Ладно. Он ничем мне не угрожает. Ну, быстрое помешательство не в счет. Я уселась на Боунса верхом и начала гладить руками его спину. Под моими пальцами пришел в движение вместе с кожей ангел с копьем и ножом. Ангел-звезда.

– Что означает твоя татуировка? Очень красивая. Но странная. Вроде бы ангел, но в его силуэте ясно угадывается пятиконечная звезда. Перевернутая.

– Наследие бурного прошлого, – ответил он, в объяснения пускаться не стал.

– Ладно… А что это за вилка с двумя зубцами… или хвост ласточки у тебя на шее? – Я провела пальцем по рисунку, и на коже Боунса тут же выступили мурашки.

– То, чем буду кадрить работниц в доме престарелых, когда облысею. Старикашка с брутальной татуировкой на черепе. Все старушки будут мои. Жаль, что челюсти будут вставные, с ними, наверно, не так удобно доводить старушек до…

– Боунс, прекрати! – шлепнула я его.

– О'кей. Если я перевернусь, ты останешься на мне сидеть?

– Нет.

– А если пообещаю, что не притронусь к тебе?

– Нет.

– А если пообещаю и поклянусь на Библии?

– Нет.

– Ну, ладно. Надеюсь, тебе там не холодно? На вершине твоих моральных устоев.

– О-о-о, фиг с тобой, переворачивайся.

Я сползла с Боунса, позволяя ему перевернуться, и, стараясь не глядеть на его самодовольную физиономию, устроилась у него на бедрах. Та-ак… И что же мне теперь ему массировать? Не уверена, что это хорошая идея – сидеть на парне верхом и при этом водить руками по его голой груди.

– Какие у тебя отношения с Богом? – поинтересовалась я, разглядывая еще две татуировки, на груди: одна – прямо над сердцем – представляла собой текст молитвы «Отче наш» на ирландском языке. Вторая – розу, обвитую четками.

– Я не верю в него, а он не верит в меня, – ответил Боунс.

– Тогда откуда такая увлеченность религиозной тематикой? У тебя есть хоть одна татуировка, не связанная с религией?

– Да. Дельфинчик на лобке. Показать?

– О боже…

– Не боже, а дельфинчик.

– Боунс, я серьезно! Мне интересно, отчего ты похож на разукрашенный альбом религиозного фанатика. Сложное детство мальчика из католической школы?

Он закинул руки за голову и посмотрел на меня с таинственной улыбкой.

– Защита от дьявола.

– Значит, в дьявола, в отличие от Бога, ты веришь.

– Дьявол реален, – сказал он. Не столько мне, сколько просто вслух.

– Ага. Живет вместе с йети в Гималаях. Ездит на драконе. И режется в карты с гномами. – Я склонилась над Боунсом и начала разминать ему руку, медленно продвигаясь от плеча к запястью.

– Ты знаешь, в чем заключается сложность борьбы с вирусами? – спросил он ни с того ни с сего. – Они настолько малы, что могут жить внутри клетки. И их невозможно прикончить, не уничтожив саму клетку. Они становятся частью тебя.

– И к чему же все это…

– С дьяволом так же. Он – вирус, который нашел себе идеальное убежище. Он не живет в подземелье. Не прячется в аду. Его невозможно поразить мечом или сжечь огнем, потому что он живет в людях. Захочешь убить дьявола – придется убить человека. Он прячется внутри нас, но от того, что он невидим, как вирус, дьявол не становится менее реальным.

– Оу, так вот оно что. А я-то думала, что дьявол – это злобный краснолицый карлик, цокающий копытами и нашептывающий маньякам списки будущих жертв.

– Дьявол слишком искушен для такой простой работы. Он не там, где злодей совершает преступление. Он там, где мужчина изменяет своей возлюбленной, где мать избивает своего ребенка, где правитель обрекает на нищету свой народ. Вот где дьяволу настоящее веселье.

– Тебе нужно было стать проповедником, Боунс, – сказала я, подбираясь к его запястью. – Предупреждать невинных о вирусной природе зла.

– Невинных нет, – заметил Боунс и, как только мои пальцы коснулись его запястья, поймал мою ладонь. – Хотя некоторые умеют чертовски хорошо маскироваться под овечек.

Я испуганно подняла глаза, но он смотрел на меня с мягкой улыбкой. Это просто шутка, не намек. Он не может знать, кто я на самом деле.

– Взять хотя бы тебя. Ты ведешь себя как типичная недотрога. Отличница из семьи добросовестных прихожан с мамой-тираншей. Краснеешь от пошлых шуток, хмуришься, даже не пытаешься подкатить ко мне. Та ночь, когда ты чуть не сорвала с меня футболку, не в счет. Ты не похожа на бойкую официантку, впаривающую клиентам два стакана пива по цене одного. Ты больше смахиваешь на инструкторшу по йоге, усмиряющую плоть и дух. Я бы вообще поставил на то, что ты девственница, если бы не знал, как ты целуешься.

Он сжал мою ладонь и положил себе на грудь. Прямо на текст ирландской молитвы.

– Могу поспорить, у тебя даже имя как у святоши. Мария? Анджелина? Агнесса?

По моей спине пробежал холодок. В точку, Боунс. Меня зовут Небо.

Я чувствовала ладонью его сердцебиение.

– Святоша? – переспросила я. – О чем ты говоришь? Я знакома с тобой всего два дня, но это не мешает мне сидеть на тебе, полуголом, верхом и водить ладошками по твоим соскам.

– Пока на нас обоих шорты, все это так же невинно, как игра в шахматы на шахматном турнире.

Толку от шорт, кстати, было не много. Я чувствовала тепло его бедер через ткань. Чувствовала его тело, которое, как мне казалось, было натянуто как пружина. Его силу. Его напряжение. Что бы он мог сделать со мной, если бы захотел? Да все что угодно…

– Боунс, если бы на шахматном турнире кто-то из игроков смотрел на другого так, как смотришь ты на меня сейчас, то турнир следовало бы сразу прервать, а помещение освободить и проветрить от феромонов.

– Заметь, не я это сказал.

– Что именно?

– Что мы оба сейчас на взводе.

– Ничего подобного, я всего лишь сказала…

И тут Боунс резко приподнялся на локтях и принял сидячее положение. Его руки обхватили меня. Его губы нашли мои и ясно дали понять, что лучше мне помолчать. И я подчинилась. Не прерывая поцелуй, он прижал мои бедра к себе и отпустил. Прижал и отпустил снова. О, я знала этот ритм, угадала эту мелодию с первых нот. Затем Боунс прошелся пальцами по пуговицам моей рубашки и, как только расстегнул их все, припал горячим ртом к моей груди. Я вцепилась в его волосы, шумно вдыхая.

– Скажи, как тебя зовут, – услышала я.

– Я не помню свое имя, когда твои губы делают то, что они делают сейчас…

– Это важно, – сказал Боунс, заглядывая мне в глаза. – Я должен знать.

«Скай», – приготовилась сказать я, но вовремя одумалась. «Никому и никогда не называй своего настоящего имени. Ну, пограничники не в счет. Ради собственной же безопасности», – предупреждала меня Лилит, и я всегда следовала ее совету. Но сейчас… Разве можно соврать, глядя в глаза того, в кого без пяти минут влюблена по уши?

– Флоренс, – сглотнув, выговорила я.

– Флоренс, – хрипло повторил Боунс, словно примеряя на меня это имя. Он мне не поверил. Я прочитала это в его взгляде. Или показалось?

– Теперь скажи мне свое, настоящее, – попросила я, прижимаясь к нему грудью, пытаясь унять мучительное сожаление от своей маленькой, но такой горькой лжи.

– Гарри, – ответил он. Но не сразу. Между моей просьбой и его ответом вклинилась пауза в несколько секунд. Как будто он очень долго вспоминал свое настоящее имя или… придумывал новое.

– Гарри, – повторила я. Пусть будет Гарри. – Поцелуй меня?

Я прильнула к нему снова, рисуя кончиками пальцев узоры у него на плечах. Но моя ложь словно нарушила гармонию прелюдии. Какие-то невидимые механизмы сдвинулись, какие-то ноты зазвучали фальшиво – и Боунс это почувствовал. Он ласково прикоснулся к моему подбородку, провел кончиком пальца по ключице, по груди и потянул меня обратно в реальность:

– Мое обещание в силе. Мы с тобой не будем спать… Флоренс. Не хочу, чтобы ты завтра сказала, что я тебя напоил, потом заманил в свое логово и воспользовался тобой. Мы как-нибудь сделаем это по трезвой. Ты сама придешь в мой дом и сама об этом попросишь. И я тебе не смогу отказать.