Где-то рядом Судха проходила тот же самый обряд. И хотя я знала, что должна всё время смотреть на шелковый платок, чтобы встретиться взглядом с Сунилом, как только его уберут — этот взгляд должен был принести благополучие мужу и жене, — я вытянула шею, пытаясь найти Судху. Бесполезно. Всё, что я видела — блеск браслетов и сережек, и яркие пятна сотен шелковых сари. Казалось, что все жители Калькутты собрались здесь и разделяли нас с Судхой.

Если бы я увидела лицо Судхи, мне стало бы немного легче. Вчера с ней что-то произошло после того, как я разозлилась и выскочила из комнаты. Теперь я жалела об этом. Потому что когда я вернулась, она лежала на кровати, укрывшись с головой толстым покрывалом, несмотря на жару. Я знала, что она не спит, и отбросила покрывало, но Судха даже не пошевелилась. Ее лицо было мокрым от пота, а глаза были закрыты. Я стала трясти ее и звать по имени. А когда она, наконец, открыла глаза, то посмотрела на меня так, словно не узнавала. Ее лицо напомнило мне случай, когда одна из служанок сильно обожглась, уронив на себя горшок с кипящим далом. На ее руке вспух большой пузырь. Пиши заставила ее опустить руку в воду со льдом, пока мы ждали доктора. Она спросила служанку, стало ли ей легче, но девушка ничего не отвечала, она смотрела с таким же, как сейчас у Судхи, бессмысленным выражением лица, как у испуганного животного.

Раньше я понимала, что происходит, даже если Судха ничего мне не говорила. Но в последнее время между нами словно стояла пелена из тумана. Сначала я винила в этом Судху, мне казалось, что она намеренно отдаляется от меня, чтобы было не так больно расставаться. Но теперь, стоя перед Сунилом и разглядывая его ноги, я думала, что тоже была виновата, потому что меня так захлестнуло неизведанное чувство, что я не обратила внимания на ее молчаливое отчаянье.

— Анджу! Анджу! — закричали женщины, державшие платок, который теперь лежал у моих ног.

— Ее муж стоит прямо перед ней, а она о ком-то мечтает! — пошутил кто-то из гостей.

Я залилась краской и подняла глаза на Сунила. Он улыбнулся, слегка приподняв брови. Видно, он тоже собирался подразнить меня. О ком ты так напряженно думала, что чуть не пропустила священный момент первого взгляда мужа и жены? Но когда я ему расскажу о своих тревогах, о Судхе, он поймет меня, я уверена. Да и как мог не понять меня человек, любящий Вирджинию Вулф?

Мы обменялись гирляндами, сделанными Пиши из цветов жасмина, роз и гардении. Позже, вдыхая запах этих цветов, я буду вспоминать обжигающее прикосновение пальцев Сунила на моей шее. Края нашей одежды связали, и мы сделали семь кругов вокруг священного огня. Моя ладонь лежала в сильной и теплой ладони Сунила, словно птица, нашедшая свое гнездо.

— Мое сердце принадлежит тебе, а твое — мне, — повторила я за священником, стараясь как можно отчетливее произносить каждое слово. — Семь жизней я буду следовать за тобой, пока не придет конец света.

Сунил крепче сжал мою руку, почувствовав, с какой твердостью в голосе я произносила эти слова.

Церемония продолжалась еще долго. На голову невесты должны были нанести синдур, опять читать мантры, потом произвести обряд официальной передачи невесты жениху, а потом снова читать мантры. Но для меня все уже было кончено, поскольку я чувствовала, что соединилась с Сунилом навсегда.

Мы собирались перейти в другой угол тента для совершения следующего ритуала, но я попросила Сунила подождать минутку: я хотела увидеть, как Судха делает семь кругов вокруг огня. Как же она была красива! Я слышала, как кто-то из гостей сказал: «Она красива как никогда!» — все восхищались ее сандаловыми узорами на лбу, прозрачным румянцем на щеках, ее густыми ресницами, которые она скромно опускала, идя за Рамешем. Но они не видели, как она была красива той ночью во время грозы, с обнаженной грудью и сияющими глазами, в которых светилась ее душа.

Вдруг Судха споткнулась, запутавшись в подоле сари. Рамеш, быстро обернулся, чтобы поддержать ее, но она успела восстановить равновесие и резко отшатнулась назад, чтобы он не дотронулся до нее. Мне стало страшно, когда я заметила, что лицо Судхи стало похоже на пустую маску, из которой ушла вся жизнь. Я словно видела, как разыгрывают сказку, что она мне рассказывала: про принцессу змей, которая, потеряв любимого, оказалась в лапах у злого короля. Теперь ей ничего не оставалось делать, как идти за ним в его пустынное королевство.

Я глубоко вздохнула. Судха, что ты сделала со своей жизнью? И я, поглощенная своей непростительной радостью, почему я не остановила тебя?

Сунил, услышав мой вздох, понял его совсем по-другому:

— Да, она так прекрасна, поистине прекрасна…

Его слова не показались мне странными. Всю свою жизнь я слышала, как все — и мужчины, и женщины — восхищались Судхой, часто гораздо эмоциональнее. Но я услышала что-то еще в голосе Сунила, что заставило меня пристально на него посмотреть.

— Самая прекрасная из женщин… — пробормотал он чуть слышно и замолк.

Он продолжал смотреть на Судху — словно не мог отвести от нее взгляд. Его лицо, такое открытое и простое, было похоже на дом, в окнах которого нет занавесок. И потому что я сама была так сильно влюблена, я легко прочла по его лицу, что он чувствовал.

Когда-то очень давно, еще в школе, я смотрела фильм, где показывали калифорнийскую секвойю, в которую ударила молния. Дерево не сгорело и даже не обуглилось. Снаружи оно ничем не отличалось от других деревьев. Но когда к нему прислонился человек, оно рухнуло на землю. Оказалось, что внутри него был один пепел.

И я почувствовала себя этим деревом.

Но свадебная церемония продолжалась. Сунил нанес мне на лоб синдур, а я надела ему на палец кольцо. Мы произнесли молитву, в которой просили супружеского счастья. А когда Сунил говорил: «И я буду защищать, ценить и любить тебя, как мою Лакшми, мою богиню благоденствия», мимо проходила Судха, еле передвигая ноги, и я услышала, как задрожал голос Сунила.

Почему больше никто не заметил этого?

Наверное, я просто устала и переволновалась. Совершенно ослабевшая от свадебного поста, я слишком много смысла вкладывала в каждый взгляд и молчание. Даже если мне и не показалось, какое это имело значение? Мы с Сунилом должны были уехать в Америку, и после этого вечера он уже, наверное, никогда больше не увидел бы Судху. В любом случае она никогда не предала бы меня, ни в одной из миллиона жизней. Однако, несмотря на все рассуждения, во рту у меня пересохло, руки задрожали и, когда мы встали я, так же, как Судха, чуть не упала, и Сунил едва успел схватить меня под локоть.

В банкетном зале все толклись вокруг нас, чтобы поздравить. Наши мамы всплакнули. Поцеловавшись и выслушав благословения от мам, мы сели за стол для молодоженов, стоящий в дальнем углу зала так, чтобы мы были обращены лицом к гостям: сначала Рамеш, потом Судха, дальше Сунил и я. Какая комедия ошибок! Что за перекошенный любовный квадрат! Рамеш, единственный из нас в приподнятом настроении, задавал Сунилу миллион вопросов про Америку. Судха сидела, уставившись на блюдо из банановых листьев, словно никогда такого не видела. Ее лицо матово сияло, чуть тронутое потом, как росой. Я смотрела, как мой муж пытался отвечать на вопросы Рамеша и не смотреть на Судху. Я видела, как Сунил старался быть внимательным ко мне, то немного рассеянно предлагая поесть, хоть кусочек жареной рыбы, то спрашивая, хорошо ли я себя чувствую. Видно было, что он потрясен страстью, которая ослепила его, как вспышка огня; что ему хотелось сохранить достоинство. А меня снедала ярость, беспомощная любовь и ревность, и я не была уверена, что мне удавалось отвечать ему вежливо. Да, в первый раз в жизни, меня мучила ревность к Судхе, сестре моего сердца.

После ужина мы встали из-за стола: Рамеш, Судха, потом Сунил и я. Судха вынула свой носовой платок из-за пояса, чтобы вытереть пот с лица и уронила его, убирая обратно. Платок упал позади стола. Это был один из тех самых платков, вышитых Пиши цветами лотоса, приносящими удачу, — в моей блузке лежал такой же. Я уже хотела сказать Судхе про него, как Сунил неожиданно нагнулся, поднял платок и положил его в карман курты.