«Ну, хоть это хорошо, – подумал он, – а вот я сейчас сделаю глоток-другой – и в постель, на чистое бельё, спа-а-ать…» – барон сладко зевнул и направился к алькову, неся в здоровой руке кубок.

И тут в дверь негромко постучали. Вольфгер досадливо поморщился. «Наверное, служанка решила пожелать господину барону спокойной ночи, узнать, не надо ли ему чего и, самое главное, получить монетку. Ну её к дьяволу, не буду открывать!» – решил он.

Стук повторился. Вольфгер упрямо не откликался, разбирая постель.

– Вольфгер, ты здесь? Открой, это я, Ута… – раздалось из-за двери.

«Сладчайший Иисусе, – мысленно простонал Вольфгер, – ну за что мне это?! Опять у девчонки какие-то неприятности или страхи, мышь, что ли, увидела? Но делать нечего, надо открывать…»

Он отодвинул засов, открыл дверь, и в комнату вошла Ута. Она переоделась в то платье, которое барон видел на ней в её доме. Девушка молча заперла дверь и повернулась к Вольфгеру.

– Что слу… – начал Вольфгер и осёкся.

– Барон Вольфгер фон Экк, я пришла, чтобы заявить на тебя свои права, – сказала Ута явно заготовленные слова.

Вольфгер так удивился, что сделал шаг назад, споткнулся и плюхнулся на кровать, чуть не расплескав вино. Теперь он смотрел на Уту снизу вверх.

– Той ночью в моём доме ты повёл себя как настоящий рыцарь, – сказала она, – хотя я, честно сказать, и ждала, что ты будешь чуточку менее благородным… – С её губ сорвался смешок. – Подождём, – решила я тогда, – пока ты обратишь на меня своё благосклонное внимание. И я стала ждать, и терпеливо ждала до тех пор, пока в отряде не появилась эльфийка. Теперь всё изменилось, и я больше ждать не могу. Всем известно, что ни один мужчина не устоит против чар эльфийской девушки, не устоишь и ты. Собственно, ты уже не устоял, я не слепая, и вижу, как ты раздеваешь её взглядом. Но предупреждаю: эта девица принесёт тебе несчастье. У эльфов нет души, они не знают, что такое любовь и семья. Ты будешь сгорать от любви и желания, а она будет ослепительно и холодно улыбаться. И всё. Я знаю, что эти слова не способны отвратить мужчину от страсти к эльфийке, поэтому-то я и пришла к тебе в надежде, что Алаэтэль ещё не полностью завладела твоей душой.

Барон, растерянный до немоты, сидел на кровати, не зная, что сказать.

– Похоже, я всё-таки опоздала, – с горькой обидой и слезами в голосе сказала Ута. – Если ты будешь и дальше молчать, я немедленно уйду, а завтра меня в Дрездене не будет!

– Нет, по… пожалуйста, Ута, останься, прошу тебя, – пробормотал Вольфгер, пытаясь подняться, но проклятая мягкая кровать мешала ему это сделать, и он чувствовал себя дурак дураком. Взявшись левой рукой за спинку кровати, барон попытался встать, сморщился от неожиданной боли и чуть не упал. Ута подхватила его. Вольфгер воспользовался этим и обнял девушку за талию. Сложена Ута была на диво хорошо.

Ута прижалась к барону, схватившись руками за ворот его рубахи и заглядывая ему в глаза.

– Вольфгер, скажи, почему ты так холоден ко мне?

– Ута, я… Не мог же я… Это выглядело бы как насилие…

– Но теперь это не будет выглядеть как насилие, – прошептала девушка, прижимаясь к нему щекой.

Вольфгер осторожно распустил шнуровку её лифа и спустил платье с плеч. Она сделал шаг, переступила через платье и теперь стояла перед ним в одной рубашке. Потом закинула руки ему за шею, обняла, нежно поцеловала и снова прижалась всем телом.

– Вольфгер, – промурлыкала она, – я всё ещё в долгу перед тобой за своё спасение, и теперь самое время его отдать.

Барон хотел поднять девушку на руки, но она запротестовала:

– Нет-нет, тебе пока нельзя поднимать тяжести! Я знаю, как обращаться с ранеными! Ложись, я всё сделаю сама… – и Ута дунула на свечу.

Теперь в комнате было почти темно, выделялся только серый прямоугольник окна.

Вольфгер лёг на спину, и Ута пришла к нему. Она оказалась страстной, нежной и чуткой. Время в маленькой комнате на втором этаже гостиницы «Золотой лев» потекло густым мёдом.

Они лежали в постели, узковатой для двоих, пили вино, заедая его яблоками, и смеялись.

– Ну вот, – заметил Вольфгер, – вино кончилось, давай позовём служанку, пусть принесёт ещё кувшин из погреба, да холодненького! И ветчины с хлебом, а?

– Что ты, Вольфгер, разве можно? – притворно ужаснулась Ута, – служанка же увидит меня в твоей постели, что будет с моим добрым именем, с моей репутацией?

– Завтра всё равно все будут всё знать, – отмахнулся Вольфгер.

– Это же постоялый двор, от прислуги не укроешься. Так я позову?..

– Не смей! – Ута шутливо закрыла ему рот ладошкой. – Все спят, ночь на дворе, перебудишь всю гостиницу…

– Но я хочу вина!

– Потерпишь! Впрочем, в моей комнате стоит такой же кувшин. Я сейчас принесу.

– Оденься хоть!

– Я – ведьма, мне положено ночью голышом скакать!

Она встала, не стыдясь своей наготы, и вышла из комнаты. Вольфгер крякнул и почесал в затылке совершенно мужицким жестом.

Вскоре Ута вернулась с кувшином и, поставив его на пол у кровати, забралась под одеяло. Вольфгер обнял её здоровой рукой.

– Ну как, фройляйн, установила на меня свои права? – усмехнулся Вольфгер.

– Не совсем! – в тон ему ответила Ута, – надо бы для надёжности ещё разок…

– Так-то ты относишься к раненому! Ну давай попробуем…

– А где Кот? – поинтересовался Вольфгер. – Что-то его давно не видно.

– Не знаю, гуляет, наверное, где-нибудь, – ответила Ута. – Посмотри, сколько в городе замечательных крыш и помоек, раздолье настоящему коту! Ты за него не беспокойся, он не пропадёт. Всё-таки это не совсем кот, он вполне способен постоять за себя. Лучше скажи, а ты не боишься… ну, быть с ведьмой?

– Не знаю, – удивился Вольфгер, – а что, разве мне это чем-нибудь грозит?

– Тебе, наверное, нет, – ответила Ута, – но, всё-таки… Истинные христиане ведьм не любят и боятся. Общение с ними – грех.

– А я не могу назвать себя истинным христианином, – ответил Вольфгер, – хотя, естественно, крещён по христианскому обряду. Только нет во мне истинной веры… Но постой, ты как-то странно сказала: «тебе – нет», а тебе, выходит, да?

Ута замялась.

– Ну, понимаешь… Об этом сейчас не стоит говорить.

– Ну а всё-таки? – не отставал Вольфгер. Он повернулся на бок и смотрел на девушку, ласково гладя её грудь.

Ута вздохнула и нехотя заговорила, стараясь не смотреть на возлюбленного.

– Понимаешь… Ведьме положено… Ну, как это принято говорить… Удовлетворять похоть с подобными себе, словом, с колдунами. Их соития всегда бесплодны. Но если ведьма проведёт ночь с обычным мужчиной, понесёт и родит ребёнка, то на свет может появиться просто урод. Он сразу умрёт, так чаще всего и бывает. Это ничего. Но может случиться, что родится с виду обычный ребёнок, а вырастет из него страшный чёрный колдун, некромант, изувер… И загнать его обратно в небытие будет стоить большой крови. Нормальных детей у ведьм почти никогда не бывает, ну и… ведьмы редко переживают рождение своего ребёнка. Роды у них почти всегда оканчиваются смертью, но ведьма не может умереть просто так, как обычная женщина. Она должна передать… нечто… девочке, которая станет ведьмой вместо неё. А это непросто, ведь годится далеко не всякая, поэтому ведьмы, бывает, годами влачат жуткое состояние – ни жизнь, ни смерть. Они не живут, но и умереть не могут, – Ута вздрогнула.

Вольфгер обнял её:

– Прости за дурацкий вопрос, расстроил я тебя, да и сам расстроился.

– Нет, ты всё равно должен был узнать, – серьёзно ответила Ута. – Ведьме нельзя делить ложе с обычными мужчинами. А вот я не удержалась, барон Вольфгер фон Экк, и не жалею! Налей-ка мне ещё вина!

Они допили вино, Ута вздохнула, повозилась, устраиваясь под боком у Вольфгера и сонно шепнула:

– Давай-ка спать, твоя милость, полночь давно отзвонили. Знаешь, как у нас в деревне говорили?