Быть может, было слишком жестоко с ее стороны унижать его при посторонних, но у нее больше не было ни сил, ни желания тешить его больное самолюбие. Она слишком долго терпела его издевательства, чтобы теперь отказывать себе в удовольствии уколоть негодяя побольнее. Хватит, сколько можно нянчиться с этим моральным уродом? Она и так отдала ему двенадцать лет своей жизни!

И пусть теперь она одна, но ни одного дня Тома не жалела о том, что Влад остался в прошлом. О Мише, впрочем, тоже… Вернее, сначала ей было обидно расставаться с ним — ведь это был единственный мужчина, который пожелал взять ее в жены с чужим ребенком, который действительно любил ее, не выдвигая никаких требований, не пытаясь при первом же свидании залезть ей под юбку. При втором, впрочем, тоже… За все время, которое они встречались, Миша лишь несколько раз позволил себе поцеловать ее в губы, довольствуясь обычно лишь лобызанием руки избранницы. Но скоро Тамара прочувствовала даже некоторую благодарность к Владу, не позволившему ей совершить столь опрометчивый поступок. Ведь она, несмотря на все старания, так и не смогла полюбить Мишу. Они так и остались чужими друг для друга. Имела ли она право выходить за него замуж? Может быть, и ужились бы, ведь недаром говорят: "Стерпится — слюбится", значит, у кого-то получалось. Но где гарантия, что и у них с Мишей вышло бы? А если нет? То, что тем самым она испортила бы жизнь себе, ее не особенно волновало — ее жизнь и так уже безвозвратно испорчена, ей не на что больше надеяться. А вот Мише она могла бы попортить немало крови, а он, видит Бог, этого не заслужил.

Пробившись, наконец, сквозь пробку, Тамара подъехала к дому. Припарковалась в удобном, давно облюбованном уголочке. Достала с заднего сиденья кульки с продуктами, закрыла машину, привычным жестом включила сигнализацию. "Тойота" приветливо мигнула фарами, как бы говоря: "спокойной ночи, хозяйка!".

Тамара подняла голову, с тоской взглянув на темные окна квартиры — больше всего в жизни ненавидела приходить в пустой темный дом.

Со скамейки, стоящей напротив подъезда, поднялась темная мужская фигура в длинном пальто и двинулась ей навстречу. Тамара даже не успела испугаться, как услышала незнакомый голос:

— Здравствуй, Тамара. Вот я тебя и нашел…

Одинокий фонарь, установленный почему-то на козырьке парадного, ярко освещал лицо незнакомца. Тома внимательно разглядывала обаятельное лицо с улыбчивыми карими глазами и короткими черными усиками. Мужчина был довольно мил и в некотором роде даже импозантен в супердорогом черном пальто (уж Тамара-то знала цену подобным вещам!). Образ завершал тонкий загадочный флер эксклюзивного французского парфюма. Нет, ей решительно незнаком этот человек! А жаль… Мужичок-то неплохонький, очень даже видный мужчина!

— Простите, я думаю, Вы ошиблись, — и, не останавливаясь, пошла дальше к подъезду.

— А я так не думаю. Больше того, я уверен, что не ошибся, — мужчина поспешил за ней. — Подожди!

Но Тамара упорно шла вперед, не оглядываясь. Неприлично знакомиться на улице, мать крепко вбила в нее это понятие.

— Да постой же ты! — В попытке задержать незнакомец схватил ее за руку. Фирменный пластиковый пакет с торговой маркой супермаркета не был рассчитан на подобное неуважительное отношение и в знак протеста немедленно лопнул по шву. Апельсины яркими мячиками весьма живописно раскатились по крыльцу, бананы смачно шмякнулись о бетон, в одночасье превратившись из аппетитных спелых плодов в малопривлекательное пюре.

Тамара, потрясенная наглостью незнакомца, бросилась собирать апельсины, но тот тряхнул ее за плечи:

— Прекрати! Посмотри на меня!

Второй пакет, в котором лежали упаковки с пельменями-варениками и мороженое, тихо ухнул на крыльцо, оставив в Тамариных руках лишь хваленые проклеенные двойные ручки. К счастью, это оказалось не смертельно для содержимого пакета.

Тамара вновь взглянула в лицо наглеца. Прямой правильный нос, четко очерченные губы, в меру густые черные брови… Хорош, мерзавец, очень хорош, но определенно незнаком. Тома разочарованно покачала головой:

— Увы, молодой человек, я Вас впервые вижу. Но запомню надолго: Вы чуть было не оставили нас без ужина.

— Ужин — ерунда, это дело поправимое. Ты внимательнее смотри. Я — Саша. Ну, Санька, помнишь? Ну вспомни же меня! Красноярск, гостиница, машина. Ну вспоминай же!

Аметист

Сашка все тряс Тамару за плечи, повторяя одно и тоже:

— Красноярск, гостиница, машина. Я — Сашка! Помнишь меня? Я — Сашка!

Но почему-то искреннее недоумение вместо радости узнавания сменилось страхом. В Тамариных глазах заметалась паника, приоткрытый от удивления рот искривил ужас. Затрясшимися губами она еле выговаривала:

— Вы ошиблись, я Вас впервые вижу, и вообще я никогда не была в Красноярске… Вы ошиблись…

Но перепуганные глаза говорили об обратном: и в Красноярске была, и Сашку узнала. Так чего же она перепугалась? Ведь, по Санькиным сведениям, она была незамужем, так что бояться разоблачения перед грозным мужем ей явно не стоило. Что же тогда так ее напугало?

Ответ на этот вопрос Аметисту удалось получить лишь через неделю, когда после нескольких тщетных попыток объясниться он таки поймал Тамару перед ее же квартирой в маленьком тамбуре на двух хозяев. Попасть туда для профессионального афериста было делом в высшей степени плевым.

Сашка уже битый час сидел на маленькой табуреточке, очень кстати оказавшейся в тамбуре, словно неизвестный кто-то заранее озаботился о Сашкином удобстве. На самом деле все оказалось гораздо прозаичнее: тучной Тамариной соседке было тяжело наклоняться, и для облегчения процесса надевания обуви в коридорчике всегда стояла вышеупомянутая табуретка. Но, так или иначе, а Саньке она сейчас оказалась весьма кстати.

Наконец в двери противно заскрежетал ключ и ригельный замок с оглушительным грохотом открылся. Пропустив внутрь тамбура сына, следом вошла Тамара.

Немая сцена, все трое крайне удивлены.

Первым пришел в себя Сашка. Шагнул навстречу, по-взрослому протянув шкету руку:

— Ну, здравствуй, сын!

Ему не надо было больше выпытывать у Тамары, его ли это ребенок. Одного взгляда на Юру оказалось достаточно, чтобы безошибочно установить свое отцовство: прижавшись к Томе спиной, на него испуганным зверьком смотрел… он сам, отчего-то вдруг снова впавший в детство. Сашке даже в голову не пришло сравнение с его же детскими фотографиями — зачем? Ведь он прекрасно помнил себя таким не на пожелтевших фотографиях, а в зеркале. Конечно, таким, как Юра, он был очень давно, но и сейчас сходство буквально бросалось в глаза, не мешали даже усы и легкая небритость!

Тамара молча, прижав Юру к себе, подвела его к двери, открыла ее и легонько подтолкнула вглубь квартиры:

— Иди, сынок, я сейчас, — закрыла дверь и прижалась к ней спиной, как бы защищая грудью дом от Сашкиного вторжения.

Безжизненным голосом обратилась к незваному гостю:

— Уходи.

— Я не хочу уходить. Я не для этого приехал. Ты думаешь, мне легко было тебя разыскать? А ты даже разговаривать со мной не хочешь…

— Саша, я очень тебя прошу: уходи. Дай нам жить спокойно…

Аметист вскипел:

— Да что случилось? Почему ты не хочешь со мной разговаривать? Я тебя чем-то обидел? Я тебя обманул? Я просто не смог тогда приехать вовремя, я опоздал, у меня машина заглохла. Но я все-таки приехал! А ты не вышла…

Тамара устало отмахнулась:

— Да при чем тут это…

— А что же тогда? Ты обиделась, что я не помогал вам все эти годы? Но я же не знал о ребенке! Я был бы счастлив…

— Ребенок тоже не при чем, — перебила Тома. — Я родила ребенка для себя и сама смогу поставить его на ноги. Зачем ты приехал?

Сашка растерялся:

— Как зачем? Ты не поняла? А зачем бы я тебя разыскивал через столько лет, как ты думаешь? Наверное не для того, чтобы извиниться за опоздание!