— Прости меня за наркоз, Лерочка! — произнес, сделав заключительное па, мудрый Костров, и уже обращаясь к недоумевающему директору: — Михалыч, вызывай «скорую», пообещай триста баксов, если будут через пять минут.

— Макарыч щас сделаю, — уже накручивая диск, произнес Михалыч…

Заинтересованная через диспетчера бригада реанимационной прибыла к месту событий через три минуты. Уложенную на носилки, покрытую простыней, находящуюся в глубоком нокауте Лерочку санитары в сопровождении Макарыча погрузили в фургон секунд за двадцать. Связанного шестью братками Равиля вытаскивали из ресторана минут десять. Только после этого, бешено сигналя, к заведению подлетели муниципальные менты и с ходу, делая вид, что не заметили крутых парней, мирно прошли мимо бандитов осматривать место происшествия…

— Это ты хорошо придумал, — имея в виду «скорую», с улыбкой сказал Макарычу Ящер. — Пускай рулят в мой загородный дом, мы с пацанами рванем следом…

Через полчаса, сворачивая к заливу с Приморского шоссе, сопровождаемая чемоданистым «мерсом» реанимационная машина уперлась в чугунные ворота обнесенного каменным забором обширного участка. Получившие от обещанного вдвойне, радостные медработники тепло прощались с Костровым, который в их лице получил еще трех верных избирателей, а может, и много больше, если те смогут убедить своих родственников и знакомых.

Избирательная гонка неумолимо набирала обороты…

Краткой строкой.

Вчера, около полуночи в элитном ресторане «Континент» разгорелось жестокое побоище, предположительно организованное членами так называемой ящеровской преступной группировкой. Милиция прибыла на место событий с большим опозданием. Как свидетельствуют очевидцы, еще до прибытия наряда из зала вынесли, по меньшей мере двоих пострадавших, судьба которых не установлена. По факту районной прокуратурой возбуждено уголовное дело по статье «Хулиганство»…

Модная трубка в кармане упыря зазвонила в полночь, в час вампиров.

Череп узнал Вадима сразу, хотя тем было брошено только три коротких слова:

— Завтра в пять.

Всякое случалось в только что перевалившей за третье десятилетие жизни Вадима Лебедева. Четыре следствия, , два реальных срока чисто по пацанской вымогаловке, достойные по понятиям отсидки, лагерные конфликты, поломанные ребра, неоднократные БУРы (бараки усиленного режима), ШИЗО (штрафные изоляторы), создаваемая годами уважуха среди блатных, дружба с авторитетным Кротом и огромная ответственность за расколотый одним обнюхавшимся ублюдком кротовский коллектив.

Никогда Вадим не связывался с мокрухой, но выбор настал. Именно ему надо было принимать конкретное решение. Кровь пяти пацанов, круто порезанных наркоманом, вопила о мщении. Своим поручать эту работу было невозможно, друзья виновника могли начать вендетту

с непредсказуемыми результатами. Оставлять все как есть — тоже, все равно кто-нибудь его грохнет, что опять же запустит конвейер братоубийственной мести…

Ровно в пять в маленькую уютную кофейню вполз кровожадный червь с устрашающим прозвищем Череп. В рукопожатиях нужды не было, и Вадим решительно начат:

— Слушай внимательно. Повторять не буду. Придурок должен загнуться у своей парадной от передозировки. Как вы это сделаете — меня не касается. Ни каких других версий случившегося быть не должно. Ты все правильно понял? Сколько?

— Пять косых, — прошипел фиксатый, хотя работа явно стоила меньше. Убить наркота — копеечное дело, он и сам на халяву какой-нибудь гадостью ширанется, останется только проследить, чтобы не откачали.

Кротовский торговаться не стал:

— Срок три дня. Если что не так — вали из России. Здесь я тебя достану.

«Как же, боссы сраные, чистоплюями стали, был бы я вам не нужен, давно бы достали», — шелестя полученными бабками, думал упырь, а вслух сказал:

— Не беспокойся, братан. Трубой в башку — концы в воду… — и выполз из кофейни.

Проводив живоглота недобрым взглядом, Вадим достал трубку:

— Вовчик, отпускай гладиатора…

— Тихо, ребенка разбудишь. Ты что так поздно?

— Щас разбазарюсь, приколешься. Торчим мы, значится, в тошниловке, а там татарин фраером подваливает, ну чисто Алек Капонов, с чувырлой. Гнать не буду, телок кайфовый и весь в голде, типа деловой, прям от буфера. И лавэ у них из всех щелей секут. Ну Макарыч типа: «Кого на банзай ставил, колись браткам». А тот как бы: «Тихим скоком…»

— Не гони фуфло, Димыч! Под Кострова один черт не канает.

— Это точно.

— Ты все еще его любишь?

— Дурак ты. Я вас люблю. Тебя и Алишку. Думаешь, мне эти хоромы нужны? Шесть комнат, заблудиться можно. А вот ты нас не любишь!..

— Чевой-то?

— Думаешь, не знаю, что за картиной Петрова-Водкина тайник с «Калашниковым»? Мол, холстом прикрыл и ладно. Это сейчас она маленькая, ничего не поймет… Ты что, всю жизнь бандитствовать собрался?

— …

— …

— А давай я тебя стрелять научу.

— Поздно, уже научили…

— Андрюха?

— Андрюха. Я когда с ним познакомилась, то чуть ли не каждый день на перешеек ездили, по несколько пачек за раз по шишкам расстреливали. Где он только патроны брал?..

— Да, Макарыч пацан крутой…

— Это вы с Лехой пацаны и всегда пацанами останетесь. Вы для меня куклами были, в дочки-матери я с вами играла. Как сейчас помню, под тополем во дворе стоите, друг друга соплями путаете, боссы. Ты у Лехи спроси, сколько подзатыльников он от меня получил… А Костров — мужик… Это для вас мужик — ломовая лошадь, а для нас это отец, и муж, и брат, и сват… Я ведь отца-то всего раз видела, уже с Андреем, он меня на встречу возил.

— Ну и кто он?

— Тогда художником работал. Сразу видно было, что богатый, но какой-то жалкий, трясущийся. Потом в Израиль свалил.

— А Андрюха чего?

— Ворюга, говорит, конченый…

— Что-то он вдруг воров невзлюбил…

— Не путай. С ворами с настоящими, еще той закалки, Костров еще до вашего рождения общался, а ворюги — вон они вокруг, каждый день по телеку пачками…

— Все равно, дурак он, раз тебя бросил…

— Это не он меня, это я его не дождалась…

— Откуда?

— Оттуда…

— Он чего, еще раз сидел? Про его первую ходку я помню. За валюту, кажется, шесть лет. А о второй он ничего не рассказывал.

— Костров много чего говорит, вон весь город, как Задорнова, слушает. А что из его выступлений ты о нем узнал? То-то. Он, как вы трещите, базар фильтрует…

— Да не говорим мы так, по крайней мере промеж собой. Это только когда перед барыгами пальцами крутим.

— …

— А за что он?

— За мусора, козлину вонючего. Опера по-нормальному до него добраться не могли. Решили подставу сделать. Ну этот, когда хотел пакетик ему в карман пихнуть, тут же локтем в нос схлопотал. Кострова, конечно, скрутили, но там свидетелей полресторана было, герик куда-то исчез, зато сопротивление властям, Андрей же первый ударил, да и легавый в больничку попал. Так что четыре года как с куста. Да и первую ходку, думается мне, ему подстроили. Костров же идейный, только ворюг грабил, вот, наверно, и опустил какого-нибудь по советским временам шишака…

— Ну, ты даешь, ну прям как браток трещишь…

— С кем поведешься… Хорош базарить, Димон. Скоро утро, пошли спать… Да, ты же мне недорассказал.

— Вчера Равиль с подругой пришел, а на ней цацки заметные, накануне ворованные. Наверняка уже оперативки разосланы. Любой случайный мусор с пол-оборота опознал бы. Знаешь, сколько их в «Континенте» трется! Когда Ящер разобрался, парочка уже накачалась. Мы хотели их по-тихому вынести, а татарин спьяну бузу устроил, хорошо Макарыч реанимационную догадался вызвать, а то бы сегодня я, может быть, вообще не пришел, в лягушатнике отдыхали бы. Так под Красным Крестом и Полумесяцем и свалили.

— Дим, тебе тридцать один, а ты все как под тем тополем, одним словом — пацаны.