Груздев похвалил себя за то, что заблаговременно переключил телефон на бесшумный режим. Однако когда засветился экран, он невольно вздрогнул. Взял аппарат в руки и, увидев, с какого телефона звонят, замер. Сердце забилось быстрее, кровь прилила к лицу, а глаза стрельнули в сторону зеркала. Но у поэтов громко кричала Варвара Ивановна Трубогайкина и слышался голос Дальского, мелодичным фоном звучали голоса студенток. Понадеявшись, что в таком шуме его не услышат, Груздев нажал кнопку и осторожно сказал:

— Слушаю…

— Жорочка, я так хочу тебя увидеть, — скороговоркой проговорили в трубке. — Я сегодня дома одна, жду. Вечером, в семь часов, мой осел улетает в Москву. Ты придешь?

— Да, да… конечно, — спешно ответил психотерапевт и тут же отключился, но поймал себя на мысли, что нежный голосок этой женщины он мог бы слушать всю жизнь.

В помещении, занимаемом поэтами, события развивались своей чередой, вот только финал оказался совсем не тот, какой запланировал полковник Репнин. То есть поэтов с занимаемой площади не выселили, но совсем по другой причине.

Пристав была пожилой женщиной классического совкового вида: откляченный зад, обтянутый черными лосинами, блузка с рюшами, химическая завивка, яркие голубые тени над глазами, выщипанные подковки тоненьких бровей, нос уточкой и пронзительный, режущий уши голос. Ее группа поддержки состояла из студенток местного юридического института. Будущих юристок попросили сыграть роль понятых. Естественно, среди них находилась агент Блондинка, и, естественно, на фоне этой пестренькой компании Грета смотрелась драгоценным камнем.

— Приступайте, девочки, — скомандовала пристав.

Девочки «приступили». Они быстро проговаривали названия книг, тут же оценивая на глаз по состоянию обложки.

— С ценой не ошибетесь? — едко поинтересовался Дальский, о чем тут же пожалел: госпожа Трубогайкина взвилась, в справедливом возмущении забыв, что теперь работает не с зеками, а с людьми интеллигентными, на которых так орать не стоило бы.

— Вам районным судом предписано освободить занимаемое помещение! — прокричала Варвара Ивановна сидевшему за столом спиной к окну президенту организации. — Немедленно освободите помещение по Крупской, восемьдесят шесть, кабинет тринадцать! Если не освободите завтра, придем с командой, вышвырнем вещи на улицу, помещение опечатаем!!!

— Госпожа Трубогайкина, — едва сдерживаясь, чтобы не ответить представительнице власти тем же тоном, начал президент Объединения, но пристав, возмущенно выпучив глаза, не дала Дальскому договорить.

— Вы мне тут госпожами не кидайтесь! Вы ответите за оскорбление!

— Уважаемая Варвара Ивановна, давайте дождемся решения мирового судьи, — усмехнувшись в усы, повторно обратился к ней Мамонт Дальский. Он встал, вышел из-за стола и прислонился к стене возле высокого шкафа, забитого рулонами плакатов. — Кроме того, мы готовы заплатить. Ждем, скоро на счет должна поступить крупная сумма. Так что средства есть. Не совсем поэты бедные, — соврал экономист. Где брать деньги на погашение долгов, Дальский не знал и придумать ничего не мог.

— Ничего не знаю! Вот постановление, завтра будьте на месте! Если не будете — двери сломаем! Вещи на улицу!

— Это произвол! — почему-то хором сказали анархисты и комсомолец.

— Да ладно, ребята. — Дальский махнул рукой. — Дело привычное. Опять предписали освободить помещение, мы снова проигнорируем, а тут и дело в мировом суде выгорит.

— Вот только не надо провокаций, не надо! — выкрикнула Трубогайкина и замахала перед самым лицом Мамонта указательным пальцем.

Дальский спокойно отодвинул «перст указующий» от лица, обошел приставшу и направился к телефону. Спустя минуту, как это и предвидел полковник Репнин, президент Объединения поэтов Алтая уже обзванивал всех, кто, по его мнению, мог помочь в сложившейся ситуации.

Дверь кабинета распахнулась, и боком, наклонив голову, вошел товарищ Дальского — Виктор Веков. Студентки, до этого с увлечением занимавшиеся описью и не обращавшие внимания на перепалку Трубогайкиной с Дальским, при виде Векова прекратили работу и замерли, открыв рты. Они впервые видели мужчину таких габаритов. Сама госпожа Трубогайкина побелела, отпрянула, но тут же взяла себя в руки. «Страх неведом женщине, всю жизнь посвятившей работе в правоохранительных органах», — подумала она. Справившись с эмоциями, главный пристав решительно подошла к вошедшему и смерила осуждающим взглядом. Потом, взяв стул, взобралась на него и, глянув Векову прямо в глаза, прокричала:

— Товарищ штангист, предъявите документы! По какому праву вы зашли в кабинет? Здесь вам не спортзал, здесь культура находится, но скоро ее не будет! — За спиной кто-то из ее команды засмеялся, и женщина, спрыгнув со стула, строго посмотрела на студенток. Те нехотя продолжили работу, с интересом поглядывая на «товарища штангиста».

— Я, как бы точнее сказать, человек не чужой, состою в Объединении поэтов, член этой общественной организации, — ответил Веков, горой нависая над представительницей власти.

— И сам поэт, — добавил Дальский.

— Тогда пусть предъявит документы, что он поэт и член! — Это требование Трубогайкиной вызвало восторг у группы поддержки. Девушки не могли открыто смеяться над своей начальницей, но тихонько хихикали, видимо живо представив документ, требуемый ею.

— У нас членство не фиксированное. — Мамонт расхохотался: глухо, издевательски, чем взбесил пристава.

— У вас обязаны быть корочки, — заявила она, краснея от возмущения. — Раз вы — члены, то это должно отражаться документально. А у вас никак не отражается то, что вы члены!

Уверенность дамы-пристава в силе и непогрешимости бумаг с печатями вызывала восхищение Виктора Векова — одного из всеми любимых и известных алтайских шутников.

— Отражается, — сказал он едко. — В паспорте отражается, в графе «пол» написано «мужской». И потом, тут не только поэты, тут любой желающий имеет право находиться. Те, кому нравятся стихи.

Трубогайкина прищурила глаза, с ненавистью взглянув на оппонента, тонкие губы сжались куриной гузкой, ноздри раздулись. Она немного помолчала, потом, склонив голову к правому плечу, зачем-то поправила воротник. Впервые товарищ пристав не знала, что ответить, и уже было начала паниковать, как вдруг вспомнила заученные в детстве стихи. Брови взлетели, сморщив в гармошку узкий лоб, в глазах снова сверкнуло пропавшее было превосходство. Варвара Ивановна, скинув со стула томик Некрасова, села и продекламировала, перефразируя известного классика:

— Поэтом можешь ты не быть, но членом быть всегда обязан! Стихи может писать каждый, даже я!

— Поэт — это не член, а состояние души, — произнес Дальский, сдерживая смех. Он едва выговаривал слова. Его веселье имело далеко идущие последствия: Трубогайкина подскочила к президенту ОПы, выхватила из его рук телефонную трубку и обвиняюще потрясла ею у лица экономиста, едва не сбив очки с узкого лица.

— А вот это уже государственная собственность! И я, как представитель государства, ею воспользуюсь! — авторитетно заявила она, набрав «02».

Кустистые брови Дальского взметнулись вверх, а Веков усмехнулся. Мужчины переглянулись, но пристав этого не заметила.

— У нас экстремисты буйствуют! — кричала в телефон достойная представительница власти, видимо пересмотревшая новостей. — Немедленно вышлите наряд милиции. — Она взглянула на Виктора Векова и добавила: — А лучше два наряда милиции!

Милиционеры появились спустя две минуты. Полковник Репнин приказал, чтобы на всякий случай у дома на Крупе патрулировал улицу милицейский уазик. Мало ли как будут развиваться события: приставам могла понадобиться помощь.

Веков видом и, самое главное, поведением напоминал незабвенного Громозеку — героя славного советского мультфильма «Тайна третьей планеты». «Шкафы» из группы силовой поддержки мультфильм в детстве явно смотрели и слегка завибрировали. Габариты Векова производили шоковое впечатление на всех. Бравые милиционеры, здоровые и высокие парни, впервые ощутившие себя хрупкими и хилыми, тоже потребовали предъявить документы. Видимо, растерянность не проходила, и документы они потребовали у всех присутствующих, включая приставов.