— Он похоронил свою совесть под тонною ничего не значащих слов.

— Щедро сдобренных идеалами. Я заявила ему, что предупрежу генерала Позоса, когда он прибудет в Акапулько. Понимаешь, я не знаю, как увидеть его раньше, он где-то в Тихом океане, с кучей шлюх. Поэтому я пригрозила, что поеду в Акапулько, а он попытался запереть меня в моей комнате, но я оттуда выбралась. Тогда отец, наверное, все рассказал губернатору, это вполне в его духе. Губернатор его успокаивал, говорил ему этим своим добрым, тихим, доверительным голосом, обняв за плечи:

“Да не переживай ты, Эд, найдем мы твою маленькую девочку, отвезем в безопасное место, и ничего с ней не случится”. А потом сказал Хоннеру: “Найди эту маленькую сучку, неважно, во что это обойдется. Не подпускай ее к Позосу”. А когда Хоннер пожелал узнать, в каких пределах он может действовать свободно, губернатор улыбнулся ему и сказал: “На ваше усмотрение”. Такие у него взгляды: зло, творимое во благо, оправданно. Вы нанимаете человека, сообщаете ему вашу благую цель, а когда он спрашивает, как добиться этой благой цели, вы говорите ему: “На ваше усмотрение”. Сейчас это следует понимать так: если получится, оставьте ее в живых, но главное — не дать ей поговорить с генералом Позосом.

— А если они решат, что тебе надо убрать? Что тогда сделает твой отец?

— Ничего. Он об этом и знать не будет. Они найдут, как это обставить. Я просто исчезну, никто ведь не знает, где я. “О-о, она просто обиделась и убежала. Скоро объявится”. А когда генерал будет мертв, это и вовсе перестанет иметь значение.

— М-да. — Грофилд призадумался. — У меня еще один вопрос.

— Ради Бога.

— Почему ты легла со мной в постель? Я подумал, это своего рода подкуп, хотя бы отчасти, чтобы удержать меня при себе, но сейчас такое объяснение уже не годится. Ты бы не пошла на это, чтобы спасти генерала Позоса, не тот он Священный Грааль, чтобы ради него приносить себя в жертву.

Элли улыбнулась.

— Тебе бы следовало быть более высокого мнения о себе.

— Я знаю себе цену. Поэтому подумал, что это обоюдовыгодная взятка и что ты это понимала.

— Ха! Не слишком-то ласкай себя, язык натрешь. Хочешь сигаретку?

— Да. И ответа тоже.

— Отвечу, не волнуйся. — Элли закурила две сигареты, и когда обе взяла в рот, они стали похожи на клыки моржа. Протянув одну Грофилду, она выпустила облачко дыма и сказала: — Я полагаю, отчасти наша близость объясняется реакцией. Мы были в безопасности, или, во всяком случае, думали так, я была преисполнена благодарности, а угар прошел. Для психолога не тайна, что люди, избежавшие смертельной опасности, тотчас начинают думать о сексе. Закон сохранения вида или что-то в этом роде.

— Люди думают о сексе постоянно. Я хочу знать, почему ты превратила мысли в поступки.

— Ну, частично поэтому. А так же, как я говорила, из чувства признательности. А может, даже и в целях подкупа. Самую малость. Но в основном... — Она одарила его кривой улыбкой и теплым взглядом. — Из-за любопытства.

— И ты его удовлетворила?

— Мммммммм. Грофилд ухмыльнулся.

— Думаешь, не все еще познано?

— Не знаю. Задашь мне этот вопрос, когда доберемся до места. Куда мы едем?

— В Сан-Луис-Потоси. Рубин во лбу старой Мексики.

Она небрежно махнула рукой, в которой держала сигарету, и сказала по-испански:

— Браво!

— Насколько я понимаю, — сказал Грофилд, почесывая затылок и изучая карту, — мы можем оставить Мехико-Сити в стороне и проехать через городок под названием Толука, что на шоссе 55, а оттуда — в Тахко, правда, от Тахко до Акапулько ведет только одна дорога, и от Хоннера на ней никуда не деться, как от разделительной белой полосы.

Они сидели на террасе своего гостиничного номера. Сан-Луис-Потоси, старый тесный живописный городок с узкими улочками и зданиями в стиле Старого Света, лежал перед ними, будто испанский район Парижа в каком-нибудь мюзикле, снятом студией “Метро Голдвин Мейер”. Они приехали сюда в среду вечером, а сейчас было утро четверга, девять часов. Пора уезжать. Яркий солнечный свет падал на разложенную перед ними на столе карту и сдвинутые в сторону тарелки, оставшиеся после завтрака. В чашках из-под кофе набралась уже целая куча сигаретных окурков.

Элли сказала:

— Должен быть какой-то другой путь, Алан. А мы не можем отсюда направиться прямо к океану, а потом вдоль побережья? Ну почему нет? Смотри, мы едем отсюда в Агвакальентес, оттуда в Гвадалахару, дальше — в Колиму, а оттуда — в Текоман на побережье.

— Да уж конечно, — ответил он. — А дальше, как видишь, недостроенная дорога до самой Акилы, а потом и вовсе бездорожье.

— А что это за пунктирная линия от Акилы до... что это за местечко? Плайя-Азуль?

Он посмотрел на надписи и сказал:

— Эта дорога еще только в проекте, она пока не построена.

— А не могли бы мы там проскочить? Возможно, удастся взять напрокат “джип”. Может, там песок...

— А может, и джунгли. Кроме того, эта пунктирная линия пересекает две реки, милая, и я ручаюсь, что ей это сделать гораздо легче, чем нам.

— Тьфу! — Она загасила окурок в кофейной чашке и тут же закурила новую сигарету. — Должен же быть какой-то выход!

— Поезд и самолет исключаются, — сказала Грофилд. — Они наверняка следят за вокзалами, мы туда и не сунемся. Придется попробовать пробраться на машине, больше ничего не остается. До Тахко мы скорее всего доберемся без особых сложностей, а вот потом они могут возникнуть.

— Могутвозникнуть?

— Наверняка. Но попытаться надо. Она снова склонилась над картой.

— А если отправиться в объезд, приблизиться к побережью с юга и ехать на север? Там что, тоже нет дороги?

— Нет. Смотри.

Она посмотрела и ничего не увидела. Посмотрела еще раз и опять не увидела ничего. Наконец она подняла голову и сказала:

— Ну что ж, сдаюсь. Нам надо в Акапулько, и ехать придется единственным путем, а уж как это у нас получится, даже не представляю.

— Знаешь, что мы сделаем? — сказал он. — Мы доедем до Тахко, а потом произведем разведку местности. Мы не можем строить планы, пока не узнаем, где противник. А они должны быть южнее Тахко, потому что с юга туда ведут несколько дорог, которые сходятся недалеко от... что это? Игуала? Им нет смысла следить за тремя дорогами, когда они могут остановиться несколькими милями южнее и следить только за одной.

— Ну что ж. Хотя я уже ни на что не надеюсь.

— Зато я надеюсь, — ответил Грофилд. — Кроме всего прочего, если дело выгорит, это поможет мне разрешить мои маленькие затруднения.

— Какие еще затруднения?

— Я же в этой стране нелегально. У меня нет ни документов, ничего. А значит, мне будет трудновато незаметно выбраться из Мексики. Если ты думаешь прорваться к генералу Позосу и убедить его, что мы не врем, генерал, по идее, должен будет испытать признательность к тебе и чувствовать себя твоим должником. И отплатит, указав какой-нибудь дипкурьерский маршрут, по которому я смогу пробраться обратно в Штаты. Верно?

Элли улыбнулась.

— Хорошо, — сказала она. — Личный интерес всегда помогал людям делать все, на что они способны.

— Правда? Опять начинаешь умничать? Она посмотрела на него и прищурилась.

— Ты правда женат?

— Да.

— А тебе не следует позвонить жене, послать ей телеграмму, как-то дать знать о себе?

— Нет. Я сказал ей, что уезжаю, а она в курсе моих дел и потому знает, что не получит от меня никаких вестей до моего возвращения.

— Но я-то не в курсе твоих дел.

— Ты не моя жена.

Она откинулась на спинку стула, разглядывая его, и сказала:

— Хотелось бы мне когда-нибудь накачать тебя эликсиром правды и заставить рассказать подлинную историю своей жизни. Уверена, в ней немало любопытного.

— Это появилось только после нашей встречи. Ты допила кофе?

Она заглянула в чашку, набитую мокрыми окурками.

— Фу-у! Ты что, шутишь?