В дверях соседней комнаты появилась Милица. Она тихо стояла и глядела на мужчин, положив руку на притолоку и прижавшись щекой к ладони. На лице еще блестели слезы. Флорентиец поклонился девушке, она безмолвно кивнула в ответ.
- Господин граф, вы должны помочь юноше. Он чувствует за собой какую-то вину, и, похоже, стыд не позволяет ему пользоваться вашим великодушием...
- Великолепно! - сквозь зубы выдохнул Фрэнсис. - Мало того, что я согласился таскать его за собой, я еще должен упрашивать не выделываться? По мне, так его следовало прикончить вместе с остальными, а не нянчиться!
- Но, ваше сиятельство, вам бы следовало все же...
- Не забывайтесь, мэтр! Мне ничего не "следовало бы", и я ничего никому не должен! Вам ясно? Благодаря заступничеству моей жены я сохранил жизнь этому негодяю, но большего от меня никто требовать не может!
- Фрэнсис! - вдруг воскликнула Милица. - Почему ты так жесток? Ведь этот человек был единственным, кто хоть как-то, пусть советом, но пытался нам помочь!
Граф резко развернулся к ней.
- Милица, - жестко произнес он. - Мне надоело. Надоело твое сумасбродство. Твоя доброта доходит до глупости. Иди в свою комнату и выкини мерзавца из головы.
Девушка сжала губы и вскинула подбородок.
- Мэтр, проводите меня к вашему подопечному. Я сама поговорю с ним.
Врач чуть усмехнулся.
- Госпожа графиня, наша комната этажом выше, вторая налево дверь от лестницы. А сейчас не смею мешать, - и итальянец вежливо откланялся.
Фрэнсис скрестил руки на груди.
- Я тебе запрещаю, - очень тихо и очень внятно произнес он. - Еще не хватало, чтобы ты издевалась надо мной перед слугами, так откровенно пренебрегая моими словами!
- Что с тобой? - прошептала девушка. - Я тебя не узнаю! Ты никогда раньше так себя не вел...
- Ты тоже.
Милица смотрела на лицо Фрэнсиса, ставшее белым от гнева, и чувствовала, что стоит перед глухой стеной - такой же белой и немыслимо холодной.
- Фрэнсис... - со слезами вымолвила она. - Опомнись... Сначала ты был груб и черств только со мной...из-за колдовства... Я это простила... Я понимаю... Но теперь...теперь же на тебе нет чар! Это зверство над мессиром Робером... и сейчас... равнодушие к беспомощному мальчику... Он не выделывается. Зачем ты так сказал? Ему совестно. Разве гордость и честь...стыд... разве это плохие чувства?
- Ты еще скажи, что сожалеешь об его ослеплении! Что чувствуешь себя виноватой! - фыркнул лорд.
- Я сделала то, что должна была, - покачала головой колдунья. - У меня не было другого выхода. Он мог тебя убить...
- Вот именно! Они могли убить нас. Обоих. Они могли надругаться над тобой. Так нет же! Мы потащим одного из этих нелюдей с собой, причитая, что бедный мальчик ни в чем не виноват...
- Я этого не говорила!
- ...сначала оставив в живых главного подонка! А я - злобное чудовище. Бессердечная жестокая скотина.
- Фрэнки, прости меня, - всхлипнула Милица, всем телом прижимаясь к мужу. - Я так обидела тебя... Прости! Ты не жестокий. Ты добрый, ты великодушный. Ты столько раз спасал меня... Поэтому сжалься над несчастным мальчиком... Ведь ты мне однажды сказал, что рыцарь никогда не пожалеет о помощи слабому, пусть тот даже и не достоин помощи...
Лорд Элчестерский отстранился, сбросив с плеч руки жены.
- Делай как знаешь! - сухо кинул он, отходя к окну.
Милица несмело подошла сзади и уткнулась лбом ему в спину.
- Спасибо, - прошептала она.
И вышла из комнаты.
Фрэнсис судорожно стиснул в кулаке прядь волос и коротко, со свистом, втянул сквозь зубы воздух.
Никогда прежде Милица не выводила его из себя. Господи, что за женщина!
Дура.
Прицепив меч к поясу, Фрэнсис вышел из апартаментов, хлопнув дверью. Спустившись на улицу, он отправился куда глаза глядят.
* * *
Улицы петляли, вились меж домов. Синий прохладный ветер нес из предместий запахи трав. К остроконечным крышам взлетал звонкий перестук копыт конной стражи, дребезжание тележки молочницы, крики лоточника, торгующего хлебом. Прохожие кланялись рыцарю и долго смотрели вслед: нечасто можно было увидеть дворянина, пешком бродящего по городским мостовым.
Фрэнсис ничего не замечал.
Все его существо переполняла злость.
Он женился на Милице! А она, похоже, даже не понимает, что именно он совершил. После всего - променять его на какого-то мальчишку!
Дура, дура, законченная дура!..
Сначала это плебейское предложение - забыть о титуле. Затем - капризы за столом. Дерзость при мэтре Джеронимо. И последней каплей стало ее решение все же пойти утешать этого... этого...
Фрэнсис сжал кулаки. В голове мутилось от ярости.
О боже, если бы была жива Фредерика! Она не совершала бы бесконечных нелепостей...
Граф тяжело вздохнул, останавливаясь.
Все вздор. Надо взять себя в руки. Мили беременна, надо быть снисходительнее...
Он осмотрелся, с удивлением обнаружив, что в задумчивости вышел из города. Стены Дижона высились позади, а впереди простиралась, куда хватало взгляда, холмистая равнина, прочерченная пыльным белым зигзагом дороги. Северо-западнее возвышались строгие звонницы великолепного аббатства - как предположил Фрэнсис, то было Сен-Бенин, - а чуть южнее тесной кучей столпились домишки какого-то предместья. Оттуда ветер доносил запахи кузницы, выделанных кож и разделанных туш.
В стороне от тракта, на холме, юноша рассмотрел какие-то руины. Солнце, стоявшее в зените, почти вертикально обрушивало свои лучи на мрамор колонн, и казалось, что камень светится. Должно быть, некогда там находился древний римский храм, или, быть может, вилла - а теперь бесплатный рудник для местных крестьян, которые неумолимо растаскивали для своих нужд остов сгинувшей культуры.
Фрэнсис уже шел к холму - напрямик, без дороги. Цветы, качаясь, осыпали пыльцой его сапоги, а рубашка под блио намокла от пота. Юноша представлял, каким наслаждением будет присесть на холодные плиты в тени колонн и посидеть немного в тишине, слушая ветер и птиц, глядя на дорогу.
На полпути лорд расшнуровал блио, а затем и совсем снял его, закинув за спину. Над сонным лугом висел запах меда и трав, звенели кузнечики, облака замерли в вышине, похожие на заснувших овец. Ленивая полуденная тишина затопила воздух, и все звуки глохли в ней, как в ватном одеяле.
Склон совсем не давал тени, голову немилосердно пекло, и волосы прилипли ко лбу и вискам молодого графа, пока он карабкался на вершину, цепляясь за жесткие, нагретые солнцем травы.
На вершине прохладный ветер освежил лицо юноши, когда, запыхавшийся и разгоряченный, он выпрямился и с наслаждением перевел дух. Под ногами лежали древние потрескавшиеся плиты, между которыми даже спустя столько веков не смогла пробиться трава. Сейчас лорд стоял на остатках древней дороги, которую, камень за камнем, растащили на стройки. И кто знает, в основании какого дома сейчас покоятся эти древние монолиты?.. Аббатства и герцоги были ни на йоту не щепетильнее крестьян.
Там, откуда выкапывали плиты, остались ямы, сейчас скрытые под высокими цветами и буйными травами - земля, сотни лет придавленная мертвым грузом, сейчас оживала, радовалась дождям и солнцу. На другой стороне холма, доселе скрытой от Фрэнсиса, почти в середине, бесчисленные поколения мародеров своими трудами открыли провал: похоже, туда некогда выходил портик храма, под которым древние жрецы содержали подземелье для мистерий. Усердные рудокопы сделали тайное явным, разобрав потолок святилища - правда, вряд ли что ценное осталось в той глубокой норе, доступной теперь всем ветрам.
Граф пнул камешек, оказавшийся у ног. Подскакивая на склоне, камень покатился вниз по траве и песку, выбивая сухие облачка пыли - и с гулким стуком врезался в скальное обрамление провала. Секунду балансировал на грани между тьмой и светом - и провалился во мрак.
Мгновение рыцарю казалось, что недра холма гудят от вспугнутого эха, что проснулось и мечется в темноте...
