Президент, подобно прочим правителям земли русской, переживал за народ: что с того, что мужик уж не крепостной землепашец более, но наемный сток-брокер? Как и прочие правители, подполковник радел за справедливое распределение того, что можно было справедливо распределить, — мысль о мздоимстве показалась ему оскорбительной. Однако надо разобраться. Из чьих уст слышится разоблачительный навет? Ангел ли безгрешный поведал президенту о лихоимстве?

— Вы, олигархи, известные лжецы! — проницательно сказал президент, заслушав доклад. — Вы сами хороши! Знаю, помню! Сам вам разрешения выписывал! Вы, олигархи, — ух, ловкачи! Не надейтесь, любимчиков не будет. Еще разобраться надо, кто больше украл. Слизкин, говорите, брал? Если брал — накажем! А сами — не брали? — и прочее в том же духе высказал Дупелю президент.

— Не брал я! — возопил Слизкин гласом великим. — Как есть — не брал! Как брал — не есть!

— Разберемся! Равноудаление от власти! Демократия! Прогресс! Не попустим олигархам устанавливать финансовое право!

— Нет таких — олигархов, — сказал Дупель, — есть отдельные богатые люди, интересы у них разные. Один бежал из страны, другой гонит миллиарды за границу, третий тихо сидит, нефть качает. Но реальной власти у них нет. Кто в стране олигарх, кто реально правит — станет известно через пятьдесят лет. Но, может быть, и сегодня это кому-то известно?

— Олигархам, — гнул свое президент, — воли не дадим. Не смеют диктовать народу свою волю корыстолюбцы. Не дадим в обиду ветеранов! — Человек в погонах, он любил поговорить про ветеранов войны. Однажды сказал, что увеличит им пенсии в двадцать раз. Впрочем, это еще пустяки — его предшественник обещал в случае подъема инфляции лечь на рельсы.

— Льготников с бюджетниками, — надавил Зяблов, — в обиду не дадим!

— Пенсионеров, — ввернул Фиксов, успевший за утро откромсать от регионального пенсионного фонда двадцать процентов, — защитим! — И верно, дан уже приказ: пополнить Пенсионный фонд из налоговых сборов, не пустим дело на самотек!

— Инвалидов и сирот, — вздохнул Слизкин, стараниями которого была срыта детская больница в Пожарском переулке и возведен могучий деловой центр с филиалом на Каймановых островах, — оградим! — и верно, уже оградили болотистый участок на окраине, глядишь, и построят там дом призрения.

И стояли мамки с няньками плечо к плечу, глядели на Дупеля честными оловянными глазками — и читалось в глазках: сам вор! Ты крал — мы молчали! Нахапал, как хомяк за щеку, — и честным стал? Лицемер! Мы — либералы! Мы — за реформы! Мы — плечом к плечу! А ты что, против?! Либерал на либерала донос пишет? Так получается, да? Предатель!

Равнодушно встретил их взгляд Михаил Зиновьевич Дупель. Смотрел на мамок и нянек спокойно, и в его глазах мамки с няньками читали то, что и так про себя знали. Вы — новая воровская элита, говорил этот взгляд. Нет у нас в стране другой элиты — только та, что из воров. Все, что вы умеете делать, — это воровать. Если бы один из вас — лишь один! — решил не воровать, он не задержался бы в вашей компании, при вашем дворе, потому что для вас воровство — закон. Я — захватывал, давил, комбинировал, строил. Крал тоже — и всегда буду красть. Потому что здесь иначе нельзя. Вы сделали коррупцию законом развития общества. Вы угробили страну, сволочи. Я воровал, чтобы строить, а вы — растаскивали мной построенное.

И смотрел, и — как умел Дупель это делать — вдавливал своим взглядом презрение в глаза Фиксова, Слизкина и Зяблова. И опустили глаза мамки с няньками, потупились.

— А с налогами как? — поинтересовался Фиксов, не поднимая глаз. — Все ли с налогами гладко? Может быть, старики в регионах пенсию по вашей милости не получают?

И посмотрел строго президент на Дупеля — не грабит ли старушек в дальних регионах Михаил Зиновьевич? Есть такое мнение, что — грабит. Однако справедливость и закон в нашей стране все же есть. Думаете, вовсе нет закона? Есть закон! И мамки с няньками подняли на президента благодарные глазки: спаси, отец! Не дай народ в обиду! Другой кто не спасет — а ты спасешь!

Дупель пошел прочь — он уходил той же анфиладой роскошных комнат (рекордное количество миллионов в нищей стране было истрачено на убранство Кремля), и снова вслед ему смотрели юркие глазки: проиграл, не вовремя высунулся! Ишь чего удумал — чистеньким хочет вылезти! Ишь чего захотел — двор разогнать и первым стать!

V

В коррумпированной стране, подвергшейся за пятнадцать тяжелых лет такому разорению, какого не случалось ни в одной войне, в стране, стоящей на пороге окончательного развала и разграбления, — в этой стране считали, что альтернативы сегодняшнему состоянию нет. Как же иначе? Куда еще идти? — недоумевали мыслящие люди. Вроде бы и выбора никакого нет — народ определил избранника удачно, лучше и найти невозможно; видите, как он ситуацию грамотно разруливает: и с этим бандитом договорился, и тех головорезов построил. Все остальные будут только хуже — так говорили мыслящие люди.

Фиксов, Слизкин и Зяблов в публичных дебатах отстаивали именно эту точку зрения.

— Так нет же ему альтернативы! — разводил руками Слизкин.

— Кого еще поставить во главе общества? Решительно некого! — вторил ему Зяблов.

И Фиксов, реалист в политике, человек бывалый, скорбно кивал головой: мол, и рады бы мамки с няньками подыскать достойную замену рыбоволку — так ведь не подыщешь! Где взять? Ну, где?

И народ, внемля сетованиям Фиксова, Зяблова и Слизкина, сам в недоумении разводил руками: ну где еще такого повелителя найти? Нет ему равных, нашему царю-батюшке! Не уродились! Верилось: и впрямь столь редкое сочетание дарований явлено в правителе нашем — что равного не найти! Страна, правда, трещит; но может быть, это она так только — потрескивает? Ну, отвалились кусочки, большие, надо сказать, кусищи, — но, может, это так и надо? Уж больно правитель у нас хорош — где лучше взять? И вопрошал народ в благочестивой растерянности: где еще такой есть?

— Где еще одного такого найти? — недоуменно переспросил Татарников, насмотревшись телевизионных прений. — Да где угодно. И почему — одного? Пачками брать можно. Пойди в любую военную канцелярию — пяток таких найдешь. Не оскудела подполковниками русская земля. Все одинаковые: лысенькие, сухонькие, глазки к носу.

— А все-таки наш правитель особенный, — говорили Татарникову собеседники, — у него и взгляд проницательный, и походка уверенная. А что волос редкий — так это от забот волосы лезут, от сочувствия горюшку народному.

— Я сам плешивый, — Татарников говорил, — и зубы падают. Но в президенты не рвусь.

— Вот видите, — говорили Татарникову собеседники. — Знаете, что не справитесь.

— Выпиваю часто. Идеалов нет. Воровать не умею. (И потом, подумал Татарников, уже все растащили.)

— Вот видите, — говорили Татарникову собеседники, — в президенты не годитесь! И никто другой не подходит! Назовите, кто?

— Как это — кто? Любой!

— Ну, назовите!

— Соломона Рихтера надо назначить, — ляпнул Татарников. Ах, лучше бы не говорил он этих слов. Но Сергей Ильич Татарников привык говорить, не считаясь с последствиями. — Вот Соломона Моисеевича и надо ставить президентом. — И роковая эта фраза отдалась в сознании Рихтера набатным гулом. Он слушал Татарникова и распрямлял сутулую свою спину.

— Рихтера надо ставить. Готовый президент. Не пьет. Образование высшее. Языки знает. Прожекты строить горазд. Программа наверняка имеется. У вас, Соломон, есть программа?

— Есть программа! — Лицо Рихтера озарилось. — Послушайте, Сергей, а как вы угадали? Я действительно, кхе-кхм, получил ряд любопытных предложений. То, что ряд попыток потерпел неудачу, ничего не доказывает. Посылки были неверны. Реформаторы пытались менять Россию — а следует менять мир! Да, кхе-кхм, весь мир. Полагаю, проект Двойной спирали стал известен, — старый ученый говорил, а те, кто его слушал, недоумевали: уж не сошел ли старик с ума? Руки трясутся, глаза слезятся, а историю собрался исправлять.