Гарри остановился и поднял с земли камешек. Повертел его в руках, а потом, примерившись, запустил в озеро.

— Прямо кальмару по голове, — пошутила Гермиона.

— Да он, небось, дрыхнет на самой глубине.

— Гарри, а что ты имел в виду, когда сказал, что позволил себе вчера лишнее? — внезапно вспомнила Гермиона его слова. Личный вопрос. Очень личный. Но ведь они друзья. Им можно.

Он как-то неопределенно передернул плечами, поковырял землю носком ботинка и вдруг произнес:

— Представь себе, что мы друг другу нравимся.

Гермиона вопросительно приподняла бровь.

— Ну… не как друзья, — притопнул Гарри.

— Представила, — осторожно согласилась Гермиона, понятия не имея, что последует за этим.

— Мы встречаемся какое-то время. Несколько раз поцеловались, — скулы Гарри порозовели.

Гермиона потерла лоб, стараясь тоже скрыть смущение. Для такого короткого промежутка времени это слишком сильные испытания. Но, взглянув на юношу, она поняла, что не так в его словах. «Встречаемся какое-то время». То есть он говорит о Кэти.

— И?

— И вот я в какой-то момент… Не знаю, как сказать. В общем, вчера я…

— Ты попытался перейти с Кэти к каким-то более близким отношениям? — корректно пришла на помощь Гермиона.

Он кивнул, не поднимая головы от собственных ботинок.

— Как бы ты себя повела в этой ситуации?

— Не знаю. Правда, не знаю. Я не оказывалась в подобной… ситуации.

«Почти не оказывалась», — добавила она про себя. Ведь если бы она была хоть чуть-чуть интересна слизеринцу, то не только Кэти пришлось бы отстаивать свою девичью честь.

— Но думаю, что я бы… обиделась… наверное. Не знаю. В любом случае, девушки по-иному смотрят на этот вопрос.

Гарри поднял голову. От его внимательного взгляда стало неуютно.

— Вот и я думал, что она обидится, как-то меня остановит, возможно, вообще порвет со мной.

— Ты сделал это, чтобы проверить? — не поверила своим ушам Гермиона. — Гарри, так нельзя!

— Да не то чтобы проверить. Просто я ожидал другой реакции.

— А какую получил?

— Она не обиделась, не рассердилась. Такое ощущение, что она этого ждала.

— И?

— Ей пятнадцать, Гермиона! Не мог же я, в конце концов…

— То есть ты сам остановился?

Он просто кивнул.

— Ты поступил правильно. Нельзя играть чувствами. Ты очень нравишься Кэти. Она готова на многое ради тебя.

— Да? — его усмешка получилась очень злой и поразительно напомнила другого человека. — А тебе-то откуда знать, как она ко мне относится?

— Я вижу: она тебя любит, — слегка смутилась Гермиона от такой вспышки.

— Видишь… — юноша пнул ногой сухую листву. — Нет, Гермиона. Кэти меня не любит. Вернее не меня. Я… не знаю, как объяснить. Меня пугает ее отношение ко мне. Оно какое-то жертвенное. Ты права. Она готова на многое. Но не ради меня, а ради… себя, что ли. Я не знаю, как объяснить… Она не любит меня самого. Она совсем меня не знает. Ей дорог какой-то образ, который она сама себе создала. К тому же я знаменит. Ей это льстит, видимо.

— Гарри, не говори так. Ты неправ. В конце концов, нельзя быть таким подозрительным. Тебя любят не за то, что ты знаменитость.

Он рассмеялся, всем своим видом показывая, что не верит ни одному ее слову.

— Гарри, самая большая твоя беда в заниженной самооценке. Тебя можно любить просто за тебя. Понимаешь?

Он снова скептически усмехнулся.

— Ну мы же с Роном любим тебя просто так, — проговорила девушка.

Он вскинул голову и несколько секунд смотрел в ее глаза, словно не верил в то, что она сказала.

— Гермиона, ты просто… ко мне привыкла и… видишь во мне только хорошее.

— Гарри, милый, мне уже не одиннадцать лет. За это время я видела тебя смеющимся, плачущим, счастливым, обозленным… Напрасно ты считаешь, что я заблуждаюсь на твой счет. Да, мне не все порой нравится, но это не мешает мне любить тебя.

Сказала и запнулась. Слишком уж неоднозначно прозвучали эти слова в утренней тишине.

— Как друга? — негромко спросил Гарри.

Она могла сделать вид, что не расслышала вопроса, но не стала. Нельзя играть до бесконечности.

— Как друга. Но ведь тебе и не нужно большего. Так?

Он внимательно на нее посмотрел, протянул руку, коснулся ее волос, влажных от утреннего тумана. Сердце Гермионы сжалось от этого взгляда. Ведь он дорог ей, важен. Почему же она не хочет сделать шаг навстречу, просто ему помочь? Да потому, что результатом этого станет разбитая дружба. Гермиона не верила, что они оба выдержат испытание. Да и не готова она была к этому в свете последних событий.

Он промолчал. Так и не ответил на ее вопрос. Все осталось, как прежде. Тишина вокруг стала прямо-таки звенящей и давящей. Гермиона зябко поежилась и постаралась найти тему для более безопасного разговора.

— Ты что-то хотел мне показать. Помнишь?

— Я? Да… помню.

Он поискал что-то в кармане мантии. Безрезультатно. Порылся в кармане джинсов. С тем же успехом.

— Черт! Она в других джинсах.

— Кто она?

— Пуговица.

— Пуговица?

— Да, я ее обычно не выкладывал, а тут…

— Не судьба, — пожала плечами Гермиона и улыбнулась.

Разговор на нейтральную тему немножко поднял настроение.

— Ладно. Видимо, в другой раз.

Гарри тоже улыбнулся.

— Я есть хочу, — внезапно проговорила девушка. — Может, пойдем на завтрак?

— Хорошая идея. Я бы тоже поел.

— А помнишь, как Рон с тобой не разговаривал перед Турниром, и мы так же здесь бродили и рассуждали о природе дружбы и людской глупости?

— Помню, — Гарри снова улыбнулся и внезапно обнял ее за плечи. — Но тогда была ощутимая разница.

— В чем же? — Гермиона подстроилась под его шаг.

— У нас были бутерброды.

Их беззаботный смех раскрасил хмурое осеннее утро в цвета веселья и добра. Дружба… Одна из самых неразрешимых загадок на свете.

* * *

Спустя полчаса Гермиона и Гарри сидели за столом Гриффиндора и с аппетитом завтракали. Смеялись, шутили. Кроме них в зале никого не было. Мало кто из студентов вставал в выходной день в такую рань. Поэтому можно было расслабиться, вести себя, как хочешь.

Краем глаза Гермиона увидела какое-то движение. Повернулась в ту сторону и еле проглотила кашу. Стало… грустно? Да нет. Не грустно. Все так и должно быть. Но немножко обидно. И… еще как-то неуютно от его равнодушного взгляда, который по ней едва скользнул, от улыбки Блез, которая словно зажигает все вокруг ярким светом, от того, что они держатся за руки, от того, что так и будет, и ничего эта ночь не изменила.

А потом был день, какие-то хлопоты, веселье в гостиной по поводу вчерашней победы (затяжной процесс оказался), странный взгляд Джинни и не менее странная фраза на попытку Гермионы завести разговор:

— Не знаю, кто он, но, надеюсь, он этого стоит.

Вот и все. Что юная мисс Уизли хотела этим сказать? А потом были уроки, уроки, трапезы в главном зале и отчаянные попытки не смотреть на его стол, чтобы не видеть счастливой улыбки Блез Забини. Не видеть его. Не думать… Не думать…

Но деваться некуда, жизнь, как известно, распоряжается по-своему. И совместные занятия им никто не отменял.

Во вторник вечером Гермиона с замиранием сердца вошла в кабинет. Она не могла понять, отчего так волнуется, но это чувство — чувство замирающего сердца и леденеющих пальцев — вошло в ее жизнь прочно. Она уже и помыслить не могла о тех светлых временах, когда просто раздражалась в присутствии слизеринца. Сейчас казалось, что этого не было. Будто она всегда не знала, куда деть руки, как посмотреть и что сказать, когда рядом находился этот человек. Вот и сегодня она вошла в класс и со вздохом облегчения опустила сумку на парту, за которой они с Томом обычно занимались. Какое счастье, что в классе пусто. Можно хоть на несколько мгновений оттянуть момент, когда придется смотреть на него.

Гермиона всегда считала себя рациональным, не склонным к романтизму человеком. Она привыкла объяснять все свои поступки с точки зрения логики. И вот пресловутая логика, кажется, простилась с юной волшебницей окончательно, уступив место тому, что называется легкомыслие, взбалмошность… Эпитеты можно подбирать долго-долго.