День у Ринслера выдался тяжелым. Почему-то больше всего он любил устраивать расследования, организовывать слежку, сопоставлять факты. Это была его стезя, здесь он чувствовал себя, как рыба в воде. Однако было в этом кое-что неприятное, то, чего он не любил больше всего. Ринслер ненавидел проводить допросы. Чем это объяснить, он не знал, просто терпеть не мог это дело. Строить из себя кого-то.

— Это все? — холодно спросил он.

«Да», — ответил Кнут.

— Ты уверен? Если не хочешь встретиться с Хозяином, лучше выкладывай все, как есть.

«Я уже сказал все, что знаю. Больше она мне ничего не говорила».

Мужчина наклонился к змею так, чтобы тот хорошенько расслышал его сдержанную интонацию и понял, что оплошал.

— Кнут, я, кажется, просил разговорить ее. Узнать привычки, знакомых. А ты что? Я не пойму, приказы у тебя нынче не в моде? Это Макс будет с тобой нежиться, но ты не забывай, где находишься.

«Если бы она врала, я бы понял. Она действительно хорошая и главное — не сумасшедшая».

— Да что ты? Она тебе так понравилась?

«Нет. Я просто говорю то, что вижу».

— И видишь мелкую глупую девчонку.

«Нет, — высунул язык змей, — не глупую».

— Меня не волнуют твои доводы. Мне нужна информация, Кнут.

Ринслер раздраженно сжал кулаки и обвел фигуру животного злым взглядом.

— Тебе было поручено важное задание. Поздравляю с грандиозным провалом. Отдыхай, дружок, — последнее слово было сказано таким тоном, что выглядело скорее, как оскорбление.

Мужчина развернулся и вышел из загонов, задев плечом удивленного Макса. Тот, как только увидел грозную удаляющуюся фигуру воина, тут же кинулся успокаивать бедного разнервничавшегося Кнутика.

Ринслер тем временем вернулся в свою комнату, где его уже ждала Рэй.

— Можешь возвращаться к подружкам.

— Котенок сегодня не в настроении? — надула губки «лапочка».

— Я же сказал, — резко гаркнул он, — никаких прозвищ!

Улыбка медленно сползла с лица девушки. Действительно, не в настроении.

— Конечно, прости.

Она встала с кровати, натянула шелковый пеньюар и медленно подошла к серванту.

— Виски? — предложила осторожно, чтобы не разозлить его еще больше.

— Просто уходи, — сжал челюсти Ринслер. Иногда эта ее неподчинение ужасно его раздражало.

— Как скажешь.

Она запустила пальцы в волосы, поправляя свою прическу. Глотнула из бокала, поморщилась, и только тогда соизволила выйти из комнаты. Все равно для нее вечер только начинался.

Ринслер сам не мог понять причину своего ужасного настроения. То, что ничего нового об этой Олиф он не узнал, его не особо мучило. Проблем не доставляет и черт с ней. Хозяину скажет, что ничего не нашел. Другое дело — его собственное любопытство. Почему Лекс заступился за нее? Этот гад в свое время даже ему таких одолжений не делал, и тут вдруг — как гром среди ясного неба. Кто она? Чем такое заслужила? Ринслер попытался отогнать от себя эти мысли и подумать о чем-то прекрасном, но хорошее настроение улетучилось, и возвращаться, похоже, не собиралось.

Себя он изучил достаточно хорошо, чтобы знать: это уже на весь вечер. Лучшего лекарства, чем виски, человечество еще не придумало. Ринслер подошел к серванту, налил себе ядреного напитка и уселся в кресло.

Спустя некоторое время в комнату ворвалась Олиф с подносом в руках.

Она скептическим взглядом обвела очередную порцию алкоголя в стакане мужчины, ногой закрыла за собой дверь и поставила поднос на стол.

— Сперва постель или одежда? — привычно спросила девушка.

— Что? — поднял голову Ринслер.

Похоже, она не вовремя вырвала его из своих мыслей.

— Что мне с начала делать?

— А, ну да. Ничего. Сегодня ты свободна.

— С чего это? — подняла бровь девушка и только тут поняла, что только что сказала. Кажется, слишком уж много она препиралась с Лексом. Так и привыкнуть можно.

— Тебе какое дело? Сказал свободна, значит, иди гуляй.

— Ладно, — тут же закивала она.

Ну и дура, вот только нарваться ей не хватало для полного счастья.

Олиф расставила тарелки с мясом перед ним, налила по его просьбе в бокал еще виски и быстренько ретировалась.

Но к еде Ринслер так и не притронулся. Что-то не давало ему покоя. Сидеть вот так, без дела, было невыносимо, и он принялся расхаживать по комнате. Тяжелые мысли в голову не лезли, он вообще редко когда начинал задумывать о чем-то всеобщем, вроде извечного вопроса: в чем смысл жизни? Его это не интересовало. Он и так знал ответ — смысла в жизни нет. Если бы был, ему не пришлось бы терпеть все это.

Ринслера больше интересовали воспоминания. Они помогали понять, в какое дерьмо медленно превращается жизнь.

С самого рождения его готовили к военной службе. Отец из дружины, мать дворянка. Он был наследником своей семьи, которую просто не мог опозорить. Тогда все было просто. Просто далось военное дело, просто изучались заморские языки, просто познавались звезды. В учебе он никогда не испытывал трудностей.

Трудности наступили тогда, когда пришлось отвечать за свои поступки.

В тот момент молодой начинающий боец понял, что не все может решить папино влияние и родительские деньги.

Дружинники всегда имели чуточку больше, чем все остальные. Ринслер понял это после того, как девушек вокруг него увеличилось раза в два, если не в три, а из каждой драки в кабаках он выходил сухим благодаря отцу.

Тогда-то и появилось это убийственное чувство вседозволенности. Мужчина не останавливался ни перед чем. Просто знал: его вытащат. Драки, девушки, драки… в жизни не было ничего сложного. Если бы тогда его спросили, в чем смысл жизни, он бы, наверное, сказал, что в свободе и красивой юбке под рукой.

Официально его репутация оставалась чистой, как стеклышко. Но все знали кто такой Ринслер, и что он из себя представляет. Друзья уважали, незнакомые парни ровнялись, дурочки влюблялись, умные — обходили стороной. Казалось, что ему было плевать на всех. Но это было не так.

В его жизни был один человек, ради которого он пытался стать лучше.

Это был его младший брат.

Ринслер где-то глубоко в душе понимал, что ведет себя, как скотина. Что родители давно отчаялись перевоспитать своего негодного сыночка. И он не хотел такой жизни для своего брата. Он защищал его, как мог.

Но люди не меняются. Как бы он ни старался, себя изменить было невозможно.

Братья были абсолютно разными. Старший: сильный, смелый, красивый. Харизма жила у него в крови, меч словно с рождения лежал в руке. И младший: слабый, немощный. Он был очень худым, часто болел, мог в любой момент потерять сознание. О военной службе и речи не шло. Они были абсолютно разными, но они были братьями.

Кто знает, как его жизнь сложилась бы дальше. Однако судьба решила, что таким, как он, она не дает второго шанса.

В тот день он был страшно пьян, притащил в дом какую-то очередную девку. Сейчас Ринслер уже не помнил таких подробностей. Помнил только удивленное лицо пацана, увидевшего своего старшего брата, который был для него настоящим рыцарем, вот таким. Мальчик пытался понять, в чем дело, пытался остановить его. Поговорить.

А Ринслер просто отпихнул его. Немощного брата, которого поклялся всегда защищать.

… его судили Кровавым Законом. Сроком на пять лет. Это было смертельное число для всех Изгнанников.

Хотя за убийство родных меньше не дают.

Мать с отцом не простили его. И не простят никогда. Да он и сам себя никогда не простит.

Он предал брата. И вот, в это адской пустыне, где нет ни друзей, ни даже знакомых, вдруг был предан сам.

Только вот почему-то ему казалось, что они с Лексом слишком через многое прошли, чтобы вот так вот глупо бросать друг друга. Оказалось, нет. Жизнь обожгла обоих, но они по-прежнему лезли в самое пекло.

Да, Ринслера не интересовали извечные вопросы. Ему было плевать, куда попадает душа после смерти, и есть ли она вообще, эта душа. Его интересовал лишь один вопрос. Вернее, ответ на вопрос.