Сердце Данло отстучало пять раз, но никто так и не высказался. Старейшины молча сидели за своими столами, поставив образники прямо перед собой, и тысяча образов Николоса Дару Эде сияла над Койвунеймином, бросая шоколадные, фиолетовые и охряные блики на их старые лица. Зал вибрировал от высокого напряжения. Данло чуял горький запах старческого пота и страх, от которого у него сводило живот.

– Святая Иви! – воскликнул наконец один из старейшин за другим почетным столом, вскочив со стула так, точно через сиденье пропустили ток.

Этот малорослый человечек в возрасте шестидесяти одного года был очень молод для старейшины, но вид имел такой безрадостный и мрачный, словно и на свет явился древним старцем.

Его лицо, выдающее глубокий внутренний разлад, состояло из одних линий и складок. Данло никогда еще не видел, чтобы лицо человека было таким узким и острым – ни дать ни взять лезвие кремниевого топора. Но от хорошего топора его отличала асимметрия, говорящая то ли о наследственном дефекте, то ли о действии каких-то химикатов, которому он подвергся в утробе матери. Из-за смещения черепных костей голова у него выглядела остроконечной, как верхушка вулкана. Чтобы скрыть этот изъян, он носил стеганую добру, густо расшитую золотом и гораздо большего размера, чем у других Архитекторов. Звали его Бертрам Джаспари, и Данло сразу почувствовал, что это человек проницательный и непреклонный, а также хитрый, энергичный, неутомимый и совершенно безжалостный.

– Святая Иви, – повторил он, убедившись, что привлек к себе внимание старейшин. – Мою точку зрения на этот вопрос разделяют многие. Этот Данло ви Соли Рингесс – наман, принадлежащий к неизвестному нам Ордену. Хуже того – он эмиссар нараинских еретиков. Разве не сказано в “Схемах”: “Как жених собирает цветы для невесты, так и всякий человек должен выбирать мысли, которые наилучшим образом украсят его ум”. Мы за то, чтобы не давать этому пилоту слова. Кто знает, какие негативные программы управляют разумом намана? Слова его подобны вирусам, которые способны заразить нас всех. Он не посвящен и сидит неочищенный пред вечным ликом Эде; его вовсе не следовало допускать в Храм, не говоря уже о праве обращаться с речью к Койвунеймину и нашей Святой Иви.

На этом Бертрам Джаспари закончил свою филиппику, но его взгляд, устремленный на Данло, добавил без слов: “Мы вырвем у твоего голоса зубы еще до того, как ты откроешь рот”.

Харра, помолчав, перевела свой пронизывающий взгляд на сторонников Бертрама, сидевших с ним за одним столом. Это были Едрек Ивионген, Оксана Иви Селов, Фе Фарруко Эде – старейшины именитые и влиятельные.

– Благодарим тебя за то, что ты поделился с нами своими сомнениями, – сказала она.

На южной стене позади Харры светился большой образ Бога Эде, и Данло понял, что она, говоря во множественном числе, выступает здесь представительницей вечной Церкви и Николоса Дару Эде.

– Святая Иви, – ответил Бертрам, – сомнения предполагают неуверенность, между тем “Схемы” предупреждают нас об опасности таких наманов, как он, совершенно недвусмысленно.

– Ты действительно говоришь с большой уверенностью, – сказала Харра.

– Мы все уверены в этом. – Бертрам посмотрел на Едрека Ивионгена, свирепого старца с кустистыми белыми бровями и налитыми кровью голубыми глазами, на хитрую Оксану Иви Селов, а затем оглянулся и обвел взглядом ряды своих многочисленных сторонников. – А ты?

Харра ответила не сразу, то ли не затронутая, то ли ошеломленная дерзостью этого вопроса, а Данло улыбнулся Бертраму, вспомнив одно старое изречение: “Хотел бы я хоть в чем-то быть уверен так, как он уверен во всем”.

– Мы уверены только в одном, – заговорила Харра, – а именно, что человек в этой вселенной ни в чем не может быть уверен. Истина в Эде, и только в Эде.

– Совершенно верно, Святая Иви. Для того Эде и дал нам свой святой Алгоритм, чтобы мы могли быть уверены в его истине.

– Мы всегда обращаемся к Алгоритму в поисках истины.

– Как и мы, Святая Иви.

Харра одарила Бертрама улыбкой. Данло не прочел на ее лице ни снисхождения, ни иронии – ее благосклонность выглядела вполне искренней.

– И если мы обращаемся к нему с чистыми мыслями и любовью в сердце, слова Эде излучают истину, подобно солнцу.

– Истина есть истина, Святая Иви.

– И если мы откроем свой слух, истина зазвучит в нас, как священный гимн.

– Позволь мне снова не согласиться с тобой. Слова Эде не излучают истину – они сами есть истина. Долг велит нам повиноваться его Алгоритму и жить по его закону.

– Мы не мыслим, что можно жить по-иному.

– Но разве не сказано в “Схемах”: “Наман столь же опасен, как готовая взорваться звезда”?

– Поистине так. Но разве там не сказано также, что мы должны господствовать над звездами и повелевать светом?

Бертрам вышел в проход, указывая на Данло пальцем, и Данло заметил, что руки у старейшины потные.

– Но этот человек – наман! А ты допустила его в Храм неочищенным!

– Мы допустили его в палату Койвунеймина.

– Разве в “Схемах” не сказано, что человек должен быть очищен, прежде чем предстать перед Эде в святом его доме?

Харра, посмотрев на Бертрама долгим взглядом, улыбнулась ему – на этот раз так, словно он был одним из многочисленных ее внуков, не совсем еще доросшим до понимания истинного духа эдеизма.

– А разве не сказано в “Сопряжениях”, – спросила она: – “Тот, кто предстает перед Эде, ничего не утаивая, очищается отчвсего негативного в своем программировании и обитает в вечном доме Эде до конца времен”?

– Но он наман! Разве он хоть единожды в своей нечистой наманской жизни задумывался об Эде или обращал свой взор к его светлому образу?

Данло невольно подумал о крушении великого бога по имени Эде, которого он нашел в глухих местах галактики. Он взглянул на его голограмму, а Эде украдкой, незаметно для других, подмигнул Данло и улыбнулся ему своими пухлыми алыми губками.

Харра, как ни странно, выбрала тот же самый момент, чтобы улыбнуться Данло.

– Как можно знать, о чем думал и к чему обращался этот пилот, пока мы не дадим ему слова? – спросила она.

– Есть другие способы узнать это, – сказал Бертрам.

Его голос казался Данло колючим, как ярконский терновник, и полным угрозы. Данло чувствовал, что этому князю Церкви очень нравится причинять людям боль.

– Мы полагали, что ты обрадуешься возможности услышать то, что скажет этот пилот, – заметила Харра.

– Почему, Святая Иви? У нас есть слово Эде – нуждаемся ли мы в других? Нужно ли нам слушать рассказ о странствиях этого намана?

Ему это очень нужно, подумал Данло, – но он, как купец, трясущийся над своими сокровищами, хотел бы затаить эту информацию для себя одного.

– И зачем нам слушать, как наман будет пересказывать нам слова еретиков? – продолжал Бертрам. – Нам всем известно, как следовало бы поступить с еретиками и их эмиссарами.

Бертрам был умен и часто одерживал верх в дебатах. Но о людях он судил крайне поверхностно, и потому его ум при всем своем блеске напоминал позолоту на оловянной кружке. Он не сознавал подлинной силы Харры Иви эн ли Эде и вследствие этого не заметил ловушки, которую она ему приготовила.

– Нам всем следует выслушать этого пилота, – произнесла она своим звучным и четким голосом. – Разве мы не старейшины и не Достойные Архитекторы нашей Вечной Церкви? Разве наши умы не очищены от всего негативного и недостойного? И разве не сказано в “Медитациях”, что Архитектор, прошедший очищение, подобен зеркалу, не отражающему ничего, кроме божественного света Эде? Что мы видим, озирая этот зал? Только зеркала, тысячу "безупречных зеркал. Мы смотрим на ваши просветленные лица и видим Его пресветлый лик, отраженный в них. Ни одна пылинка, ни один бит дезинформации не может загрязнить столь совершенные зеркала. Кто из нас всю свою жизнь не полировал и не программировал себя таким образом, чтобы слова намана, какими бы вредоносными и еретическими они ни были, лишь отразились от нас и ушли обратно во мрак, из которого вышли? Старейшина Бертрам Джаспари, тебе ли бояться этого молодого пришельца со звезд? Разве ты не очищен от таких негативных программ, как сомнение и страх? Мы видим по твоему блеску, что зеркало твое безупречно. А посему старейшиной Бертрамом управляет явно не страх, но нечто иное. Что же это? Глядя на него, мы видим одну лишь преданность. Он предан истине Алгоритма и преследует эту истину более ревностно, нежели жених возлюбленную невесту. Кто упрекнет его за этот пыл? Кто упрекнет его за верность столь возвышенной цели: Мы собрались здесь не для того, чтобы обвинять кого-то? Мы присутствует здесь лишь в качестве архитекторов божественной Программы, написанной Эде для вселенной. Только мы как Верховный Архитектор можем быть компетентным чтецом божественного кода. Как напомнил нам старейшина Бертрам, истина есть истина. Но истиной нельзя обладать насильственно, и удержать ее силой нельзя. Ею не овладеешь с помощью одних только правильных слов. Мы должны готовить себя к тому, чтобы быть достойными истины. Мы должны программировать себя так, чтобы наша добродетель и красота сияли и могли быть принесены в дар нашей возлюбленной. Истину, как и женщину, нужно завоевать, а это возможно, лишь когда разум чист и сердце преисполнено любви. Наша обязанность – напомнить об этом старейшине Бертраму. Наша обязанность – напомнить ему, что к священному Алгоритму следует подходить не как мужчина, покупающий продажную женщину, но как жених, приносящий своей невесте цветы.