Естественной реакцией было выдернуть из своей груди чужую руку, причиняющую невыносимые страдания. Я даже попытался это сделать, но тело слушалось крайне плохо. Правда, мне удалось опустить голову…

И увидеть.

Мое тело и вправду напоминало кисель. Полупрозрачный. Да уж, не часто удается человеку по-настоящему заглянуть внутрь себя…

И там, в этом киселе, их было двое.

Практически одинаковых по форме и размеру комка слабо светящегося тумана, явственно различимых в желеобразной массе. При этом один, тот, что побольше, вырастил из себя несколько плотных энергетических жгутов, которыми опутал соседа и, похоже, тянул из него соки. Я прям увидел, как медленно течет по этим жгутам тягучая, золотистая энергия.

А еще я увидел, как пальцы Виктора разрывают эти жгуты, освобождая второй комок тумана, который расправляется на глазах, и уже сам пытается сбросить с себя оставшиеся жадные щупальца.

Откуда-то пришло понимание, что Японец, конечно, поможет, но я все равно должен сделать это сам.

И я сделал.

Моя рука словно не принадлежала мне. Я будто со стороны увидел, как она проникает в это желе и как сжимаются мои пальцы на том комке с оборванными щупальцами, кровоточащими золотистой энергией…

Это было больно. Нереально больно… Но все-таки я успел увидеть, как чьи-то чужие руки выдирают из трясущегося желе мою, так и не разжавшую хватки…

А потом будто белая вспышка сверкнула перед глазами. И на меня, словно гигантская волна на одинокого серфера, нахлынули звуки и краски окружающего мира…

Я даже зажмурился, чтобы не ослепнуть. Я б и уши зажал, но просто рук не чувствовал. Все тело было как единый комок пульсирующей боли, бьющейся в ритме пульса…

Но это была другая боль. Совершенно другая. Которая была каплей в море по сравнению с той болью, что я пережил совсем недавно.

– Однажды мой учитель сказал следующее, – раздался над моей головой спокойный, бесцветный голос. – Я знаю, что такое сэппуку[6]. И могу понять, когда воин взрезает себя для того, чтобы выпустить наружу своё ками[7]. Но я никогда не думал, что можно взрезать грудь собственной рукой для того, чтобы его обрести. И, в свою очередь, я рад, что не ошибся в тебе, Иван. Далеко не каждый может вычистить грязь из своей души своими же руками.

– То есть… ты тоже прошел… через это? – прохрипел я, с трудом ворочая языком.

– Да. Правда, мне было сложнее.

– Понятное дело, – проговорил я, осторожно открывая глаза. – Думаю, без тебя я бы так и сдох, пытаясь задушить в себе ту пакость…

Виктор сидел рядом, прямо на земле, скрестив ноги так, как обычному человеку никогда не сделать. Бледный как смерть. Что вполне объяснимо. Быстрые и решительные действия в сфере второго внимания требует немалых усилий. Там все по другому. В мире, который многие мистики считают настоящим, а наш – иллюзией, отражением его. С непривычки и помереть можно, навсегда оставшись в зазеркалье. Душа там, а иллюзорная дохлая оболочка – тут. Труп называется.

– Ну и как ты? – спросила подошедшая Настя, с опаской глядя на мою грудь – думаю, кио кое-что видела, но до сих пор сомневается, не привиделось ли ей это.

– Хреново, – слабо усмехнулся я. – Подонком и сволочью жить гораздо проще.

– Ну, ты ж не в американский Конгресс баллотироваться собрался и не в президенты США, – резонно заметил Японец. – Так что, думаю, оно тебе без надобности.

– Возможно, – согласился я.

И снова зажмурился.

Вспомнилось всё. И бред насчет захвата Зоны, о котором думал на полном серьезе. И – главное – то, как расстался с Марией. Я этот ее последний взгляд, брошенный на меня, всю жизнь помнить буду. Вот ведь сволочь Пятиглазый, не мог просто взять и сдохнуть! Решил, тварь такая, в меня переселиться. Спасибо Японцу, помог эту паскуду придушить. Но на душе все равно гадко…

Я перевел глаза вниз и посмотрел на свою ладонь, вяло лежащую на бедре, ожидая увидеть в ней раздавленный кровавый комок. Но нет, не было там ничего. И рука была относительно чистой, если не считать въевшихся в кожу черных следов от порохового нагара и ружейного масла. Получается, очищение души – операция бескровная, но болезненная настолько, что далеко не все решаются на нее…

Тем временем Японец протянул руки ко мне.

– Ты чего? – невольно отшатнулся я. Отшатнулся бы сильнее, но не получилось – тело было словно ватное.

– Не дергайся, – сказал Виктор. – И терпи.

Его руки пришли в движение. Пальцы одной руки, жесткие, словно железные гвозди, вонзились мне в лицо. А пальцы второй – в ладонь, ту самую, что душила ками Пятиглазого.

– Т-твою… – выдохнул я. И заткнулся, боясь пошевелиться, дабы не сделать себе еще хуже.

От крайне болезненных нажатий пальцев Виктора по моему телу словно высоковольтный ток пустили. Оно непроизвольно выгнулось дугой…

И тут боль пропала. Я вдруг почувствовал, как в меня со всех сторон словно горячая река энергии хлынула. И я замер, впитывая ее от травы, кривых деревьев, серого неба, жалких лучей солнца, чудом просочившихся сквозь свинцовые тучи…

Не знаю, сколько это продолжалось – секунду или вечность. Но вывел меня из блаженного состояния бесстрастный голос Японца, прозвучавший откуда-то сверху.

– Всё. Теперь можешь вставать. И жрать. Сейчас для тебя это главное.

– Это всегда главное для любого мужика, – заметила кио. – Кстати, меня Настей зовут.

– Японец, – коротко ответил Савельев. И добавил: – Рад знакомству.

– Он у нас галантный, – простонал я, поднимаясь на ноги и при этом держась за дерево, столь кстати росшее рядом. – Когда никого не убивает. Кстати, не объяснишь, каким макаром ты так вовремя оказался в нужном месте?

– Тебя искал, – просто ответил Виктор.

– И на кой же я тебе сдался? – поинтересовался я, одновременно пробуя шевелить руками и ногами. Ничего так, шевелятся. Думаю, еще пара минут, и совсем восстановятся. Чем-чем, а искусством шиацу – японского пальцевого массажа – Савельев владеет в совершенстве. По ходу, если захочет, мертвеца из могилы поднимет запросто.

– Всё просто, – пожал плечами Савельев. – В Зоне слух прошел, что ты сумел каким-то образом вернуться в прошлое и спасти своего друга[8].

– Понятно, – вздохнул я. – И ты решил повторить то же самое, чтобы спасти в прошлом свою жену и дочь.

Японец молчал. Только его лицо стало еще бледнее, хотя больше уже, казалось, некуда – и так белый словно стена, сложенная из силикатного кирпича.

– Боюсь, не получится, – покачал я головой. – «Второе сердце» – это уник. Уникальный артефакт. Реально чудо, что я его нашел, многие вообще не верят, что он существует. А без него в прошлое не попасть.

– Я тебя только что спас от жизни, которая намного хуже смерти, – глухо произнес Виктор. – А теперь прошу спасти меня от того же. Пойми, я не могу жить без них.

Я вздохнул. Да, Виктор в своем праве. И если я не помогу ему, Зона непременно спросит с меня по полной. Закон Долга, пожалуй, самый суровый ее закон, за игнорирование которого Зона карает сурово и безжалостно.

И тут меня осенило.

– Хорошо, – кивнул я. – Пожалуй, можно попробовать. Но учти – то, что я сейчас скажу, тебе не понравится.

– Говори!

– Ну, смотри, я предупреждал…

Японец смотрел на меня, как на умалишенного.

– Ты, случайно, вместе со вторым ками мозги себе не раздавил заодно? – наконец поинтересовался он.

– Просто не вижу другого выхода, – спокойно ответил я. – Это единственный человек в Зоне, да, пожалуй, и во всем мире, который настолько глубоко проник в природу артефактов. Думаю, только он сможет найти для тебя еще одно «второе сердце». Или создать его своими руками.

– Он убил мою семью! – прорычал Японец. – И я уничтожу его, сотру с лица земли!