Девушка отступила, опять натолкнулась на этот чертов столик и с размаху села на пол.

— О Господи! — Том включил свет.

Николь попыталась встать и одновременно натянуть на себя халат. Том взял ее за плечи.

— С тобой все в порядке?

— Д-да. Пусти меня. Я как раз хотела лечь.

Но Том не отпустил ее. Напротив, он поднял ее на руки.

— Успокойся, — сказал он коротко, когда она начала сопротивляться.

Он отнес ее в спальню и осторожно положил на кровать.

— Я не хочу…

— Меня не волнует, что ты хочешь. Ты будешь спать здесь.

— Нет. Я…

— Будешь.

Он выключил свет, лег рядом и положил руку ей на грудь, не давая убежать.

— Том!

— Лежи тихо и перестань паниковать. Что, по-твоему, я собираюсь с тобой сделать?

Николь задержала дыхание.

— Н-ничего. Так ведь?

Его тело застыло рядом с ней.

— Черт, конечно, ничего.

Правда, руку он не убрал.

Так они лежали рядом, тяжело дыша, не шевелясь. Текли секунды, минуты. Ощущение его руки на груди заставило ее слегка задрожать. Она пошевелилась. Он приподнял руку.

— Моя рука мешает?

— Н-нет.

— Тогда закрывай глаза и спи.

Если она не смогла уснуть на диванчике, все время думая о нем, то как она может заснуть сейчас, когда он рядом? Николь легла на бок, отвернувшись от него. Это было ошибкой. Он придвинулся к ней так близко, что его тело повторяло изгибы ее тела, обнял и крепко прижал к себе.

— Я… Джон… — начала девушка.

— К черту Джона.

Она чувствовала за спиной его дыхание. Николь напряглась, но трудно было сохранять напряжение, когда его тело возбуждало в ней желание прижаться к нему. Она не могла больше сопротивляться — мышцы расслабились, тело размякло, и помимо своей воли Николь начала устраиваться поудобнее в кольце его рук.

— Так-то лучше, — проворчал Том. Что-то мягкое коснулось ее уха. Его губы?

Нет, невозможно. Но по ее рукам и ногам пробежала сладкая дрожь. Она вздохнула и вскоре, сама не желая того, уснула.

Когда она проснулась, Тома уже не было. Еще не открыв глаза, Николь отметила, что не чувствует тепла его тела. Инстинктивно она потянулась и обнаружила, что его рядом нет. Обозвав себя дурочкой, она спрыгнула на пол. На туалетном столике лежала записка: «Съемки будут на берегу реки. Я оставлю машину. Привези Лору после завтрака».

Ну и тон, подумала Николь. Ни тебе «пожалуйста», ни «если не против». Просто «привези Лору». Но, может быть, он не придал значения тому, как это звучит. Ведь она знает, что девочка с радостью отправится в любое место, где будет ее дядя. Впрочем, она, Николь, — тоже с радостью.

Они завтракали в спешке.

— Он правда сказал, что мы можем к нему прийти? — настойчиво спрашивала Лора.

Николь показала записку.

— Но мы не должны мешать и надоедать.

— Мы и не будем, правда?

— Конечно, — ответила Николь…

Том, склонившийся над камерой, при их приближении поднял голову.

— Идите сюда, — позвал он.

Лора подбежала к нему. Он вытащил из сумки, стоящей у его ног, маленький фотоаппарат и протянул племяннице.

— Ты будешь мне помогать, — сказал он. — Я буду делать основные снимки, но в каталоге планируется использовать и дополнительные. У меня на них нет времени. Поэтому я надеюсь на твою помощь.

Девочка уставилась на него, не веря.

— Имей в виду, плохие снимки не пройдут. Но если у тебя получится хотя бы несколько удачных… это можно будет считать твоим дебютом.

— Ой, — выдохнула Лора. Ее лицо выражало сомнение.

Том заметил ее состояние и мягко сказал:

— Если не хочешь, никто тебя не будет заставлять.

— Я хочу, — тихо ответила девочка, — но боюсь, что у меня не получится.

Том поднял ее лицо за подбородок, внимательно посмотрел на Лору.

— Я уверен, что у тебя получится.

Николь захотелось обнять его. За нее это сделала Лора. И когда Том с улыбкой посмотрел на девушку, ее сердце радостно сжалось.

— Ну, давай же, Том, я замерзла! — захныкала модель из каноэ, где она сидела в шортах и майке и пыталась выглядеть спортивной и элегантной одновременно.

Том вернулся к работе. Николь чувствовала себя на особом положении — она может целый день наблюдать за ним. Это было довольно опасно. Игра с огнем. Но девушка не могла отказаться от предоставленной ей возможности. В конце концов, она же ничего не делает, просто смотрит. И потом, оправдывалась она перед собой, они спали вместе, и ничего не случилось! Должно же это что-то значить!

Нет, это вовсе не означало, что она равнодушна к Тому. В действительности она просто перестала защищаться — была уверена, что может противостоять ему. Николь успокоилась, расслабилась и стала наблюдать за работой Тома, испытывая истинное удовольствие.

Этой ночью она уже не противилась обоюдному желанию быть вместе и уютно устроилась в объятиях Тома. И в следующие — тоже.

Она не изменила Джону, уверяла себя Николь. Она же ничего не сделала! Кроме того, что отдала Тому свое сердце. Не было смысла отрицать и притворяться, что все это не так. Николь не могла сказать точно, когда осознала это. Возможно, она знала давно. Возможно, именно поэтому и поехала с ним на съемки.

Целую неделю она боролась с собой. Притворялась, что Том ей надоел, что он ее утомляет. Но в глубине души знала, что пытается обмануть себя и у нее ничего не получается.

И вот теперь, накануне возвращения в Галифакс, пакуя вещи и понимая, что, приехав в город, они должны будут расстаться, Николь не могла больше обманывать себя. Она любит его.

А Джон? Разве она не любит Джона? Когда-то она думала, что любит. Может быть, и продолжает любить, как сестра любит брата или как любят преданного друга. Совсем иные чувства она испытывала к Тому.

Николь смотрела, как он играет с Лорой на берегу реки. За эту неделю он вовлек девочку в свою жизнь, то подшучивая над ней, то поучая, постепенно становясь для нее отцом, в котором она так нуждалась. Не поэтому ли Николь влюбилась в него? Или причина в чем-то другом?

Ей нравилось наблюдать, как работает Том. Он старается — и это ему удается — обнаружить в людях то, что скрыто в глубинах их души, не только от других, но даже от них самих. Другой профессионал, наверное, просто постарался бы, чтобы одежда на снимке выглядела хорошо. Том делает так, что хорошо выглядят люди. Он побуждает их становиться самими собой и, когда они приоткрываются, ловит их радость.

Он поймал и ее, а она даже не заметила. Николь думала, что он снимает пейзаж для каталога. Оказалось, что он фотографировал ее. Она нашла фотографии днем на столе, разложенные таким образом, словно он сравнивал одну Николь с другой. Девушка с удивлением начала их разглядывать.

Вот она с задумчивым видом, а вот захлебывающаяся от хохота и мокрая, потому что лодка перевернулась. Он заснял ее веселую и серьезную, улыбающуюся и скучную, с глупым видом и трагическим, как будто она только что потеряла лучшего друга.

Она точно знала, когда он сделал эту последнюю фотографию. Когда она наблюдала, как он играет с девочкой, и почувствовала, что они — семья, а она — чужая. Тогда Том помахал ей рукой, приглашая присоединиться.

Она было направилась к ним, но на полдороге остановилась и покачала головой. Николь очень хотелось быть вместе с ними, но она не имела права. Отвернувшись, она побрела к фуникулеру, поднимающему лыжников на вершину горы. Конечно, сейчас, в разгар лета, никаких лыжников не было, но фуникулер работал для туристов, желающих полюбоваться открывающимся с горы видом. Вагончик увлекал ее вверх, но она ничего не видела, только Тома и девочку. Чужую семью — без нее.

Она не помнила, чтобы плакала, но на фотографии слезы. Неужели Том понял ее состояние? Он тогда ничего не сказал.

Догадывался ли он, о чем она думала? Догадывался ли, что она полюбила его? Николь надеялась, что нет. Том взял девочку, потому что должен был так сделать, — она его племянница, — и в конце концов привязался к ней. Она же для него никто. Нечего и надеяться, что он полюбит ее.