- Убедился, Боря? Можно с ней нормально поговорить? Ни одного шанса, поганка, не даёт.

   Ах, я ещё и поганка?! Запомним. Война придёт, Логинов у меня хлебушка попросит.

   - Ладно, остынь. Пошли, теперь с этими козлами потолкуем, - слова Шалимова долетели до меня неясно. Смертельно хотелось обернуться. Не позволил характер, так восхитивший Борю Шалимова. Под ногами скрипел снег, в душе полыхала ярость.

   Не знаю, толковали отцы-благодетели с ашками или нет. И если всё-таки толковали, то о чём. Сей вопрос занимал мои мысли немногим меньше проблемы добра и зла, которую мы с дядей Колей обсуждали пару вечеров подряд, придя к неутешительному выводу об относительности некоторых категорий и их непременном балансе. Вероятно, есть высший закон всеобщей взаимосвязанности(?) в мире. И по этому закону не может быть мудрости без глупости, света без тьмы, добра без зла. Без добра мы не можем познать зло и, соответственно, наоборот. Следовательно, глупцы, подлецы, негодяи, видимо, так же необходимы, как мудрецы и святые. Состояние равновесия в этой взаимосвязи, скорее всего, и есть истина. Дядя Коля подсунул мне книгу Дудинцева "Белые одежды". Я не могла оторваться, читала её везде, на уроках в том числе. Как логически красиво автор обосновывал абсолютность добра и зла, исходя из качества намерений. Но намерения человека обычно окружающим не видны или понимаются неправильно.

   Славка дулся на меня больше недели. Я торжествовала. Особенно, если принять во внимание то пикантное обстоятельство, что потребности в его покровительстве не возникло. В классе шли крутые разборки между двумя партиями, благодарение богу, только на словах. Зато баталии гремели, точно в давние времена в английском парламенте - боролись виги и тори, то есть сторонники обыкновенной чести и поборники фальшивой справедливости, защитники Козырева и апологеты Лавровой. Противостояние подогрелось немаловажным фактом. Целых два заявления на Козырева, - ученическое и от родителей, обещанное Лавровой, - легли таки на стол директору, сопровождаемые посулом обратиться в РОНО и райком партии, если меры не будут приняты. Директрису попросту загнали в угол. Она была вынуждена принимать меры. Историку приходилось несладко. На уроки к нам он являлся смурной, перестал шутить, сухо и жёстко опрашивал, излагал материал строго по учебнику. Исчезла тёплая атмосфера непринуждённого исследования родной истории. Положено учащимся знать от сих до сих в определённом разрезе? Нате, берите.

   Мне предлагали возглавить движение за реабилитацию Игоря Валентиновича. Отказалась. Оно надо, открыто воевать с Лавровой? Письмо в его защиту я подписала первой, на расширенном родительско-педагогическом сборище честно рассказала, - папа мной гордился, - да, прав Козырев, не учился класс, хамил. Вполне достаточно, по-моему, для порядочного человека. Вот организовывать митинги и демонстрации, составлять петиции - увольте, не моё, Сибгатуллина лучше справляется, особенно, если Субботин прикрывает. Ну и что, что вся страна митингует? Вся страна с крыши пойдёт прыгать, мне тоже прикажете?

   Баба Лена в эти дни постоянно получала по темечку от помеси гадюки с хамелеоном, чуть не наравне с историком. За воспитательную работу в классе. Я иногда подходила к Игорю Валентиновичу или к ней, поддержать морально, сказав несколько тёплых фраз. Держалась она крепко, чем заслужила неподдельное уважение доброй половины своего раздолбайского класса.

   На данной волне Воронин просерфингировал к пункту под условным обозначением "примирение". По крайней мере, закинул удочку. Ну, клюнуть я всегда успею. Дайте свободой понаслаждаться, отдохнуть от пилёжки и занудства, от всяческих обязательств.

   Особенно обязательства напрягали. Не только в отношениях с Ворониным. Разные. Всем должна и обязана. Друзьям, одноклассникам, родителям, дяде Коле. Если у тебя складываются с кем-то дружеские отношения, то сами собой, как грибы после дождя, начинают возникать разного рода обязательства, иногда идущие вразрез с твоими собственными интересами. И ведь не отбрыкнёшься.

   В конце февраля неожиданно заглянул Генка Золотарёв. На минуточку. В руках теребил увесистый пакет, крест накрест обвязанный шпагатом. Погода радовала лютым морозом, свирепым ветром, классическими февральскими позёмками. Уши и пальцы у Геныча полыхали малиновым цветом, зубы постукивали. Согреться чаем он отказался, отговорившись неведомым сверхсрочным делом.

   - Я, собственно, потому к тебе и пришёл. Шурика и Лёньки дома нет, выручить меня некому. Антоша, будь человеком.

   Он благополучно запамятовал, что долгое время дулся на меня.

   - Чего надо? - уныло спросила я. Собиралась на несколько минут выскочить на улицу, позвонить Наташке, быстренько сделать уроки, подготовиться к курсам и на остаток вечера завинтиться к дяде Коле. Возник и третий день мучил вопрос о смысле жизни. Теперь, после золотарёвской просьбы, вероятнее всего, планы - насмарку.

   - Да ничего особенного. Это быстро. Ты гараж Витьки знаешь?

   Я кивнула. Бывала там несколько раз. Генка сам и водил.

   - Мать велела это ему передать. Срочно. А я никак не успеваю. Отнесёшь?

   - А что там? - полюбопытничала я.

   - А я знаю? - обиделся Геныч. - Я чё, смотрел? Мне не до Витькиных дел. Так отнесёшь?

   - Отнесу, - неохотно уступила я, ругая себя на все корки. Пока туда-сюда сходишь, - хоть и не сильно далеко, околеешь от холода, - пока отогреешься до нормального состояния, уйма времени пройдёт. Придётся жертвовать либо учёбой, либо беседой с Пономарёвым. Скорее, последним. Дядя Коля постоянно проверял меня на предмет выполнения домашних заданий. Значит, обсудить вопрос о смысле жизни удастся не ранее, чем послезавтра. А мне свербело до полного "не могу".

   - Всё. Тогда я пошёл. Спасибо, ты настоящий друг. Только не тяни, иди сейчас. Это срочно, - Генка виновато улыбался, подозрительно быстро выметаясь на лестницу. В ментуру его вызвали, что ли? Или в военкомат? Я начала собираться, прикидывая, заскочить к телефону по ходу или перетопчусь?

   Всю дорогу до гаражей меня грызло нездоровое любопытство: что в предназначенном Витьке пакете, почему спешка возникла, нет ли какого криминала? При следующей встрече с Генычем с живого не слезу, вытрясу объяснение. В такую погоду хороший хозяин собаку из дома на санитарную прогулку не выведет. А друг жестоко отправил друга с поручением.

   Злобный ветер полными пригоршнями кидал в лицо сухую и колючую снежную пыль, натрясал её за воротник. Зубы ломило от холода. Из ноздрей, как у сказочной Сивки-Бурки, валил пар. И без водных процедур в генерала Карбышева превратиться недолго, стать ледяным памятником самому себе. Я раздражалась всё сильнее. К гаражам подлетела настоящей фурией.

   В добротном, двойной кирпичной кладки и с цементным полом, гараже Витьки на первый взгляд было пусто. Под потолком тускло горела голая, без абажура, криво висящая на шнуре лампочка. Потрескивал обогреватель. Вот хорошо, чуток отогреюсь. Но где же сам Витька?

   Справа, на грубо сколоченном из досок топчане, застеленном толстым паралоном, под несколькими старыми ватниками лежал, укутавшись с головой, человек. Казалось, он спит. Я поёжилась, вспомнив о незавидной Витькиной доле - ночевать в гараже. Летом куда ни шло. Но сейчас? Бр-р-р.

   От машины, старой проржавевшей "копейки", доставшейся Витьке в качестве прощального отцовского подарка, не осталось и следа. Продали?

   - Ви-и-ить, - неуверенно позвала я, делая несколько осторожных шагов к топчану. Человек под ватниками зашевелился.

   - Вить, а Вить, - снова позвала я, подойдя ещё на два шага.

   Из-под ватников показалась взлохмаченная черноволосая голова. Чёрт, не Витька! Я невольно попятилась. Кто это? Может, я бокс перепутала? От холода? Ой, мама! Логинов! Что называется, не ждали!

   - Чего тебе, - хмурый и недобрый Логинов, явно заспанный, сбросил ватники, сел на топчане, спустив ноги на пол.