В начале октября болгарские власти совершили новый враждебный акт, организовав в Софии «выставку» клеветнических антисоветских материалов, рассчитанную на то, чтобы подорвать доверие и уважение болгарского народа к народам СССР. Советское правительство не могло пройти мимо этой вылазки и поручило Лаврищеву заявить решительный протест, что он и сделал в ноте болгарскому МИД от 6 октября. В ноте указывалось, что на выставке фигурируют фальсификации, изготовленные врагами Советского Союза в тщетной надежде поколебать искреннее уважение к народам СССР со стороны болгарского народа. Советское правительство, отмечалось далее в ноте, квалифицировало действия болгарского правительства как проявление враждебного отношения к народам Советского Союза.

Положение в Югославии и Греции в рассматриваемый период определялось двумя основными факторами – разбойничьим хозяйничаньем германо-итальянских оккупантов, с одной стороны, и подъемом национально-освободительного движения – с другой.

Югославское и греческое правительства, обосновавшиеся в Лондоне под опекой Форин офис, поддерживали связь с подпольными организациями правого толка в Югославии и Греции, но их деятельность была по преимуществу негативной. Они сдерживали развитие освободительной борьбы против оккупантов, считая ее в данный момент несвоевременной. Главной патриотической силой в этих странах были партизанские отряды, созданные коммунистическими партиями и ведущие вопреки увещеваниям из Лондона активную вооруженную борьбу.

Наибольшего масштаба сопротивление оккупантам достигло в Югославии. Уже к осени 1941 года численность партизанских отрядов составляла около 70 тысяч бойцов. В течение второго полугодия этого года и в 1942 году они освободили многие города и районы Сербии, Черногории, Боснии, Герцеговины и других областей страны. Важным этапом в деле национального освобождения Югославии стало создание в ноябре 1942 года в городе Бихач Антифашистского веча народного освобождения Югославии (АВНОЮ) – представительного органа патриотических сил всех областей страны.

Боевые успехи партизан снискали им широкую популярность в Югославии и за ее пределами. Высокую оценку им дало Советское правительство в своем заявлении от 14 октября 1942 года. «Наиболее ощутимый ущерб, – говорилось в нем, – нанесен врагу в тех странах, где, наподобие великому движению народных мстителей-партизан, борющихся против оккупантов на временно оккупированных гитлеровцами советских территориях, верные патриоты бесстрашно вступили на тот же путь вооруженной борьбы с захватчиками, как это имеет место в особенности в Югославии».

Трудности освободительной борьбы против военной машины вермахта усугублялись предательской деятельностью отрядов четников под командованием полковника Михайловича. Они фактически сотрудничали с генералом Недичем, премьер-министром белградского марионеточного «правительства». Проводя по указанию Недича и с благословения эмигрантского правительства политику торможения вооруженной борьбы, полковник Михайлович потребовал от партизан безусловного подчинения себе, как «верховному руководителю Сопротивления». Формальное право для такого требования ему давала поддержка эмигрантского правительства, которое в декабре 1941 года произвело Михайловича в генералы, а в январе 1942 года назначило своим военным министром.

18 ноября 1941 года премьер-министр генерал Симович обратился в советское посольство в Лондоне с просьбой о том, чтобы Советское правительство рекомендовало партизанам признать Драже Михайловича «национальным военным вождем». Одновременно аналогичные демарши в Наркоминделе предприняли югославский поверенный в делах Богич и от имени Форин офис английский посол Стаффорд Криппс. Естественно, Советское правительство не согласилось на подобный шаг, имея в виду, что генерал Михайлович скомпрометировал себя связями с коллаборационистом Недичем и не заслуживал доверия.

Широкое признание партизанского движения в качестве главного фактора национально-освободительной борьбы сеяло смятение в кругах реакционной югославской эмиграции, опасавшейся, что после победы над Германией народы Югославии выступят против реставрации антинародного монархического строя и пойдут по пути социального прогресса. Эти опасения высказывало югославское правительство, а вместе с ним и другие эмигрантские правительства, сталкивавшиеся с более или менее аналогичной ситуацией в своих странах и нуждавшиеся в политической помощи извне. Реакционные эмигрантские круги становились послушным орудием английской дипломатии.

В угоду Форин офис они одобрили планы создания на Балканском полуострове и в Восточной Европе некоего подобия того «санитарного кордона», который после первой мировой войны был сколочен вдоль западной границы СССР. Первым звеном нового «кордона» явился договор о союзе, подписанный 15 января 1942 года в Лондоне эмигрантскими правительствами Югославии и Греции. Неделю спустя там же было заключено соглашение о создании польско-чехословацкой «конфедерации». По смыслу соглашения, эмигрантские польское и чехословацкое правительства обязались координировать свою деятельность в экономической, политической, социальной и военной областях. После окончания войны к этим двум странам должны были – по замыслу чиновников Форин офис – присоединиться и некоторые другие государства, составив, таким образом, непрерывный «кордон» из стран, лежащих между Балтийским и Средиземным морями.

Затея с новым «санитарным кордоном», в целях благовидности именуемым «федерацией», имела скрытое антисоветское острие, и советской дипломатии необходимо было не только оценить ее по достоинству, но и предпринять надлежащие политические шаги, чтобы не допустить ее осуществления. Ближайшим делом было, конечно, всестороннее изучение проектируемого и частично уже осуществляемого «кордона», в который входили четыре страны – Польша, Чехословакия, Югославия и Греция, относящиеся к Четвертому Европейскому отделу, – правда, пока только в лице эмигрантских правительств.

Этой проблеме, в центре которой – с точки зрения советских государственных интересов – стояла польско-чехословацкая «конфедерация», наш отдел уделил весьма серьезное внимание. Мы подготовили соответствующие материалы и наметили в докладной записке руководству НКИД предварительные выводы, в октябре 1943 года положенные в основу аргументации советского представителя на Московской конференции министров иностранных дел СССР, США и Англии.

Теперь я остановлюсь на двух узловых вопросах польско-советских отношений этого периода – о нарушении союзнических соглашений о польской армии на территории СССР и о нелояльности посольства.

В соответствии с достигнутой в декабре 1941 года договоренностью Советское правительство предоставило польскому правительству беспроцентный заем в сумме 300 миллионов рублей, обеспечивавший развертывание польской армии в составе шести пехотных дивизий, запасных частей и частей усиления общей численностью 96 тысяч солдат и офицеров. Было также претворено в жизнь обещание о переводе формирующихся польских дивизий из района Бузулука в Среднюю Азию и Северный Казахстан. Таким образом, были созданы все необходимые условия для ускоренного формирования армии, с тем чтобы она в надлежащие сроки смогла выступить на фронт и принять участие в военных действиях.

К февралю польская армия фактически уже развернулась в составе шести дивизий, насчитывавших 73 тысячи солдат и офицеров. Некоторые из этих дивизий были полностью обмундированы, вооружены и обучены, иначе говоря, подготовлены к отправке на фронт. Но командование армии вовсе и не помышляло об этом. Генерал Андерс втайне гнул свою линию на вывод польской армии из Советского Союза в Иран, линию, отвергнутую во время советско-польских переговоров 3–4 декабря 1941 года. Имея в виду эту цель, он выдвигал всевозможные предлоги, чтобы не допустить отправку на фронт хотя бы одной дивизии. Эта негативная линия Андерса была поддержана генералом Сикорским.