«Как выступили наши спортсмены в далекой, чужой стране?» — взволнованно будут думать советские люди. Они дали своим пловцам один короткий наказ: Победите! — и сегодня будут ждать известия об их победе, обязательно о победе!

Сейчас, перед началом ответственных и сложных соревнований, все пловцы вспоминали Москву и сотни дружеских рук, крепко обнимавших их на вокзале перед отъездом в Голландию.

Перед самым отходом поезда девочки-пионерки вручили всем пловцам маленькие красные шелковые платочки.

На каждом из них были вышиты золотом слова: «Ждем вас с победой!».

Пловцы волновались.

И чтобы подавить свое волнение, поднять общий боевой дух команды, каждый из них старался как можно больше шутить, казаться совершенно спокойным. Так, перебрасываясь шутками, они неторопливо укладывали в чемоданчики свои спортивные костюмы.

Шота Шалвиашвили — смуглый здоровяк-грузин с лицом, будто отлитым из бронзы, уже успевший собрать свой чемоданчик, непрерывно подтрунивал над Леонидом Кочетовым. Сокрушенно качая головой и горестно цокая языком, он ходил вокруг Кочетова и приговаривал:

— Нет в тебе солидности, кацо. Никакой представительности. Чемпион мира, а хохолок, как у мальчишки!

Он клал обе руки на голову Кочетова, делая вид, будто изо всех сил прижимает торчащий хохолок. Но стоило ему только убрать руки, как упрямый хохолок снова гордо вставал, придавая Кочетову задорный, мальчишеский вид.

— Ничего! — отшучивался Леонид. — Не в хохолке сила, и под шапочкой пловца его все равно не видать.

Все смеялись, а Шалвиашвили, удрученно прищелкивая языком, продолжал критически разбирать наружность чемпиона.

— Мальчишка! — возмущенно говорил он. — Ну, совсем мальчишка! Ему бы в лапту на заднем дворе гоняться, а он туда же, мировые рекорды вздумал ставить!

— Посмотрите на его волосы! — негодующе восклицал Шота. — Нет, вы только посмотрите на его волосы! Мало того, что торчит какой-то проклятый хохолок, так и еще и волосы не темные, как у всех солидных людей, а какие-то светлые, как солома! Просто неприлично ставить рекорды с такими волосами!

Пловцы хохотали, и Леонид тоже улыбнулся своей открытой, хорошей улыбкой и громко рассмеялся.

— Нет, не будет с тебя толку! — еще пуще горячился Шота. — Какие уж тут мировые рекорды, когда ты улыбаться и то не умеешь! Заливаешься, как мальчишка!

— Да ты знаешь, — грозно набрасывался он на Кочетова, — как должны улыбаться чемпионы? Губы сжаты, и только уголки чуть опущены в гордой и тонкой презрительной улыбке!

В этот момент в комнату вошел Галузин. Опытный тренер, когда-то «открывший» Кочетова в ленинградском бассейне на Разночинной улице, вырастил с тех пор немало хороших пловцов.

Внешне казалось, что кто-кто, а Галузин сохраняет сейчас, перед началом матча, обычное спокойствие. Он был, как всегда, подтянут и гладко выбрит. Во рту у него попыхивала черная трубка, выточенная самим Иваном Сергеевичем из куска мореного дуба. Трубка была единственной вольностью, которую разрешил себе Галузин после того, как перестал выступать на состязаниях и целиком отдался работе тренера.

Иван Сергеевич любил говорить: «Спортсмен не курит и не пьет!». Он сам долгие годы показывал пример своим ученикам и требовал от них безусловного выполнения этого, по его словам «железного закона» спорта. Вина он не пил и сейчас, а вот трубку разрешил себе.

Спокойствие Ивана Сергеевича было напускным. На самом деле, он, как руководитель команды, волновался сейчас больше всех других пловцов. Но опытный тренер прекрасно знал: пловец должен выходить на старт совершенно спокойным, «собранным», как говорят физкультурники. Все его мысли и чувства, вся его воля и желания должны быть направлены к одному — к достижению победы. Поэтому Иван Сергеевич всячески старался показать пловцам, что он спокоен. А значит, и им волноваться нечего!

Он сел в угол и пригласил Колю Новикова, отличного кролиста-спринтера[5], сыграть в шахматы. Расставляя фигуры на доске и весело приговаривая: «Давненько я не играл в шахматы!», Иван Сергеевич не переставал сосредоточенно размышлять.

До начала матча было еще почти два часа. Езды из коттеджа до бассейна — 25 минут. Иван Сергеевич знал, какая нервная обстановка сейчас в бассейне. К советским пловцам, даже если они запрутся в раздевалке, будут доноситься шум и крики зрителей; к тому же вряд ли удастся отбиться от стаи назойливых репортеров и фотокорреспондентов, которые умудрялись проникать даже в этот коттедж, хотя Иван Сергеевич строго-настрого приказал никого сюда не пускать.

Нет, советским пловцам пока еще нечего делать в бассейне. Но и здесь сидеть без дела им тоже нельзя. Конечно, каждый из пловцов мысленно представляет себя сейчас на стартовой тумбе и уже переживает все трудности предстоящей борьбы. Так не годится! Надо отвлечь ребят.

— А ну-ка, молодцы! — шутливо сказал Иван Сергеевич. — Что это вы сгрудились в комнате? Марш, марш в сад! «На разминку!».

«Разминкой» спортсмены называют небольшие и ненапряженные упражнения перед выступлением: короткие пробежки, прыжки, игры, чтобы «размять» мускулы.

Шота Шалвиашвили и еще двое пловцов, захватив волейбольный мяч, ушли в сад. Леонид Кочетов спрыгнул с крыльца и не спеша побежал вдоль забора вокруг сада по посыпанной песком мягкой дорожке. Он хотел сделать пять кругов — свою обычную «порцию».

Он пробежал по короткой липовой аллее, и дорожка повела его между клумб с какими-то сильно пахнущими цветами. Такие цветы он редко видел на родине, а в Голландии их было очень много. Название их Леонид все время забывал.

«Надо будет опять спросить, как называются эти цветы», — подумал он, пробегая мимо клумб.

Дальше дорожка поднималась на горку. С горки через забор, тянущийся внизу, было видно шоссе. Возле шоссе стоял щит с пятиметровой крикливой рекламой. На рекламе был изображен флакон одеколона, размером в человеческий рост. Под флаконом огромными буквами было написано: «Одеколон нашей фирмы не нуждается в рекламе!».

«Хитрецы!» — ухмыльнулся Леонид и вспомнил, как смеялись все советские пловцы, когда переводчик прочитал им эту подпись.

Возле щита с рекламой на шоссе стояла длинная шоколадного цвета машина. Около нее суетились два человека. Из-под машины торчали ноги шофера.

«Непредвиденная остановка!» — сочувственно подумал Леонид, сбегая с горки. Он вспомнил такую же небольшую аварию, случившуюся недавно с ним под Москвой. Вместе с Иваном Сергеевичем ехал он тогда в гости к приятелю, боксеру. С машиной в дороге что-то стряслось, и Иван Сергеевич, заядлый автомобилист, вместе с шофером стал копаться в моторе. Эта вынужденная остановка, казалось, даже нравилась Ивану Сергеевичу: можно было вдоволь повозиться с машиной.

Леонид, крикнув: «Догоняйте!» — пошел вперед. Был теплый московский вечер. По шоссе навстречу мчались велосипедисты, юноши и девушки в пестрых футболках. Из какой-то дачи доносились звуки рояля. Он даже сейчас помнил: играли Чайковского.

Вспомнив Москву, Леонид вдруг почувствовал такое сильное желание быстрей вернуться домой, как будто он жил в этом изрезанном узкими каналами с перекинутыми через них бесчисленными мостами голландском городе уже по меньшей мере четыре года. А на самом деле он был здесь всего четвертый день.

Закончив первый круг, снова пробежал по липовой аллее, мимо клумб с цветами. «Вспомнил! Гиацинты — вот как называются эти цветы!» — подумал он и поднялся на горку. Шоколадного цвета машина все еще неподвижно стояла на шоссе, и все так же из-под нее торчали ноги шофера. Но два пассажира теперь не бегали вокруг машины; один из них небрежно прислонился спиной к кабине, а второй — высокий парень в клетчатом пиджаке с ярким малиновым платочком, торчащим из кармана, стоял, опершись на тяжелую дубовую трость, и оба с независимым и скучающим видом пристально смотрели на Леонида.

«Однако! — подумал Кочетов. — Кажется, они плотно застряли!»