Они лежали на постели бок о бок, чуть соприкасаясь телами, в изнеможении от любовного безумия. Кли привел ее сюда после обеда — отдохнуть, — сказал он, но мгновением позже произошло неизбежное. Кли стал целовать и ласкать ее, она ответила горячо и страстно, как и всегда, стоило лишь ей почувствовать ни с чем не сравнимое прикосновение его рук. Они раздели друг друга, и едва их нагота стала явью, Кли стремительно привлек ее к себе, и возобновилось нежное неистовство.

Только тут Ники пронзила мысль: как странно, они знают друг друга уже два года, но у них ни разу не шевельнулась мысль, что близость меж ними так возможна. Теперь, вот уж несколько дней, они все не могут насытиться друг другом — стоит оказаться наедине, как руки сами знают, что делать.

Ники слегка повернула голову, покоившуюся на подушке. Кли лежал на спине. Как и она. Глаза закрыты, пушистые ресницы темнеют на фоне бронзовых щек. К нему всегда хорошо приставал загар, вот и теперь, едва появившись на ферме, он успел изрядно потемнеть. Тело его стало золотисто-коричневым, только на месте плавок белел четкий треугольник.

В минуты покоя лицо его стало мягким и нежным; крупный благородный рот был очень даже мил. Ники вдруг захотелось дотронуться до его губ, но она сдержалась, чтобы не разбудить спящего.

Клиленд Донован.Она произнесла про себя его имя. Замечательный человек, прекрасный мужчина, без малейшего изъяна. Он честен, справедлив, добр, красив. Ему можно довериться. Ей вспомнилось то особенное выражение, которое ее мать приберегала для достойных восхищения людей. У них, говорила она, все цвет в цвет. Именно таков Клиленд Донован.

Он ее самый близкий, самый дорогой друг. Прежде она любила его как брата. Теперь же он стал ее возлюбленным. Их соединило влечение плоти и, может быть, соединит и влечение душ. Если уже не соединило. Она не знает, что будет с ними, долго ли им суждено быть вместе, как сейчас. Но она знает точно, что может безраздельно верить Кли, даже доверить ему свою жизнь — в Пекине он доказал это. Он принадлежит именно к такому типу мужчин — храбрых, сильных, надежных. Рядом с Кли она в безопасности. Он дает ей ощущение покоя и заботы.

Кли открыл глаза и встретил ее пытливый взгляд. Взяв Ники за руку, он привлек ее к себе и, уткнувшись в ее шею, прошептал на ухо:

— Ты так смотрела на меня, о чем ты думала?

— По правде сказать, о тебе.

— И что же ты обо мне думала?

— Что ты из тех, у которых все цвет в цвет. Так моя мама говорит о людях, которыми восхищается.

Она почувствовала, как он улыбнулся.

— Не хочешь ли ты таким образом сообщить, что восхищена мной? — спросил ее Кли и, не дожидаясь ответа, добавил: — Хотелось бы, чтобы ты чувствовала ко мне не одно лишь восхищение.

— Не беспокойся, — возразила она. — Я столько всего чувствую... — Она слегка отодвинулась и заглянула в его карие глаза, сверкавшие озорством. — Какой ты, однако! — воскликнула Ники, упираясь рукой ему в грудь и пытаясь оттолкнуть. — Ты хотел заставить меня сказать то, о чем я, быть может, потом бы пожалела.

— Кто, я? И в помыслах не имел. — Кли улыбнулся и нежно погладил ее волосы. Руки его скользнули вниз по ее спине, губы завладели ее губами, и он начал медленно овладевать ею.

Ники пылала, она снова жаждала его, будто не было изматывающего безумия всего пару часов назад. Ей до боли захотелось осязать в себе его твердость и мощь, слиться с ним, раствориться в нем.

Словно прочтя ее тайные мысли, Кли вдруг оказался над ней, упершись напряженными руками по обе стороны ее тела.

Она дотронулась до него, нежно провела пальцами по губам, не отводя пристального взгляда.

Он смотрел в ответ не мигая и вдруг вошел в нее с той же силой, что и в их первую ночь любви в саду. Из уст ее вырвался крик боли и удивления. Не обращая внимания, он двигался все сильнее и сильнее, боль растаяла, и Ники открылась навстречу ему, истекая соками. Она обхватила его руками и ногами, связала, приковала к себе, чувствуя его всем телом ее дыхание слилось с его дыханием.

Кли поцеловал ее жестко, почти грубо, потом вдруг откинулся назад, выгнувшись дугой, и застонал, словно от нестерпимой боли.

— Я люблю тебя, Ник, — выкрикнул он. — Я люблю тебя. — И изошел любовной влагой, так же как долей секунды раньше изошла она сама. И в это самое мгновение у нее сверкнула мысль: „Я начинаю любить тебя". Но она не смогла вымолвить ни единого слова и лишь крепко обняла его, едва он рухнул на нее, погрузив лицо в ее волосы.

15

Кли остановился в дверях библиотеки, опершись о косяк и глядя на Ники.

— Привет, — улыбнулась она, подходя к нему.

На ней было платье с круглым воротом, без рукавов; ткань в свободном покрое спадала складками от сборок на плечах. Голубое, оттенка дельфиниум, оно как нельзя лучше подходило к ее чудным глазам. При малейшем движении легкий шелк клубился, словно облачко. Короткое, плотно обхватывавшее шею жемчужное ожерелье и серьги ярко выделялись на фоне загара. Казалось, этим вечером от ее золотистой кожи, золотистых волос и сияющих глаз струится сказочный свет.

Когда она замерла перед Кли, он, вглядевшись, заметил это свечение, исходящее изнутри и отличающее всякую женщину, которую недавно щедро ласкали и любили и которая любила в ответ. Аромат женственности сквозил во всем — в розоватом отсвете кожи, зрелых очертаниях рта, мудром выражении знающих глаз. Сей облик неоспоримо свидетельствовал лишь об одном, и любой мужчина безошибочно понял бы все с полувзгляда.

— Ты роскошна, Ник, — сказал Кли, властно беря ее обнаженную руку и нежно целуя в щеку.

— Ты и сам выглядишь неплохо, — отвечала она, оценивающе окидывая его взглядом и отмечая отличный покрой спортивного пиджака и рубашки цвета белой фиалки, подчеркивавшей загар и темные волосы, дорогой бордовый шелковый галстук, отлично сшитые легкие черные брюки и надраенные до зеркального блеска туфли. Закончив осмотр, она с нескрываемым восхищением добавила: — Так бы и проглотила.

— Это отложим на потом, — усмехнулся Кли и, направляя ее к лестнице, сказал: — Пора трогаться. Заказать столик оказалось не так-то просто — глупо было бы его потерять.

Несколько минут спустя Кли вывел машину со двора и покатил по дороге, ведущей к шоссе.

— Куда же мы все-таки едем? — спросила Ники. — Что ты все секретничаешь?

— Разве? Вот уж не собирался. — Кли взглянул на нее краем глаза и снова сосредоточился на дороге. Через некоторое время он объяснил: — Мы едем в Ле-Бо, городок неподалеку от Сен-Реми, в ресторан, который называется „Л'Юсто де Боманьер". Изумительное заведение, прекрасная кухня. Знаю, знаю, ты в сотый раз скажешь, что сыта по горло, наелась до самой смерти... Но я и не прошу тебя много есть, просто пробуй. Во всяком случае, мне хотелось бы свозить тебя туда хотя бы потому, что такого места ты нигде не увидишь. Кроме того, сегодня праздник.

— А что мы празднуем? — Она посмотрела на него из угла сиденья, прислонившись плечом к окну.

— Мы празднуем начало работы над нашей книгой — для которой у нас теперь есть название. Ну и так, еще кое-какую мелочь.

— К примеру?

— Позже скажу.

Кли включил магнитофон, и машину заполнила „Голубая рапсодия" Гершвина. Они ехали молча довольно долго, слушая музыку и, как всегда, чувствуя совершенный покой и свободу в обществе друг друга.

Когда они проезжали через Сен-Реми, Ники нарушила молчание:

— Ле-Бо — это что-то знакомое. Думаю, моя мама упоминала его в одной из своих книг. Только не могу вспомнить, в какой именно и по какому поводу.

— Ле-Бо — старинный средневековый городок, — ответил Кли. — Ему сотни лет. Он построен на скальных породах, высоко над долинами. Теперь от него остались одни развалины. Это город-призрак — который до сих пор поражает воображение. Он известен как феодальная крепость с одиннадцатого по пятнадцатый век, когда в этих краях правил род Бо. Кровавое, воинственное и жестокое семейство, прославившееся, однако же, еще и своим покровительством трубадурам...