— Так вот, Георгий Иванович, приглашаю тебя отметить со мной мой день рождения, ну а заодно и Новый год встретить в веселой компании моих ближайших приятелей и… прекрасных приятельниц! — Рогожкин хитро подмигнул. — Или ты от своей Катьки Провоторовой ни на шаг?

Медведь насупился: обижаешь, начальник! Его вдруг как-то неприятно покоробило от этих слов Рогожкина. Неужели он, вор, человек свободолюбивый, и впрямь так к своей бабенке прикипел, что и налево сходить робеет? А почему бы и нет? Да к тому же у Катьки мать заболела, и она, извиняясь, сообщила Георгию, что Новый год встретит с ней вдвоем, как у них издавна, еще со смерти отца в тридцать третьем, заведено: семейный праздник… Тогда это Медведя по уху так и резануло. И теперь, когда вспомнил, обида с новой силой всколыхнулась в душе. Ну ладно, Катюха, обихаживай мамашу, а я уж как-нибудь без тебя повеселюсь в новогоднюю ночь.

— Да ты не думай, это не сослуживцы, а так, знакомые по Ялте. В прошлом году вместе отдыхали, на пляже разговорились, в картишки перекинулись. Ты не представляешь даже, какие кралечки! Девки одна лучше другой — лицом пригожие, попки крепенькие, буфера — во! Все при них! Я уже тебя им представил, они млеют от перспективы знакомства с тобой! Так что никаких отказов! — настаивал Рогожкин. — Для них ты Георгий Иванович Медвецкий, наш технический инструктор. Что недалеко от истины… — Он криво усмехнулся. — Поедем в Измайлово, там на одной укромной дачке и гульнем… Но для начала сюрприз! — Рогожкин полез в карман и выудил оттуда две серые с красной косой полосой ксивки вроде ведомственных пропусков. — Мне выдали по случаю праздника две цумовские лимитные книжки. Одну мне, а вторую — тебе! Отоваривайся — до самого не хочу!

Медведь сразу узнал эти специальные лимитные книжки, которые выдавались высшим партийным работникам, руководящим сотрудникам наркоматов и передовикам производства, чтобы они могли в знаменитом универмаге Москвы покупать в счет государственного кредита, а фактически с колоссальной скидкой любые товары, как продукты питания, так и промышленные. Такие же книжки он находил в доме на Берсеневской набережной…

— Это что же, Андрей Андреевич, меня причислили к передовикам производства? Или к руководящим работникам государства? — съехидничал Медведь, принимая ксиву из рук энкавэдэшника.

— Ладно, парень, не ерничай. Просто знай мою доброту — отпарировал Рогожкин. — Ты лучше собирайся! Да поедем, на месте все обсудим, прямо в магазине! Я себе недавно там такой английский твидовый костюмчик присмотрел, — продолжал он, возбужденно размахивая серым пропуском. — Качество такое, что в нем впору жениться! Не костюмчик, а обсоси гвоздок!

— Ну а я-то жениться не собираюсь, что мне в этом ЦУМе делать-то? — хмуро мотнул головой Медведь. Ему совсем не нравилась идея показаться на публике с энкавэдэшником.

— Это ты брось — жениться он не собирается, — не понял юмора Рогожкин. — А как же твоя Катька? Мы тебе там часики для нее настоящие швейцарские прикупим…

Он вдруг хлопнул себя ладонью по лбу:

— Да и что это я несу? Какое там купим… Все ж бесплатно! Бери что хочешь — запишут в книжечку, проведут через кассу платеж, и точка! — шумно восторгался Рогожкин перспективой отовариться на халяву. — Эх! Жаль, машину нельзя по этим книжечкам приобрести… Машину хочу. Как у Женьки Калистратова… Не наша — иностранная. «Студебекер»!

Медведя тут точно по затылку обухом огрели. Он импульсивно Рогожкина за руку схватил.

— Погоди! Что за Калистратов такой? — напрягся Георгий. — Женька, говоришь? Откуда его знаешь? Он, случаем, в начале тридцатых на Соловках не сидел?

Андрей Андреевич прикусил губу, да было поздно. По его лицу пробежала тень: доперло до него, что сболтнул лишку.

— Да, брат, не надо было тебе про это говорить, да уж теперь что. Слово не воробей… Ты верно говоришь, Женька Калистратов — тот самый шнырь, что с тобой в СЛОНе на «перековке» сидел. Вот, понимаешь, в отличие от тебя перековался, человеком стал, да не просто человеком — большим начальником заделался. Мой, между прочим, командир. — Рогожкин цыкнул зубом как бы с досады или от зависти и перешел вдруг на доверительный шепот. — Помнишь, я тебе в Казани всю твою анкету пересказал? Так вот он мне про тебя целую политинформацию прочитал. Он же тебя по тайному указанию пас с самых Соловков. И за гастролями твоими ленинградскими, и казанскими, и прочими следил в сильный бинокль. У него на крючке ты, парень, как с Соловков был, так и остаешься… Эх, нельзя мне тебе это рассказывать — служебная тайна. Но мы ж с тобой вроде как кореша теперь…

— И кем же у вас Женька Калистратов служит? — тихо, врастяжечку поинтересовался Медведь.

Рогожкин замахал руками и прикрыл глазенки:

— Все, все, больше ни слова. Я тебе ничего не говорил! Идем!

Они вышли на улицу, и Рогожкин двинулся в сторону трамвайной линии.

— Может, пехом пройдемся, — предложил хмуро Медведь. — Чего по трамваям толкаться. Тут же недалеко.

— Что ты! Пешком в ЦУМ? Мороз такой! — воскликнул Рогожкин так, как будто Медведь произнес что-то кощунственное, но, заглянув ему в глаза, сразу же и согласился. Было в глазах Медведя нечто пугающее, чего раньше там энкавэдэшный опер не замечал — лютая злоба, слепыми зрачками выглянувшая из мрачной бездны адского морока. — Ну, пешком так пешком, — пробурчал Рогожкин и, поплотнее завернув шарфом шею и подняв воротник драпового пальто, крепко задумался над внезапной переменой в настроении вора. С этим лучше в друганах оставаться, подумал Андрей Андреевич с легким содроганием, потому что недругов своих он голыми руками порвет — не смотри, что с виду невысок да не крепок особливо. Видать, чем-то сильно не угодил ему Евгений Сысоич.

А Медведь размашисто шагал, вонзив взгляд в тротуар, и думал о Калистратове по кличке Копейка. Ишь как высоко взлетел босяк… Сколько ж они знались? Года три, пожалуй. Женька Копейка за время своей «перековки» на Соловках никогда ему лично дорогу не перебегал, слова дурного не сказал — ни в глаза, ни за спиной — и никакой подлянки не учинил. Но прекрасно помнил Георгий, что угадывался в Копейке какой-то затаенный изъянчик, как бы малозаметная червоточинка — а что это было: то ли его неприкрытая жадность и взрывной азарт, то ли обостренная обидчивость и хитрющая угодливость, которой он даже как-то бравировал, когда общался с признанными вожаками урок, к каковым относился Медведь, один из самых молодых волчар в соловецкой стае?..

Вот, выходит, какие загогулины жизнь выписывает… Сам не зная почему, Медведь вдруг сильно обозлился — и на себя, и на Рогожкина, и больше всего на Копейку. Ишь как дело обернулось: в СЛОНе Женька ему чуть не задницу лизал, чуть не портянки на ноги наматывал, все вился услужливой собачонкой да в рот заглядывал, а тут вона — начальником гэпэушным заделался, да еще стал поводырем и негласным покровителем знаменитого на всю уркаганскую Россию медвежатника…

И тут Медведю снова вспомнился наказ умирающего Славика Самуйлова, который лежал, истекая кровью, на холодном асфальте… Он вообще частенько Славика поминал, но все чаще по другому поводу. «Не повторяй моей ошибки, с НКВД не вздумай хороводиться» — вот какие слова тогда сказал ему верный его друг.

Пора с этим хороводом кончать, а то не миновать беды, подумал Георгий и втянул голову в воротник ароматно пахнущего овечьей шерстью короткого казанского тулупа, которым он недавно по случаю разжился на Тишинском рынке.

Когда они подходили к ЦУМу, Рогожкин ускорил шаг, через плечо буркнув, что, наверное, Медведь прав и лучше бы их тут не видели вместе и что будет его ждать на третьем этаже у двери с табличкой «Служебное помещение». Медведь, лишившись, к своей радости, малоприятного спутника, поднял глаза к козырьку крыши над тремя недавно достроенными к старому зданию этажами, где подсвеченная электричеством рекламная женщина с крепкими ногами и руками выбрасывала из короба разноцветные буковки, сложившиеся в полукруглую надпись: «Рабочий кредит». Как тогда писала газета «Правда», в ассортименте товаров центрального универмага было все — от патефонной иголки до песцового манто. Москвичи еще продолжали называть этот знаменитый магазин по старинке: «Мюр и Мерилиз» или даже проще: «…сходи в «ММ», туда, говорят, барашковые шапки завезли».