Ворон покосился на Лену: «Как я тебе?». Серые с чёрным кантом крылья, траурный клюв. Ветерок ерошил пух на груди.

– Странно всё же, что люди его видят, – с сомнением произнесла Лена.

– В обычном состоянии сознания – только я и ты.

– Ещё Нюся, – поправила Лена. – Хотя с Нюсей не всё понятно. В обычности её состояния я иногда сомневаюсь. Забей, проехали.

– Не думаю, что его возможно «увидеть» в строгом понимании этого слова. Скорей всего, мы ощущаем его присутствие, а воображение дорисовывает форму в силу привычки к формам.

– Положим, Нюся много чего видит, но почему я?

– Такие сущности питаются эмоциями родственной им природы. Природа ворона – любовь ко мне-любимому, прости за тавтологию. Кроме тебя и Нюси… его никто никогда не видел. Во времена романтичной юности меня это иногда печалило, впрочем, настоящим романтиком я не был. Хочу сказать, мне приятно, что ты…. Способность Нюси видеть ворона также свидетельствует о её… небезразличном ко мне отношении.

– Небезразличном, ага. Загнул ты, пап. Да Нюська от тебя пищит! А можно его потрогать? Или хотя бы к нему подойти?

– Как бы тебе объяснить…. – Иннокентий пошевелил пальцами. – Ворон не относится к существам, находящимся где-то и когда-то. Единственное, в чём я уверен, так это в том, что он всегда со мной. Как твой волк – с тобой.

Лена остановила кресло на повороте так резко, что едва из него не вылетела.

– Не называй ту тварь «моей», ясно?! Вдобавок теперь она где угодно, только не там, где я.

– Не люблю говорить такие вещи, но ты поспешила, – строго произнёс Иннокентий. – Следовало…

– …объездить всех экспертов по непознанному из числа твоих пациентов? Мерси! Ромка с удовольствием не поспал бы месячишко-другой. Совсем забыла, Саша зуб давал, что Ромку вот-вот сожрут. И вообще, ты же понятия не имеешь, что я сделала.

Под взглядом Иннокентия Лене сделалось неуютно.

– Догадываюсь: я, знаешь ли, был знаком с твоей тётей Идой. Благодаря ей я занялся психиатрией.

– Не преувеличивай, все было не настолько запущено.

– О, напротив, довольно забавно. Просто во времена моей молодости психиатрия являлась одним из немногих легальных способов изучать некоторые возникшие у меня после общения с Идой вопросы, – пауза повисла под потолком, вильнула хвостом и пропала. – Насколько я понимаю, ты тоже умеешь уговаривать.

– Умею, – чопорно кивнула Лена.

– Что конкретно ты приказала волку?

– Ну, не приближаться ко мне, к Нюсе, Фанте и Ромке, – Лена заёрзала. – Пап, я сволочь, про тебя я забыла. Привыкла думать, что с тобой ничего не может случиться.

– А со мной действительно ничего не может случиться, – лучезарно улыбнулся Иннокентий. – Но у тебя, кажется, немало других родственников?

– Мне весь список надо было зачитать? – огрызнулась Лена. – Пусть сами о себе позаботятся, их очередь отдуваться.

Тренькнул дверной звонок, оповещая, что кушать подано. Официант явил собой нечто бестелесное, донельзя гармонировавшее с темой разговора.

Лена ковырнула вилкой кусок мяса, украшенный кокетливыми листиками. К мясу полагался соус, от запаха которого чесались ноздри. Несмотря на бросающуюся в глаза щуплость, покушать Лена любила, провоцируя тупые шутки на тему глистов. Сегодняшняя еда превзошла всё, до сих пор попадавшее к ней в тарелку, так что проблема загробных сущностей временно отошла на задний план. Праздник подпортило вино: Лена понимала, что оно дорогое, но, чтобы его заценить, надо пить такое с детства, а не пойло из банок сосать. Говоря по правде, Лена предпочла бы этого самого, из банки – хоть бы и джина с тоником.

Окончательно убедившись в тщетности попыток впихнуть в себя кусочек чего бы то ни было, она сумрачно оглядела бокал, выцедила залпом и поковыляла на террасу. Трудно сказать, в какой момент исчез ворон – или, вернее, когда Лена перестала его видеть. Вдохнув вечернего пыльного воздуха, она вернулась в кресло и резко обернулась – ворон красовался на прежнем месте.

Иннокентий с усмешкой наблюдал Ленины манипуляции.

– Оставь птичку, – посоветовал он, – голова разболится.

Виски, в самом деле, обложило ватой, глаза слезились. Лена демонстративно раскрутила кресло спинкой к террасе.

– Пойдём на крышу? – предложил Иннокентий.

– У тебя персональный лаз? – хмыкнула Лена.

– Возможность покурить на крыше всегда была для меня существенным критерием при выборе жилья.

Иннокентий поманил Лену в спальню. Он до смешного мало обживал помещения, и эта квартира не стала исключением. Кроме ноутбука, имущество Иннокентия состояло из небольшого чемодана и приклеенного скотчем над кроватью портрета Беранже, вырезанного из старого журнала (Иннокентий таскал с собой портрет чуть ли не со школы). В остальном интерьер пентхауса отличался стерильностью трёхмерной иллюстрации. Пройдя по винтовой лестнице в виде книжных шкафчиков, Иннокентий толкнул стеклянный люк, и Лена вылезла в садик на крыше – с дощатыми дорожками, стрижеными ленточками газончиков и деревьями в кадках. Всё вместе производило впечатление великанского бонсая.

– Офигеть! – сдерживая дрожь непривычного забираться выше пятого этажа тела, Лена перегнулась через пушистый кустарник. Перемигиваясь лампочками, рвались из города игрушечные машинки. Первая звезда наблюдала из облака тётку, вешавшую подштанники на балконе соседнего дома. – Пап, вот это действительно круто! Немыслимо круто!

Между тёткой и звездой трепыхался средь небес ворон.

– Я всё ещё жду твоего рассказа, – напомнил Иннокентий.

Когда Лена закончила, он приступил к изготовлению очередной сигареты, с которой возился мучительно долго.

– Ну? – не выдержала Лена.

Сигарета заняла положенное место под усами, от чего те изогнулись ещё замысловатей.

– Ты поспешила.

– Пап, это уже скучно!

– Хочу обратить твоё внимание: оба раза ворон вмешивался перед тем как, исходя из твоего и Роминого опыта, я должен был увидеть «зелёный поток».

Лена огляделась. Птица сидела на спинке папиного шезлонга.

– Я склонен считать ворона силой с заданным вектором, действующей по линии наименьшего сопротивления. Обстоятельства моей биографии позволяют предположить, что он порождён заботой о моём благополучии, в первую очередь, в плане физического выживания. В этом направлении ворон воздействует как на меня, так и на окружающих. Я умею отличать его влияние от собственных мыслей, тем не менее, ему нелегко сопротивляться.

– А на фига сопротивляешься, раз способствует выживанию? – перебила Лена.

– Выживанием мои интересы не ограничиваются. Таким образом, конфликты с вороном у меня случались довольно часто, и всё же до рукоприкладства я довёл его впервые. На мой взгляд, это свидетельствует о степени опасности «зелёного потока» для меня и, вероятнее всего, для вас с Ромой.

– Не ковыряй царапины! – потребовала Лена. – Ой, пап, прости, с Нюсей я начала циклиться на сохранении не хуже твоего ворона. Интересно, почему он меня не вытаскивал сегодня? Ромку же вытащил.

– Правильней сказать, отпугнул волка, и Роман выбрался самостоятельно. В задачи ворона входит только моя безопасность, так уж он устроен. Что касается волка, то оба раза твоё падение было прервано сильным толчком, кстати, в какое место?

– Ну, первый раз в грудь… точно руками с разбегу…

– Лапами, – поправил Иннокентий. – А сегодня?

– В бок, – мрачно ответила Лена. – Наверно, он меня башкой.

– Когда я говорю, что ты поспешила, в частности я имею в виду именно это: волк больше не сможет помешать тебе падать куда бы то ни было.

– Да ладно, жрать мазь или давить на глаза по памяти я не собираюсь, я ещё не совсем того.

Иннокентий вздохнул.

– Ты не любопытна, дочь моя. Наблюдения за этой сущностью могли бы оказаться занятными и небесполезными.

– Издеваешься? – взвилась Лена. – Погонял бы он тебя с моё, и чтоб после каждой пробежки непременно песцом накрывало. Юннат нашёлся!

– Ты ни разу не попыталась выяснить причину его к тебе интереса. Я бы попробовал, хотя бы из уважения к его настойчивости, тем более что волк не проявлял прямой агрессии, напротив, если б не он, неизвестно, чем бы для тебя обернулись эксперименты с мазью.