«Запомни — внутри у тебя душа, и, для того чтобы никто не смог в нее залезть — надо окружить ее сталью». Эта его фраза навсегда запечатлелась в моем сознании.

Моего отца в нашем небольшом убежище знали и помнили все. Он был человеком, ставшим моим кумиром с первого года жизни, и через семнадцать лет в этом отношении ничего не изменилось. Он был великим воином, который всю жизнь сражался с отрядами нео, что по сей день осаждают наши укрепления, забирая жизни десятков бойцов. Он первым шел в самую гущу боя и не бросал товарищей, даже если у них больше не было сил сражаться, а шансов выжить практически не оставалось. Многих раненых он вынес из боя на своих плечах. Если же собирался большой рейд — первым добровольцем всегда был он. Те, кто выжили за стенами нашего укрепления, многим ему обязаны… но, спустя год после того, как он пропал, стали понемногу забывать о том, как много для них сделал этот Воин. Я их не осуждаю — здесь у всех много забот, а проблем еще больше. Когда вокруг царят смерть и хаос, каждый, кто смог выжить, — уже герой.

Отряд моего отца год назад отправился в рейд, организованный Тарасовым. Виктор Тарасов — наш лидер, которого выбрали на пост управляющего убежищем два года назад. Помнится, тогда над нами, выжившими, нависла довольно серьезная угроза, связанная с острой нехваткой продовольствия. Управляющий, который был до Тарасова, оказался очень прижимистым типом и отдавал людям лишь чуть больше половины того, что бойцы приносили из рейдов. Остальное, как он выразился, «откладывал на черный день», пряча продукты в своей подсобке. Однако ходили слухи, что Тарасов задолго до выяснения правды хотел занять место вора. Кто-то даже говорил, что Виктор сам указывал управляющему что делать, угрожая тому раскрытием правды. Но это все слухи.

Мой отец и его бойцы должны были уйти лишь на несколько километров к югу. Это была обычная разведка, немудреное дело для таких профи, как мой отец и его команда. Вернуться они должны были через сутки… Ушло шестеро отличных бойцов — ни один из них не пришел обратно. Первое время я ждал. Верил, что однажды, когда я буду тренироваться в зале, он, как и раньше, зайдет, улыбнется — и все у нас будет как раньше. Но он не вернулся…

Постепенно мы с сестрой перестали ждать его возвращения — надо было учиться выстраивать свою жизнь без его поддержки. Мы с Викой постоянно держимся вместе. Сестра самый дорогой человек, который у меня остался в этом мире, изуродованном Последней Войной. Давно уже нет того мира, о котором я читал в старых книгах и пейзажи которого я видел на пожелтевших от времени картинках, которыми увешаны все стены в спортзале. Двести лет прошло с тех пор, как планета опустела и стала домом уже не для людей, а для мутантов.

Каждый раз, когда я слышал о трагедии, произошедшей два века назад, я удивлялся — насколько же люди были жестоки по отношению друг к другу, с каким остервенением они разрывали планету по кусочкам, желая заполучить все больше территорий. Ради чего? Деньги, власть, природные ископаемые? Жадность затмила их разум…

И что теперь? Мы, наследники наших великих предков, вынуждены сидеть в подземельях, боясь лишний раз высунуть нос на поверхность. Постоянная борьба выматывает людей, ломает их силу воли, заставляет отступать. Да и можно ли назвать происходящее борьбой? Навряд ли. Здесь больше подойдет термин «истребление». Давно уже новые обитатели Москвы бродят по пустым, заросшим дикими сорняками улицам некогда великого города, охотясь на потомков тех людей, кто однажды собственными руками уничтожили свою цивилизацию…

В общем, стараясь равняться на отца, заботясь о Вике и постоянно изматывая себя тренировками на стрельбище и в «качалке», я выживал, надеясь на будущее. Хотя… Теперь будущее в нашем положении — очень размытое понятие. Вокруг — Поля Смерти и орды нео вместе с другими мутантами разных форм и размеров. Прибавьте к ним орды биороботов — и поймете, что окружающая среда стала абсолютно непригодной для того, чтобы строить новую цивилизацию. Хотя вы, наверное, не хуже меня все это знаете.

Сбросив на бетонный пол штангу, я распрямился и посмотрел в потрескавшееся зеркало, висевшее на стене напротив. Без лишнего хвастовства скажу — телосложение у меня было очень даже крепкое. До отца, конечно, далеко, но это вопрос времени. Шрам, пересекающий левую бровь, который я получил в баре неделю назад во время потасовки, понемногу заживал. Когда я на него смотрел, то с гордостью вспоминал, как в одиночку положил на пол четверых завсегдатаев, потратив не больше полминуты, — я не задира какой-нибудь, просто они слишком много о себе возомнили после пары стаканов и стали приставать к Вике.

Сестра работала в этом заведении с пятнадцати лет, желая, как она выразилась, принести хоть какую-то пользу народу. Однако я мог бы и не влезать. Моя сестра пару лет назад достала где-то книгу со странным названием — «карате». В ней было много фотографий с изображениями разнообразных движений, которые, теоретически, могли бы помочь в бою. Слово «теоретически» я зря употребил, так как своими глазами видел, как сестренка, и глазом не моргнув, отправляла на лопатки взрослых парней, которые, изрядно подвыпив, пытались устроить в баре потасовку.

Смыв холодной водой пот с лица, я накинул на плечи полотенце и направился к выходу. Выйдя из зала, я повернул в левое ответвление коридора и, погруженный в свои мысли, пошел дальше вдоль холодных бетонных стен. Пространство вокруг меня было тускло освещено фонарями, которые постоянно мигали из-за перепадов напряжения. Я все никак не пойму — если у нас такая напряженная ситуация с электричеством, зачем тратить его впустую? Для освещения коридоров вполне подошли бы факелы…

Я шел, погруженный в свои мысли об устройстве убежища, и не заметил Шота, который вылетел из-за угла и едва не сбил меня с ног. Шот — парнишка моего возраста, который никогда не расставался со своей гитарой, даже сейчас висевшей у него на плече. Играть он не умел абсолютно, но какие-то звуки ради своего удовольствия и на потеху окружающим все же извлекал из бедного инструмента, невесть как сохранившегося еще со времен Последней Войны. Откуда у парня появилось такое странное прозвище, уже никто и не помнил, даже сам Шот.

Чуть не свалившись на пол, Шот кое-как восстановил равновесие и, убрав с лица длинные волосы, озарил меня своей лучезарной улыбкой, которая никогда не пропадала с его лица. Парень всегда напоминал мне взъерошенного и нахохлившегося воробья — маленькую птицу, изображение которой я видел на картинках в древних учебниках по биологии. Тогда меня еще пытались научить чему-то кроме письма, чтения и искусства владения разным оружием. Но — тщетно.

— Макс! Тебя-то я и ищу! — завопил Шот, но тут же закашлялся, хватая воздух ртом, — быстро бежал, видимо.

— Привет, а что за срочность? Чего так несся-то?

Я с недоумением смотрел на загнувшегося приятеля, который не мог выдавить из себя ни слова из-за сбившегося дыхания.

Постояв секунд пять в позе прачки, Шот, наконец, отдышался и выпрямился.

— Через полчаса поднимись наверх, в зал военного совета. Там какое-то собрание будет — народу целую толпу позвали. Человек пятьдесят, не меньше. Твою сестру тоже, кстати.

— Чего?

Удивление на моем лице сменилось, как мне кажется, очень глупым выражением, поскольку Шот, посмотрев на меня, еще сильнее заулыбался.

— Я-то откуда знаю «чего». Просто поднимись, и все тебе расскажут. Я тоже там буду. Так что давай, я побежал остальных искать. А ты не опаздывай.

Больше я не успел ничего спросить, так как мой приятель, со скоростью, присущей, наверное, только нео, унесся дальше по коридору.

Решив не задерживаться, я пошел дальше, думая о словах Шота. Поворачивая за угол, я чуть не уткнулся носом в широченную грудь, покрытую густой серой шерстью.

— Аккуррратнее! — проворчал нео, отодвигаясь в сторону, чтобы дать мне пройти.

В нашем убежище уже привыкли к тому, что по коридорам расхаживает мутант. Одна девушка, Оля, привела с полгода назад его к нам в лагерь. Насколько я знаю, он помог Ольге выбраться из плена, в котором ее держали нео. Сказала, что он добрый и будет нам помогать. Это человекообразное и вправду помогает, причем очень даже неплохо — бок о бок с нашими защитниками отражает постоянные атаки себе подобных и беспрекословно слушается приказов нашего начальства. Не помню уже, как его зовут. То ли Бим, то ли Дрим… Неважно, в общем. Помнится, я тогда долго размышлял — может, все-таки они не все такие бездушные животные, какими мы их видим? Но я очень быстро уверил себя в том, что девяносто девять процентов нео таковыми и являются — тварями, жадными до человеческого мяса и крови — и вскоре завязал с подобными мыслями.