависел успех мероприятия, демонстрировали самый широкий спектр мнений и действий - от убежденных корыстолюбивых противников до неисправимых романтиков-энтузиастов. В целом это была захватывающая повесть, но общий чересчур деловой и прагматичный настрой присутствующих приглушил её самобытность и сгладил яркость характеров людей, творивших эту историю.

Затем пришел черед четких, по пунктам, рекомендаций молодым талантам, как надо писать. И сразу аудитория оживилась, зашевелилась, и по-деловому начала впитывать советы старших коллег. На мой взгляд, многие рекомендации были совсем небесполезны, но многие несли на себе печать узковедомственных инструкций и обязательности следования им. Даже тогда я с сомнением принял часть советов. Например, писать короткими простыми предложениями. Когда-то это имеет смысл, но нередко верен и противоположный подход, когда сложно структурированную мысль более адекватно выразить именно длинным сложным предложением. Спустя несколько лет я найду подтверждение этой мысли, прослушав интересный курс лекций по использованию именно сложных длинных предложений, и воочию, на примерах лектора, профессора литературы, увидев, какие сочные краски, тонкие эмоции и игру мыслей может дополнительно привнести правильно построенное сложное предложение. На этот счет нет - и в принципе не может быть - универсального рецепта, и самый разумный подход должен диктоваться соответствием формы и содержания.

После короткого обеденного перерыва последовали заседания по секциям в небольших помещениях. За исключением одной редакционной болтуньи из Лос-Анджелеса, которая явно даже не готовилась к конференции, и от которой я ушел минут через пять в другую секцию, остальные вели свои секции хорошо и довольно четко. Два раза мне удалось предложить для рассмотрения свой рассказ, как наиболее короткий, и оба раза участники с энтузиазмом критиковали его, исходя из своих прежних и приобретенных на конференции знаний о том, каким должно быть литературное произведение. Послушать эти задорные мнения молодых профессионалов было интересно, но, к сожалению, пользы от них было немного, из-за их узости. Они выхватывали один канон, как они его усвоили, и с этой единственной меркой подходили к оценке рассказа. А литературное творение, как и любое другое явление объективной реальности, вещь многогранная, и её нужно оценивать в целом, в комплексе, потому что для сбалансированности всего содержания нередко приходится приглушать другие аспекты - например, событийность, если хочется донести непростые мысли о жизни вообще.

Меня интересовали практические советы, как можно и насколько реально опубликовать рассказ типа написанного мною. Из разговоров, два из которых были с руководителями секций, понял, что дело непростое, и конкуренция большая. Все дело в критериях, которыми руководствуются редакторы, а для американской аудитории они специфические, хотя понятные. Но продвижение литературных произведений - большой труд сам по себе, который требует и знаний и серьезных усилий. Те же два человека хорошо отозвались о рассказе, и оценки были откровенные и деловые.

Так что по итогам конференции понял, что, во-первых, даже этот первый рассказ был более-менее на уровне, хотя и не соответствовал современным канонам американского рассказа. А во-вторых, пытаться опубликовать свои произведения - это большая и, пожалуй, неподъемная в моем положении работа. Впрочем, ни то, ни другое не повлияло на моё желание писать, но даже придало сколько-то уверенности, а посещение конференции дало представление о современном состоянии и тенденциях в литературе.

Так что когда представилась возможность писать, я уже представлял общую ситуацию, а главное, понимал, что сам в состоянии определить и общие подходы, и более тонкую структуру произведения. В этом плане, я избежал ошибки многих писателей, которые начинают копировать чей-то стиль или начинают следовать сиюминутным литературным стереотипам, как это случилось в своё время с Сомерсетом Моэмом и - даже! - с Сервантесом, уже после написания им "Дон Кихота". И трудно упрекнуть их в этом - мы, люди, животные стадные.

А Марше я могу только сказать спасибо за то, что она для меня сделала, увидев во мне человека, способного писать, и пробудив во мне это давнее желание. Спасибо тебе, Марша, добрая ты душа.

Эпилог

В воскресенье вечером, после делового банкета, завершившего писательскую конференцию, и где я без всякого успеха пытался завести разговор с несколькими людьми, отчитался перед Маршей о своих впечатлениях и результатах. Для неё больше значил итог - сложность пробиться со своим сценарием в Голливуд. В утешение я пообещал посвятить ей будущее литературное произведение. Впрочем, Марша была не из тех людей, которые способны долго огорчаться. Не получилось - ну и ладно, едем дальше. И она продолжила свои раскопки на распродажах и во всяких лавках старья.

Примерно в это же время она начала встречаться, как я понял, со своим давним знакомым, который недавно развёлся. Всё время мне было не до того, чтобы обращать внимания на Маршины женские достоинства, хотя она и пыталась как-то их подчеркивать. Как теперь понимаю, следовало сказать ей хотя бы раз какой-нибудь комплимент в этом отношении, но я этого не сделал. Почему, не знаю. Даже мысли об этом не возникало.