― Пусть они уходят, папа! Скажи им, чтобы они ушли и больше никогда сюда не приходили! Я не хочу их видеть! Я не хочу!
Мужчина издает еле слышный стон и зажимает указательным и большим пальцем переносицу. Он набирает в легкие воздух и вытирает слезы с лица. Его глаза красные-красные, но больше нет той подавленности, что была несколько секунд назад.
― Простите, ребята, но вам надо уйти, ― говорит Виктор Валерьевич.
Я хочу возразить и потребовать объяснений, но не могу. Я парализована ужасом и паникой. Я совершенно сбита с толку.
Я не помню, как мы с Егором выходим из квартиры Ангела. Я не помню, как мы оказываемся на улице перед домом. Я молчу. Егор тоже. Я пытаюсь собраться с мыслями, но это невозможно. Я прокручиваю в голове слова Виктора Валерьевича о том, что Ангел не может ходить. Я вспоминаю тот чужой, наполненный отчаянием голос, и меня пробирает дикая дрожь.
Мы стоим неподвижно несколько бесконечных минут. Затем начинаем отдаляться от дома Ангела. Я слышу, как снег хрустит под моими ногами.
― Я ничего не понимаю, ― вдруг начинает Егор.
Я чувствую, как непрошеные слезы скатываются с лица, падают и растворяются в снегу.
― Что значит, Ангел не может ходить? Как это? В смысле? ― вопрошает Егор, и постепенно в его растерянный голос просачивается боль. ― Он что… ин… инвалид?
И тут я резко поднимаю голову и всматриваюсь в недоуменное бледное лицо Егора сквозь пелену слез.
― Но как? ― шепчет он. ― Я не понимаю, Августа. Я не понимаю…
Со смешанными чувствами я возвращаюсь домой и, не говоря ни слова родителям, закрываюсь в своей комнате. Я набираю номер Ангела и жду, что он ответит. Но он, конечно, игнорирует меня. А я не сдаюсь. Через двадцать минут упорных попыток достучаться до него я кладу телефон на компьютерный стол и стою.
Стою пять минут, десять, пятнадцать. Я не знаю, что творится в моей голове. Я пытаюсь проанализировать то, что произошло. Я пытаюсь понять, что значат слова отца Ангела о том, что он не может ходить. Я вспоминаю предположение Егора о том, что наш друг теперь инвалид. Это слово ранит меня глубоко в сердце, и я думаю, что рано делать поспешные выводы. Я должна лично убедиться в этом. Я должна увидеть Ангела. Должна поговорить с ним.
Я должна… я должна сделать хоть что-нибудь. Но я не могу. Я чувствую себя такой беспомощной оттого, что ничего не понимаю.
Я снова не сплю ночью, но на этот раз вовремя забочусь о том, чтобы не корчиться от боли в сердце, и пью таблетки, пока мама не видит. Я не хочу ее тревожить лишний раз. Я долго лежу в кровати, затем начинаю блуждать по комнате. У меня уже болит голова, и слипаются глаза. Но как только я ложусь обратно, желание спать тут же отступает, и снова все пространство в голове заполняется тревожными мыслями.
***
Когда на следующий день в школе я вижу Светлану Александровну, меня неожиданно осеняет.
Ей вчера звонили родители Ангела и что-то сказали про него. Может быть, про то, что он… не может ходить?
Конечно, я не могу утверждать. Я по-прежнему ни в чем не уверена. Я просто в шоке.
Егор выглядит не выспавшимся, и я ничуть не лучше него. На алгебре я наклоняюсь к нему и шепчу:
― Подойдем на перемене к Светлане Александровне.
― Зачем? ― тем же шепотом спрашивает Егор.
― Она стопроцентно что-то знает об Ангеле.
Егор кивает, и больше мы с ним не разговариваем.
На перемене мы мчимся к кабинету русского языка, где сейчас Светлана Александровна проводит урок у шестого «Б». Я влетаю в кабинет и вижу учительницу за столом в окружении мальчиков и девочек.
― Светлана Александровна! ― громко зову я ее.
Учительница отрывает взгляд какой-то тетради и поворачивается в мою сторону.
― Августа? ― удивляется она.
Я подхожу к ней и склоняюсь, чтобы не кричать на весь кабинет.
― Вы знаете, что с Ангелом? ― я решаю не тянуть резину и спрашиваю прямо.
Взгляд Светланы Александровны становится сочувствующим и она откладывает все свои дела, чтобы ответить мне.
― Ребята! ― обращается она к ученикам шестого «Б». ― Выйдите все из класса на несколько минут.
Они послушно выполняют просьбу учительницы, и в кабинете остаемся только мы с Егором и Светлана Александровна. Я сажусь за первую парту и готовлюсь внимательно выслушать все то, что женщина мне скажет. Пусть даже правда будет самой ужасной… Я должна все знать.
― Так вы знаете? ― нетерпеливо уточняю я.
Светлана Александровна тяжело вздыхает и сжимает губу.
― Бедный мальчик, ― говорит она и качает головой. Меня начинает раздражать такая медлительность. Перемена скоро закончится, но я не уйду отсюда, пока все не узнаю.
― Что с ним? ― спрашиваю я.
Я сжимаю кулаки, когда встречаюсь с взглядом учительницы.
― У Ангела отказали ноги, Августа, ― говорит она.
Я застываю и перестаю дышать.
Что у него отказало?
― Он не может ходить, ― Светлана Александровна опускает глаза к столу и начинает всхлипывать. ― И, наверно, уже никогда не сможет.
Нет.
Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.
Такого просто не может быть. Не верю. О Господи…
В горле образовывается огромный ком паники, шока, отчаяния, боли и непонимания. Я не могу дышать. Не могу пошевелиться. Не могу ничего сказать или сделать. Потому что все это бессмысленно. Потому что все это не имеет значения.
Я широко распахнутыми глазами смотрю на Светлану Александровну и впитываю в себя ее слова.
Мой бедный Ангел. Он сейчас один, ему сейчас плохо.
― Ангел Самарский больше не будет ходить в эту школу, ― произносит Светлана Александровна.
Темнота стремительно поглощает меня с головой.
Мои крылья сломались.
***
Я выбегаю из кабинета русского языка и растерянно смотрю по сторонам.
Я не могу находиться в этой школе, в которой больше никогда не будет Ангела Самарского. Я не могу спокойно смотреть на все лица, что окружают меня. Я не могу сидеть и делать вид, будто все в порядке, потому что ничего не в порядке. Все ужасно. Все разрушено.
Я быстро иду по коридору к выходу из школы, потому что я не останусь здесь. Я должна увидеть Ангела. Мне необходимо видеть его…
― Августа! ― я с трудом слышу, как кричит мое имя Егор.
Это не важно. Сейчас ничего не важно.
― Августа! ― кричит он снова.
Я не останавливаюсь и не собираюсь это делать.
― Августа, постой! Куда ты? ― Егор догоняет меня и старается идти со мной наравне.
― Мне надо… ― бормочу я бессвязно.
― Да погоди ты! ― он хватает меня за локоть и резко тянет назад.
Тогда я останавливаюсь. Я часто и громко дышу.
― Куда ты собралась? ― спрашивает меня Егор.
― К Ангелу, ― на выдохе отвечаю я. ― Пойдем со мной.
Мое предложение ставит его в тупик. Я вижу в его глазах желание согласиться, но так же он сильно растерян, и именно это сбивает его с толку.
― Прямо сейчас? А как же уроки? Я не… я не могу… Сегодня контрольная по физике, и…
Я не дослушиваю его, так как понимаю, что он не пойдет, и бегу к раздевалке.
― Августа! ― кричит уже беспомощно Егор, но я игнорирую его.
Я сбегаю с уроков.
Я знаю, что мне за это влепят выговор. Но важно ли это сейчас? О Господи, нет. Это совершенно не важно. Я бегу к дому Ангела со всех ног. Я забываю о том, что мне нельзя совершать физические нагрузки, а еще мне нельзя волноваться, и тем более противопоказано комбинировать первое и второе. Но опять же, это не важно. Мое сердце может подождать и не разорваться от напряжения до того, пока я не поговорю с Ангелом.
Я едва могу передвигаться, когда залетаю в подъезд его дома и замечаю на себе удивленный взгляд консьержки. Я иду к лифту и жму, не переставая, на кнопочку, будто это как-то может ускорить процесс. Когда лифт приезжает, я захожу в него и еду вверх. Я думаю о том, что меня, возможно, снова попросят уйти родители Ангела. Но сейчас я настроена весьма решительно и не собираюсь отступать, пока лично не поговорю с ним.
