— Вон как! — старшина улыбнулся. — Вы, оказывается, парень с претензиями. А помните, у поэта сказано:
Мужество рождается и зреет
В повседневных будничных делах.
Кто в труде героем быть умеет,
Тот героем будет и в боях.
Бурлетов так и застыл с кисточкой в руке, боясь пошевелиться. Солдаты, оставив свои дела, тоже подходили к стенду. Гаврилов будто не замечал их. Он по-прежнему обращался к одному Виктору. Да, когда-то и он, старшина, тогда еще молодой воин, считал солдатские будни прозой, но потом на фронте убедился, что это не так. Мы все мечтаем о чем-то необычном, значительном, о подвиге с большой буквы. Но как совершить его, если ты выполняешь самые обыкновенные дела. Идешь в караул, а на пост никто не нападает, отправляешься за «языком» в разведку, а «язык» — свой парень, из соседней роты. Но именно в этой обычной обстановке и рождается настоящий солдат. Неважно, где и кем служишь. Главное — с огоньком служить, от чистого сердца, на совесть, так, чтобы в трудный для Родины час мог смело сказать: «Да, я готов!» На любые испытания, подобно отцу своему и миллионам старших однополчан, которые в борьбе с врагами совершили бессмертные подвиги. Мы заменили их в боевом строю, а замена должна быть надежная.
Старшина еще что-то хотел сказать, но в это время раздался голос дежурного:
— Рота, выходи строиться на ужин!
«ПЕРЕЛОМИ СЕБЯ»
Сколько в роте людей — столько и характеров. Каждый требует к себе особого подхода. Иногда попадаются и «трудные» солдаты. Таким оказался для сержанта Семена Василенко Виктор Гребенюк.
Как-то в субботу сержант приказал Гребенюку мыть пол. Солдат взялся за это с явной неохотой. Командир отделения слышал, как он недовольно ворчал в коридоре:
— Кругом только меня и суют: то пол мыть, то наряд на воскресенье.
Сержант подозвал его и спросил:
— Вы чем-то недовольны, рядовой Гребенюк?
Солдат молчал.
— Говорите. Чего же вы?
— Небось ефрейтор Жучков давно полы не мыл.
— На товарища нехорошо кивать. Допустим, вас в бой пошлют. Вы тоже тогда скажете: пускай Жучков за меня идет, а я отсижусь. Так?
Виктор усмехнулся. Резко выделяющиеся на широком лице черные брови, похожие на крылышки стрижа, дрогнули. Карие глаза, спрятанные в глубине припухлых век, еще более сузились:
— Сравнили… В бою я грудью пойду на врага.
Командир отделения легко похлопал солдата по груди и многозначительно заметил:
— Слабовата еще она у вас.
Не успел Виктор приступить к работе, как к нему подошел ефрейтор Жучков. Он проходил мимо и слышал разговор с сержантом.
— Давай я буду пол мыть, а то ручки белы замараешь.
— Вот еще… И сам справлюсь.
— Ершистый парень! Только ершиться надо на себя. Так лучше будет.
Гребенюк с обидой посмотрел на Жучкова, отвернулся и подчеркнуто старательно провел шваброй по полу. Подумаешь, птица какая важная, начальника из себя строит. Ну ничего. Другие поймут.
Но и другие «не поняли». Солдат ловил на себе осуждающие взгляды. А ефрейтор Байков даже предупредил, что будет о нем на комсомольском собрании говорить.
Виктор почувствовал неладное и дней пять сдерживался. Мысленно себе слово дал, что будет самым дисциплинированным. Но проходило время, и он снова вспыхивал, как спичка. На вопрос сержанта, почему он так ведет себя, отвечал:
— Характер такой. Что я с ним поделаю? Для моего характера нужны дела серьезные. А тут — полы подметай.
— Характер обуздать надо. Подчиняться воле командира — это ведь тоже мужество.
— Я понимаю. Вот на учениях покажу себя.
— Посмотрим, — ответил Василенко.
…На тактических занятиях при наведении линии связи сержант приказал рядовому Гребенюку нести пару катушек кабеля. Передвигаясь с полной боевой выкладкой напрямки, по сугробам и оставляя за собой глубокие, по колено, темные провалы следов, солдат шел, низко нагнувшись, словно упирался в невидимую стену. Упругий ветер бросал в лицо мокрые хлопья снега. Остановился на секунду, покачиваясь, протер глаза:
— Эх, лепит как, ничего не видать.
Про себя подумал: «Наверно, сержант проверить меня хочет на этих занятиях. Рядовому Шабловскому одну катушку дал, а мне…»
Поправив на спине катушки, он ускорил движение. Но потом ему стало так тяжело, что захотелось уткнуться лицом в сугроб да так и застыть. Вдруг он споткнулся, сбросил катушки в снег, в изнеможении произнес:
— Не могу, ч-черт. Плечи онемели и поясницу ломит.
Он схватил горсть снега и жадно раскрыл горячий рот.
— Ненадолго же, брат, хватило, — сказал шедший рядом Шабловский, худенький, низкорослый солдат, с белесыми бровями-елочками, еле заметными на розовом лице. Шабловский устал не меньше Виктора, однако не жаловался. Он поправил катушку, добавил:
— Когда нервничаешь, силы быстрее убывают. Уж сто раз проверено.
Подошел сержант:
— Гребенюк, перестаньте снег есть, простудитесь. Отдыхать тоже после будем, а то не успеем ко времени.
В ответ Гребенюк язвительно заявил:
— Пускай Шабловский несет!
— Выполняйте приказание, рядовой Гребенюк!
Командир отделения еле сдерживался. Взяв себя в руки, он спокойно повторил:
— Это приказ, а не просьба, рядовой Гребенюк!
Виктор нехотя вскинул на плечи катушки. Однако шел преднамеренно медленно. В конце концов его поведение дорого обошлось роте. Она не выполнила боевую задачу, потому что связь была дана с большим опозданием.
В тот же вечер перед строем сержант объявил подчиненному наряд вне очереди.
Виктор никак не ожидал такого поворота.
Отбыв наказание, он угрюмо сидел у окна, наблюдая, как ветер неистово крутит снежные вихри. Невеселые мысли тревожили душу. Дома, в колхозе, уважали его, почтительно за руку здоровались. Там он был сам себе голова. А в армейской жизни не ладится. Солдат горько усмехнулся: «На учениях покажу себя. Вот и показал…»
Матери и братьям о случившемся не писал. Только, как бы между прочим, заметил, что дела у него в основном неплохи. И наверное, по одному этому слову «в основном» чуткое сердце матери уловило недоброе. В последнем ее письме он прочитал:
«Что-то, сынок, тревожный ты. Не случилось ли чего? Ты все еще, наверное, как прежде, — горячий и с норовом. Переломи себя. Это будет к лучшему».
Пробегая глазами неровные строки, Виктор остановился на словах «переломи себя» и невольно вспомнил фразу сержанта Василенко: «Подчиняться воле командира — это ведь тоже мужество».
…Солдатская жизнь вновь и вновь проверяла стойкость воина.
На учениях с боевой стрельбой рядовые Гребенюк и Шабловский обеспечивали связь руководителю. Сначала сержант сомневался, кого послать. Гребенюк сам вызвался.
— Разрешите, товарищ сержант. Не подведу.
— Действуйте!
В самую критическую минуту, когда оставалось немного времени до начала атаки, была повреждена линия связи. Гребенюк представил себе, как сейчас нервничает командир, как переживают товарищи. Он быстро выскочил из блиндажа, побежал по линии. Одна мысль сверлила его мозг: «Сейчас атака, а связи нет. Все нарушится». Вот широкий узорчатый след танка. Так и есть! Танк порвал линию. Солдат быстро соединяет концы провода. Бегом возвращается в блиндаж. Не переводя дыхания, спрашивает рядового Шабловского:
— Ну как?
— Порядок.
Через несколько секунд в трубке раздался голос, хрипловатый, далекий:
— Показать мишени.
Рота пошла в атаку.
После занятий рядовой Гребенюк опять стоял перед строем. Только не как тогда. Сегодня он хорошо потрудился в поле. Сержант ровным, спокойным голосом сказал:
— Снимаю с рядового Гребенюка ранее наложенное взыскание.
Сразу стало легче на душе у солдата. А когда сержант приказал отделению разойтись, Виктора окружили товарищи. Они искренне поздравили его и посоветовали:
