Но судья только приступил к серьезному обстрелу.

— Как я понял, мистер Ситрин частенько покидает страну и сейчас снова собирается за границу.

— Впервые об этом слышу, — заявил Томчек. — Вы куда-то собираетесь?

— Да, на Рождество. А разве существуют причины, по которым мне не следует ехать? — поинтересовался я.

— Никаких, — ответил судья, — если только вы не пытаетесь укрыться от правосудия. Истица и мистер Пинскер полагают, что мистер Ситрин собирается уехать навсегда. Они утверждают, что он не продлил договор аренды на квартиру и распродает ценную коллекцию восточных ковров. Я вполне допускаю, что никаких счетов в швейцарских банках нет в природе. Но что мешает мистеру Ситрину взять и увезти свою голову — самый ценный капитал — в Ирландию или, скажем, в Испанию, которые не заключали с нами соглашений о взаимовыдаче?

— Имеются какие-то доказательства, ваша честь? — поинтересовался я.

Юристы углубились в дискуссию, а мне стало интересно, как это Дениз дозналась, что я собираюсь ехать. Ну конечно, Рената все рассказала Сеньоре. Перемывая косточки всему Чикаго, Сеньора остро нуждалась в сочных темах. Если однажды окажется, что за столом ей не о чем рассказывать, она непременно скончается на месте. Впрочем, не исключался и другой вариант: шпионская сеть Дениз добралась до бюро путешествий Полякова.

— Ну должна же быть хоть какая-то цель у этих постоянных полетов в Европу? — судья Урбанович явно подогревал нас на медленном огне. В его добродушных глазах поблескивало предупреждение: «Берегись!». И внезапно Чикаго перестал быть моим городом. Он сделался совершенно неузнаваемым. Я с трудом мог представить, что вырос здесь, что знаю эти места, а они знают меня. В Чикаго мои личные устремления — вздор, мое мировоззрение — чуждая идеология, и мне вдруг стало совершенно ясно, куда клонит судья. Он пенял мне, что я отстранился от пинскеров-людоедов всех мастей и от неприятных реалий. Он, Урбанович, человек не менее умный и впечатлительный и гораздо менее потрепанный жизнью, несмотря на свою лысину, сполна платил свой долг обществу, играя со всевозможными пинскерами в гольф и обедая в их компании. Как человеку и гражданину ему пришлось жить бок о бок с ними, пока я наслаждался свободой, катаясь вверх-вниз на лифте, в ожидании явления прелестного существа — «Моей Судьбы!» — всякий раз, когда открываются двери. Вот теперь и полюбуйся на свою Судьбу.

— Истица требует подписки о невыезде. Я полагаю, что можно ограничиться залогом. Скажем, двести тысяч, — продолжал судья.

— И это при полнейшем отсутствии доказательств того, что мой клиент собрался сбежать? — возмутился Томчек.

— Он очень рассеянный человек, ваша честь, — вставил Сроул, — не продлить договор аренды — обычная для него оплошность.

— Если бы мистер Ситрин вел розничную торговлю или владел небольшой фабрикой, имел собственную практику или постоянно работал в каком-нибудь учреждении, вопрос о внезапном отъезде вообще не возник бы, — заявил Урбанович и вперил в меня оценивающий взгляд беспечных до ужаса широко открытых глаз.

— Ситрин — коренной житель Чикаго, известная в городе личность, — возразил Томчек.

— Насколько я понимаю, в этом году испарилась целая куча денег. Я не решаюсь сказать «растранжирена» — это его деньги, — Урбанович сверился с записями. — Крупные убытки в издательском предприятии под названием «Ковчег». Партнер, мистер Такстер… большие долги.

— Так вы полагаете, что убытки не настоящие, что на самом деле он припрятал деньги? Все это домыслы и подозрения миссис Ситрин! — заявил Томчек. — Или суд уверен в их истинности?

— У нас всего лишь собеседование в кабинете судьи, — напомнил Урбанович, — не больше. Но мне кажется, ввиду неопровержимого факта, что крупная сумма денег внезапно испарилась, мистеру Ситрину следует представить мне общий и текущий финансовый отчет, чтобы я мог определить размер залога, окажись это необходимым. Вы же не откажете мне, мистер Ситрин?

Вот черт! До чего же скверно! Похоже, Кантабиле прав, — переехать ее грузовиком, замочить суку.

— Мне придется попотеть над этим вместе с моим бухгалтером, ваша честь, — ответил я.

— Мистер Ситрин, у вас такой вид, будто вас загоняют в угол. Надеюсь, вы понимаете, что я беспристрастен и честен с обеими сторонами. — Судья улыбнулся, напрягая мускулы, какие у людей неутонченных обычно не развиты. Интересно, для чего эти мышцы предназначались природой?.. — Я не думаю, что вы намереваетесь сбежать. Да и миссис Ситрин заявляет, что вы преданный отец. Тем не менее люди склонны поддаваться отчаянию, и в таком состоянии их легко подтолкнуть к опрометчивым действиям.

Он давал понять, что мои отношения с Ренатой ни для кого не секрет.

— Надеюсь, что вы, ваша честь, миссис Ситрин и мистер Пинскер, оставите мне хоть какие-нибудь средства к существованию.

Вскоре мы, группа ответчика, снова оказались в коридоре, облицованном тяжелыми полированными каменными плитами, светло-серыми с прожилками.

— Чарльз, — обратился ко мне Сроул, — мы вас предупреждали, у старика такие приемы. Он считает, что напугал вас до ужаса, что вы будете умолять нас все уладить и спасти вас от мясницкого ножа, готового изрубить вас на котлеты.

— Ну что же, это сработало, — сказал я. Хотел бы я сделать прыжок и из этого казенного небоскреба перенестись прямиком в другую жизнь, чтобы больше никогда не возвращаться. — Я жутко напуган, — добавил я, — и до смерти хочу все уладить.

— Да, но вы не можете. Она не согласится, — объяснил Томчек. — Она только притворяется, что согласна. А на деле и слышать не хочет о примирении. В любой книге это написано, и все психоаналитики, кого я знаю, сходятся в одном — если женщина гоняется за вашими деньгами, она на самом деле хочет вас кастрировать.

— Только я не понимаю, почему Урбанович так старается ей помочь?

— Мне кажется, это он так забавляется, — объяснил Сроул.

— А в итоге большая часть денег уйдет на судебные издержки, — вздохнул я. — Иногда я спрашиваю себя, может, бросить все и дать обет бедности?..

Праздные рассуждения. Да, я вполне мог бы отказаться от всей этой кругленькой суммы, переселиться в гостиничный номер, как Гумбольдт, и умереть там. Чисто интеллектуальная жизнь далась бы мне легче, так как я не отягощен ни манией, ни депрессией; да, она вполне бы меня устроила. Впрочем, не вполне. Ведь тогда больше не было бы ни Ренаты, ни эротических переживаний, ни связанных с ними волнующих желаний, которые, возможно, значили для меня больше, чем сам секс. Рената, конечно, мечтает об обетах, но уж никак не об обете бедности.

— Да, залог — это действительно плохо. Удар ниже пояса, — сказал я.

— Мне кажется, вам следовало возражать активнее. Бороться.

— За что тут бороться? — удивился Билли Сроул. — Все это блеф. Судье не к чему придраться. Ну, забыли продлить договор аренды. Ну, ездите в Европу. Это вполне могут быть деловые поездки. Кстати, откуда этой женщине известно о каждом шаге, который вы собираетесь сделать?

Я не сомневался, что Дениз получила информацию от миссис Да Синтры, сотрудницы бюро путешествий, потому что с этой дамой в пестром тюрбане Рената вела себя невежливо, скорее даже заносчиво. А вообще, я знаю, с чем сравнить осведомленность Дениз о моей жизни. В прошлом году я возил девочек в кемпинг на Дальнем Западе, и мы ходили на озеро, где живут бобры. Вдоль берега установлены щиты с описаниями жизни бобров. Но животные, совершенно не подозревая об этом, продолжают грызть деревья строить плотины кормиться и размножаться. Со мной происходит почти то же самое. По этому поводу Дениз процитировала бы Моцарта на своем любимом итальянском: «Tutto tutto giа si sa". Все, абсолютно все обо мне было ей известно.

В этот момент я понял, что обидел Томчека, критикуя его позицию в вопросе залога. Он буквально кипел от ярости. Однако, чтобы не портить отношения с клиентом, сорвал злость на Дениз:

— Как вас угораздило жениться на такой мерзкой суке! Где, черт возьми, были ваши мозги? Вы ведь вроде человек неглупый. А теперь, когда эта бабенция решила виснуть на вашей шее до самой смерти, вы надеетесь приструнить ее с помощью пары адвокатов?