Легион пошёл в сторону кабины. Дверь к водителю была открыта, он сунул туда десятку. Водитель взял её, потянулся за билетом. С размаху он впечатал ему в лоб кастет, остался смачный отпечаток. Водитель инстинктивно дал по тормозам, заволновался, дёрнул за дверь. Она открылась.

— Свободен, — прошипел Легион, выкидывая его из двери. На ходу тот не успел сгруппироваться, протащился головой по асфальту. Номер сто шестьдесят пять.

Он сел за руль и стал ускорять автобус. Через минуту он мчался на сотне по почти прямой дороге. Впереди стояли машины на светофоре.

Бросив всё, он выскочил в салон и зафиксировался между двумя столбами в центре. На полном ходу тяжёлая машина протаранила стоящие легковушки, однако и сама повалилась на бок. Пассажир с разрезанной шеей упал, выплёскивая на стёкла литры булькающей крови. Номер сто шестьдесят шесть.

Чурка, сидящий доселе в конце салона, кубарем скатился вниз и, ударившись головой, потерял сознание. Легион подполз к нему, взялся за голову и свернул шею. Номер сто шестьдесят семь.

При ударе он смял одну легковушку, как пустую обёртку от конфеты. Один водитель в ней погиб. Номер сто шестьдесят восемь.

Вторая была менее помята, обошлась лишь несильным ударом. Человек в ней было два: водитель и, видимо, его жена. Она была без сознания, так беспомощно валялась на заднем сидении.

А он был жив, хоть и контужен. Он всё видел и всё слышал. Он видел, как из поваленного автобуса вылез человек в плаще, как он осматривал первую легковушку, как он подошёл к нему. Что-то было знакомое в его лице, да и он, видать, узнавал в нём кого-то, только вот память отказывала. Он видел, как его достают из машины, как открывают багажник и бросают туда. Он не чувствовал совершенно, когда его голову положили на место, где багажник закрывался. Не чувствовал он также, как его били багажником по шее. Только глаза сами закрылись. Он уснул.

Номер сто шестьдесят девять.

— Просыпайся! Хватит спать! — её били по лицу. — Твой муж мёртв.

Не это заявление заставило её открыть глаза, а только холодные капли дождя. Она не понимала, что ей говорят, но она стояла на ногах. Всё плыло.

Он давно хотел опробовать этот приём. Она стояла к нему лицом. Он наклонил её буквой Г, сунул её голову себе между ног, обхватил за талию и поднял. Её таз оказался на уровне его шеи. Чуть выждав, он шлёпнулся на задницу. Голова её при этом подогнулась, шея свернулась, череп проломился. Номер сто семьдесят.

«Странно, а в реслинге после такого даже кровь не шла.»

Он пошёл направо. Там он дошёл бы до границы с лесом, повернул бы налево и пошёл бы по дороге прямо в город.

Тут на первом этаже одного из домов была забегаловка, а он об этом и не знал.

Здесь было уютно, особенно по сравнению с погодой на улице. На входе его обдало сверху тёплым потоком воздуха, но капюшон он не снял.

«Чудные люди, обеспечивающие другим уют за деньги.»

— Чай, — процедил он, садясь за стойку. Внутри был всего один посетитель и одна служащая за стойкой.

За чашкой чая он позволил себе расслабиться.

— Я теряю цель. Всё идёт не по плану. Я ожидал чего-то большего, какой-то реакции, но ничего нет, — голос его несильно подрагивал.

— А где ты работаешь?

— Убиваю животных.

— А, на скотобойне?

— Да, что-то типа того. Дай ещё чаю.

Она отвернулась, нацеживая чай из большого самовара. На столе прямо перед ним стояло несколько чашек с набросанным туда каким-то порошком коричневого цвета. Это было фирменное блюдо, рецепт не разглашался. Спокойно и размашисто он достал из рукава пузырёк с белым порошком и всыпал его во все чашки.

«Думаете, посетители смотрят, что происходит за стойкой? Важно делать всё без суеты, неспешно, будто это твоя работа, будто делал это всегда.»

Глядя в серебряный самовар, он убедился в своей правоте. Посетитель, хотя и смотрел прямо на них, не обратил никакого внимания на его действия с порошком. Через несколько секунд он вытер губы салфеткой и пошёл в туалет. Легион пошёл за ним.

Когда тот открывал кабинку, сзади ему нанесли удар в спину ногой. От неожиданности он зашатался, потерял равновесие, и упал, ударившись головой об унитаз. Номер сто семьдесят один.

— Ты знаешь, — сказал ему служащая, — тебе нужно просто поверить в свои силы. Поставь себе цель, и дойди до неё. Ты же не глупый парень, тебе нужна просто поддержка.

Он хотел сказать ей, что устал, он это уже почувствовал. Усталость навалилась неожиданно. Его пожалели, а он позволил мысли об отдыхе войти в голову. Тело ныло и требовало отдыха.

— Цель, говоришь?

Он хотел ей всё сказать, но испугался трёх посетителей, которые пили фирменный напиток и ели что-то аппетитное неподалёку.

Она тоже попивала свой же напиток.

Они все умрут. Через полчаса они захотят отдохнуть, как бы устанут. И они закроют глаза, чтобы больше никогда не открыть. Номера со сто семьдесят второго по сто семьдесят пятый.

Да, точно! Цель! Она есть! Он вдруг снова ощутил прилив сил. В конце концов, он жив, он сидит здесь и пьёт чай. Он мог бы погибнуть за это время, но он жив. А все, кто сейчас вокруг него, они уже мертвы. У него нет противоядия, он не сможет их спасти. Это не страшно, это норма.

«Поклонники?»

Он вышел на улицу под дождь. Под тот самый дождь, который позволил ему дожить до этого момента. Всё было на его стороне: погода, люди, удача. В этом случае верующие говорят, что это божья помощь. Еретики! Они сказали, что всё, что им не нравится — это от дьявола, а всё остальное — от бога. Хорошая позиция, есть на кого свалить свои беды.

Это всё обман и махинации. Они просят земные блага, взамен говоря, что им будет благо на небесах. Тогда им не нужны эти блага, пускай они сами делают всё, что им нужно. Но им нужно больше — они требуют дотаций от государства, требуют всяких льгот и доступа к власти. Им нужны земные блага, которые они тянут из людей.

То же самое и философией. Это лженаука. Философы от осознания собственного бессилия просто назвали всё, что делает человек философией. И стали позиционировать её как главную науку, науку над всеми остальными науками. Но философы не сделали за всю свою историю ничего. Они не сделали новых технологий, не помогли государству. Они только норовят обвинить каждого, что он философ и философия ему нужна как воздух. Они воры, ибо пользуются чужими наработками, но ничего при этом сами не делают. Их основные достижения украдены из психологии и смежных с нею наук.

Нужно было идти дальше, в город. Он вдруг решил дойти до точки любой ценой. Он помнил это здание, одно из самых высоких зданий в городе, он там бывал несколько раз много лет назад по работе. Но в такой роли он там будет впервые

— Отвернись, — сказал он мужику, который вынырнул из-за угла. На нём была ветровка и джинсы, он весь был мокрый, поэтому никуда не спешил, шёл спокойно. Он не послушался того, что ему сказали.

Легион без размаху врезал ему ногой в промежность. Тот загнулся. Мнительный он, ну да ладно. Тут же хватаем за голову, той же ногой коленкой в морду. Он качался, но всё ещё стоял на месте. И снова удар ногой с прыжка в грудь. У него перехватило дыхание, упал. Прислоняем нож к горлу и разрезаем горло вдоль.

Номер сто семьдесят шесть.

Вода заливалась в его раскрытое горло, выплёскивалась изо рта подкрашенная в розоватый цвет.

—= 13:00, 11 часов назад =-

«Когда решишь умереть, не спрашивай ни у кого разрешения — всем плевать на тебя.»

В нём кипело что-то, чем-то напоминавшее ярость. Но это было другое. Такое чувство возникает, когда в комнате много мух и их всех нужно убить. Ты бьёшь одну, вторую, третью, а их всё ещё много. Ты входишь во вкус, мочишь одну за другой, слышишь их предсмертный хруст. И ты всё ускоряешься, руки сами начинают работать, тело переходит на новый уровень, открывается второе дыхание.

«Если покончишь с собой, просто уберёшь один винтик из системы. Они этот пробел заполнят, но не тобой.»