Он улыбается, но улыбка его производит на меня неприятный эффект. Я чувствую, что его грусть просачивается в меня, и все внутри напрягается, болезненно сжимается.

― А что сейчас? ― Ангел резко вскидывает голову и печально смотрит на серое небо. ― Сейчас я другой человек, наполненный изнутри сожалениями, обидами и воспоминаниями о когда-то счастливом времени. Я сломанный подросток, встретившийся с реально страшными вещами, хотя мне всего пятнадцать! Я часто задаю себе вопросы, почему это произошло со мной, почему определенный человек отвернулся от меня, и так далее… Я считаю этот мир несправедливым. Я сожалею, что что-то сделал не так в свое время. Я сожалею, что не могу вернуться и все исправить. Ведь если бы в тот день я был осторожней, или вообще не вышел на улицу, то ничего бы не произошло. Сейчас я был бы другим ― беззаботным, веселым, и я играл бы в футбол… ― он издает усталый вздох и начинает сутулиться. ― Но я устал сожалеть. Я устал думать о прошлом, потому что это усложняет жизнь. Это мешает жить настоящим. Я злюсь на себя, потому что даже при самом сильном желании не смогу избавиться от этих мыслей, ― Ангел измученно смотрит на меня. ― Ты понимаешь?

Я могу лишь кивнуть, потому что не хочу говорить.

Ангел снова вздыхает и отворачивается от меня.

― Детство ― это самый лучший период в жизни человека, ― подводит он итог. ― Это единственное время, когда мы по-настоящему можем быть счастливы, когда мы еще не знаем о проблемах. И как глупо, что все дети хотят повзрослеть, ― он хрипло смеется.

― Я не хотела, ― говорю я. ― Я не думала об этом. Возможно, я была странной с самого рождения.

― Почему тебя назвали Августой? ― спрашивает Ангел. ― Ты родилась в августе?

― Нет, ― усмехаюсь я и качаю головой. ― Я родилась в июле.

― Твоя мама родилась в августе? Или папа?

― Тоже нет. Я не знаю, почему меня так назвали. Мои родители тоже немного странные.

― Я думаю, твоим родителям и моим нужно познакомиться.

Я улыбаюсь. Мои родители давно никуда не выбирались. Они не общаются со своими друзьями, потому что все время у них отнимает работа. Папа больше не ездит на рыбалку. Мама не ходит в салоны красоты и не болтает со своими подругами часами напролет. А ведь когда-то они были нормальными, обычными, как все.

На меня падает капля. Я поднимаю глаза к небу, и снова чувствую сырость на лице.

― Ой, ой, не хорошо, ― бормочу я. ― Дождь начинается.

И в следующую секунду на нас обрушивается ливень. Я, визжа, соскакиваю на ноги, беру книгу и бегу к деревьям. Смеясь, Ангел догоняет меня.

― Постоим здесь, ― говорю я, стуча зубами.

― Хорошо, ― охотно соглашается он.

Мы ждем пять минут. Десять. Только спустя двадцать минут дождь становится не таким сильным.

― Тебе нравится дождь? ― спрашивает Ангел.

Прежде чем я что-либо успеваю сделать, или сказать, он предупреждает:

― Только не говори «не знаю» и не пожимай плечами. Я хочу услышать определенный ответ. Да, или нет?

Я открываю рот, чтобы что-нибудь сказать, но тут же закрываю его, потому что у меня нет слов. Я задумываюсь и начинаю всматриваться в капли дождя. Я молчу минуту, две, и Ангел не выдерживает. Он вопросительно смотрит на меня, ждет ответа, но я по-прежнему не знаю, что сказать.

― Не знаешь, ― на выдохе шелестит он, но я слышу. И молчу. ― Ладно. Давай разберемся. Что ты чувствуешь, когда смотришь на дождь?

Я отворачиваюсь от него и смотрю вперед.

― Не торопись с ответом, ― говорит он.

Я медленно киваю.

― Я чувствую спокойствие, ― спустя несколько минут отзываюсь я. ― Прохладу.

― Тебе нравится? ― его голос снижается до шепота, но я слышу его.

― Да.

― Я тоже люблю дождь. Он вызывает во мне разные ощущения. Когда слегка моросит, я чувствую необъяснимую радость и все время улыбаюсь. Когда идет ливень, мне грустно, и хочется быть одному. А когда дождь такой, какой сейчас, я тоже ощущаю спокойствие.

Глаза Ангела взметаются к моим волосам, и он начинает смеяться.

― Что? ― спрашиваю я.

― Твои волосы, ― поясняет он.

― Что с ними? ― я начинаю лихорадочно ощупывать их.

― Просто… они торчат во все стороны, и это забавно.

― Ха-ха, ― кривлюсь я и приглаживаю волосы.

― Да успокойся, ― говорит он мне спустя минуту. ― Все нормально с твоими волосами… Уже.

― Надо было взять с собой расческу… ― бормочу я.

Ангел смеется.

― Что смешного?

― Не обижайся, ― он шутливо толкает меня плечом.

Я и не думаю обижаться на него… потому что это просто невозможно.

― На ангелов не обижаются, ― говорю я.

Он ухмыляется и долго смотрит на меня.

― Ты чего? ― почти шепотом спрашиваю я и чувствую, как от смущения краснеют мои щеки.

― Просто вспомнил, когда увидел тебя в первый раз, ― говорит он. ― Ты была такой угрюмой и… равнодушной. Ко всему. Все, абсолютно все кроме тебя были заинтересованы в том, что в классе появился новенький.

― Я помню, как ты улыбнулся, ― признаюсь я. ― Так, будто высмеивал всех.

― Правда? Ты заметила это?

Я киваю.

― Удивительно, ― изумляется Ангел.

― Что именно?

― Что ты смогла заметить.

Я пожимаю плечами.

― У меня есть дурацкая привычка видеть то, что другие не могут, или не хотят.

― Вот поэтому ты особенная.

Я легкомысленно закатываю глаза, пытаясь казаться беспечной, но в груди ощущаю трепещущую и необъяснимую радость. Такое происходит каждый раз, когда Ангел говорит что-то приятное обо мне. И то, как из его уст звучит слово «особенная» не кажется мне оскорблением. Нет. Это значит больше, чем просто комплимент.

― Иногда мне кажется, что я мертвая внутри, ― эти слова вылетают у меня прежде, чем я успеваю подумать об этом.

И зачем я вообще это сказала?

Я осторожно смотрю на Ангела, который выглядит печально после моего заявления.

― Это бред, ― говорит он после мучительно долгого молчания. ― И я серьезно. Ты не мертвая. Ты живая.

Я грустно смеюсь.

― И души у меня нет. Но даже если и есть, то она самая обыкновенная. Хотя я все-таки склоняюсь к тому, что у меня ее нет… Ее просто не может существовать.

― Ты ошибаешься, ― Ангел угрюмо качает головой. ― Она есть. У тебя, и у меня. Поэтому мы отличаемся ото всех.

― С научной точки зрения не доказано, что душа существует, ― не отступаюсь я.

― Помнишь, я говорил тебе о вещах, которые еще не нашли своих ответов? ― спрашивает он. Я киваю. ― Так вот, человеческая душа как раз такая вещь. Глупо отрицать, что ее у тебя нет, потому что она есть. Я не знаю, как и почему, но я уверен в ее существовании.

Я делаю глубокий вдох и отворачиваюсь от Ангела.

― Дождь закончился, ― говорю я.

― Большинство людей пусты изнутри, но красивы внешне, ― он пропускает мои слова мимо ушей. ― Ничтожно количество тех, кто прекрасен снаружи и внутри. Душа делает человека красивым изнутри.

― Ты вообще настоящий?

Мне хочется провалиться сквозь землю, исчезнуть, скрыться, потому что огромная волна стыда захлестывает меня с головой, и я бесследно тону в ней. Я чувствую, как мое лицо буквально за мгновение багровеет, и я поспешно опускаю голову, чтобы Ангел не увидел моего смущения.

А еще спустя несколько секунд я слышу смех, такой прекрасный и звонкий, что невольно поворачиваюсь к его обладателю обратно и тоскливо вздыхаю.

― Да, ― произносит Ангел. ― Я настоящий. Вполне. Вот, ― он протягивает мне свою руку, ― можешь даже пощупать, если не веришь.

Я до последнего борюсь с желанием дотронуться до него, и это оказывается достаточно проблематично и… больно, что мне даже приходится стиснуть зубы.

― Я верю, ― хрипло бормочу я в ответ.

Ангел небрежно опускает руку себе на колено и смотрит на меня.

― Почему ты спрашиваешь?

― Потому что ты хороший. Нет. Ты чересчур хороший, ― я чувствую себя глупо, но раз уж зашел разговор, и мы друзья, то почему я не могу говорить откровенно? Хотя бы с кем-то быть честной во всем? ― Ты настолько хороший, что порою кажешься мне нереальным. Ты добрый, честный, искренний и умный… ты настоящий, не пытающийся подстроиться под других. Ты такой, какой есть на самом деле, ― я закрываю глаза. ― Ты не можешь быть реальным, ― говорю я так тихо, что только я себя слышу, а затем говорю громче, ― потому что этот мир не создан для таких прекрасных людей, как ты. Ты либо иллюзия, либо очень хороший притворщик.