Литмир - Электронная Библиотека
A
A

А далее лишь музыка поздняя, не услышимая самим автором утра туманного.

"Первые встречи, последние встречи..."

Эх, доля российская, доля распечальная, музыка грешная полей позаброшенных, русые бороды во хмелю к груди прикипелые...

А ведь любит русская - российская, самодержавная, имперская, - душа попечалиться, позатосковать, поднапиться до остервенения безудержного, чтоб затем проплакаться, повиниться перед обиженным миром честным. И потом, на исходе жизни, повспоминать былые питейные утехи-подвиги...

Все это тоже слышится мне в русском романсе, где и любовь-кручина несчастная, неразделенная, и ширь-свобола ямщика замерзающего в степи, или барина утомленного жизнью праздной, или, напротив, полного юношеской удали и кипения барчука-корнета, допивающего свой последний бокал шампанского, чтоб поутру раннему и седому припасть всей своей пылкой грудью, залитой кровью, к зеленому росному ковру русского поля, - барчук сабелькой-палашом лишь грациозно взмахнул и подкошенный очередью "максимовой" нечаянно прозрел то утро туманное и святое, где он, мальчишка, в любви признавался гувернантке своей, а та скрыто в саду играла на семиструнке и ласково поощряла храбреца...

1990 г.

СКАЗКА О РУССКОМ ДУРАКЕ

В давние времена на Русь-матушку опустился Красный мрак. Мрак носил страшное название: "Призрак коммунизма".

А за несколько лет до того страшного времени в одной русской деревне объявился паренек. Обыкновенный такой, глазастый, голубоокий, со спутанными кудрями.

Одна беда, - паренек заговаривался, без прижмурки разглядывал родное солнечное светило, и вдобавок целыми днями напролет играл с котятами, щенками и прочей бродячей сельской живностью, хотя имел рост настоящий, мужицкий и голос густой с вечно простуженной сипинкой, и соответственно хлюпкий неприбранный нос в виде молодого клубня.

- И нам, стало быть, подвалило! Слава Богу, свой родимый дурак! - От души порадовались сельчане. - Ишь, каков богатырь... И солнышко, вишь, его не смущает, не сморгнет, подлец! Как бишь тебя? Егорка! Минька! Ванюшка!.. А, Ванька! Гляди, братцы, откликается малый! Ванька, а Ванька, и откуль тебя ветром надуло?

На простодушные допросы веселых сельчан Ванька-дурак не отзывался.

И получилось, - глазастый, плечистый отрок вроде подкидыш оказался.

И в тот же день на сельском сходе порешили довольные крестьяне не обижать пришлого мальца, а по справедливости судьбы содержать собственного дурака на общественных харчах. А жили в ту пору русские селяне обыкновенной зажиточной жизнью.

Летом общественный дурак ночевал там, где буйную кудластую его головушку сон сладкий смаривал.

Если посуху, - в колосьях ржи или гречихи, а то в бирюзовых льнах купался-нежился после обеденной крынки молока с черной ноздреватой краюхой.

В промозгль не брезговал и добротной песьей будкой на пару с агромадным цепным псом Муромцем, который до того дня и понятия не имел, что прячет в себе добродушный и компанейский нрав.

Умиротворяющий талант жил в деревенском блаженном приблудившемся отроке.

На ту пору в мире произошел окончательный сговор черных сатанинских сил: началось великое людское взаимное истребление, - первая Мировая бойня.

И через непродолжительное кровавое время на Русь опустился полог Красного мрака.

И на русские головы нашло страшное затмение.

Русские стали отличать друг друга по цвету: красный, белый, зеленый, черный, желто-блакитный, и совсем редко вспоминали, что они сыновья единой матушки святой Руси.

Здоровые головы запросто теряли рассудок, а Ванька-дурак, не будь дураком, взял и уразумел: пришло его дураково время-времечко!

Первым делом, Ванька выправил себе по мандату лаковую на толстых каблуках обувку - сапоги. Лыковую общественную забросил в костер. На замасленном от волнительного восторга лбу химическим огрызком изобразил пятиконечную фигуру, и с настоящей важностью отправился на прием к полномочному представителю из райкомбеда.

Через совещательный час представитель райкомбеда, выходец из земских фармацевтов, прямо на главном месте, на виду у невеликого сельского православного храма сказал важную речь:

- Граждане кулаки, и прочий мелкобуржуазный элемент! Отныне Иван Дураков, с сего в точности дня назначается мною продкомиссаром и сельским консулом во исполнение указов и решений районной власти. Отныне Иван Дураков полномочен, судить, рядить и миловать! Разведка доподлинно донесла, что село ваше вражье. Потому как подозрительно не наблюдается ни одного захудалого двора. И батраков совсем не обнаружено! Зато обнаружен не учетный собственный дурак! Не учетных лиц отныне не полагается. Потому как военно-полевое время и революционная бдительность! В приватной беседе родилось единогласное решение-резолюция: ваш дурак - есть, отнюдь, не дурак, а человек насквозь преданный коммунарским идеям. Иван Дураков жить с псом в его не гигиенической будке категорически не согласный. Засим, выделить ему собственную пятистенку. С довольствия не снимать. Сто кулей хлеба с отрядом заберу через двадцать четыре часа на обратном марше.

Революционную свою речь уполномоченный комбеда веско ронял, стоя на реквизированной рессорной бричке станового пристава.

И, сказавши о хлебе, поглубже натянул хромовый картуз, переправил деревянную кобуру с маузером между ног, втиснутых в кожаные галифе, утвердился на кожаных подушках, и с выпрямленной кожаной же революционной спиной скрылся с глаз долой на предвещающих двадцать четыре часа. Оставив о себе странное сказочно-кащеевское воспоминание, которое не перебило такое привычное натуральное курящееся - навозно-жеребцовое...

И стали притихшие мужики чесать в затылках и под бородами, недоуменно судача:

- Слышь-ка, кум, а не сон ли дурной привиделся...

В ответ на немые простодушные взгляды новоявленный консул, Иван Дураков смилостивился:

- Ныне, мужички, мне дураком не резон жить, имить мать. Ес-лив за просто так можно назначиться вашим начальником. Зимовать по хлевам и пёсьим будкам, будя! Поиграл дурня, значит и будя. И горбухой ржаного, и крынкой молока таперича не отделаться от моей полномочной особы. Хватит, мироеды! Попили моей дурной кровушки, и будя. Таперича мой черед. А потому как по знтой вот бумажке! И чтоб самогонка в моем кабинете завсегда первачом пахла! Имить мать.

И с распрямленной домотканиной спиною, точно всунутой в коммунарский кожаный революционный реглан, зашагал, выбивая сельскую мирную пыль твердыми толстыми каблуками.

Зашагал по привычке в свой старый обжитый кабинет, - в просторную собачью конуру.

А между тем, цепной пес Муромец возьми и не признай ног продовольственного комиссара, обутых по мандату в лаковое загляденье. Муромец безо всяких мандатов и проволочек вернул назад свой изрядно цепной характер вместе с волчьей мертвой хваткой.

Прибежал хозяин цепной псины и лицезрит жуткую и устрашимую картину: лежит недвижимо общественный Ванька-дурак в пыльных, сплошь забрызганных кровавым, лопухах. А из будки собачий скулеж вперемежку с воем...

Потом на селе заседал полевой суд. Скорый, правый, революционный. Все население зажиточного русского села вывели за околицу. И больше их никто не видел и не слышал.

Муромец вскорости окончательно лишился разумности, выл три дня и три ночи, после чего околел окончательно.

Могилка Ваньки-дурака через свое время неровно осела. Деревянный, на скорую руку, постаментик с березовой звездою завалился, угруз.

В следующее лето на этом месте поперло такое сочное разнотравье, что забредшая сюда одичавшая кобылица паслась на этом невеликом клоке аж до самого Троицыного дня.

На старое русское село в то же лето перебрались какие-то худородные переселенцы, - основали коллективное хозяйство, назвавши его "Памяти Ивана Дуракова, первого сельского революционера, зверски замученного контрой".

СКАЗКА О РУССКОМ МУЖИКЕ

Жил на русской стороне мужик.

4
{"b":"40254","o":1}