Дарья замолчала.

Пашка почувствовал нестерпимую боль в области сердца. Если бы у него уже не была сломана шея, он непременно умер бы сейчас от инфаркта.

Надо же, он погиб из-за того, что невнимательно относился к людям! Плохо запоминал имена и лица, не вникал в чужие проблемы, не умел слушать.

Надо же…

А он думал, что неплохой парень – добрый, щедрый, независтливый. Он занимал деньги и забывал о них, он поил и кормил огромные компании и был счастлив, что люди получают удовольствие за его счёт, он дарил направо-налево любовницам и просто друзьям – машины, драгоценности, дачи, квартиры, а, оказывается, нужно было просто слушать, вникать и запоминать?!!...

Пашка потёр шею в том месте, где сломал позвонок и… заплакал.

Господи, ну почему ты дал мне талант, но не дал мудрости?! Что стоило спросить тогда у Панкова, а кому ты дал эту роль? Кому я перейду дорогу?!

Нет, ему это даже в голову не пришло, потому что в системе ценностей Горазона была только одна шкала – Горазон.

Он думал, его можно только любить. Он считал, что им можно только восхищаться.

А его убили. За чужую, ненужную ему роль.

– Я мечтал играть Гамлета, – прошептал Пашка. – А погиб из-за Дрога?!

– Из всего этого следует только одно: я старая, выжившая из ума идиотка, – проскрипела Ида Григорьевна. – Я впускаю в свой дом посторонних, неблагонадёжных людей, я позволяю им вмешиваться в свою жизнь и убивать своих друзей. Это ужасно. Лучше бы я умерла в пятьдесят третьем году, когда подхватила двустороннее воспаление лёгких! Прости меня, Пашка! Настоящей твоей убийцей являюсь я. Я!!! – Ида Григорьевна опять сняла шляпу и в порыве раскаяния выдернула из своего черепа последний пушок. – Знаешь, зачем я устроила репетицию своих похорон, Пашка?

– Чтобы повеселиться, – ответил Горазон мрачно. – Когда у человека столько денег, сколько у вас, у него одна задача – не заскучать.

– Ты прав только отчасти. Я подумала, что если соберу на свои похороны всех, кто мог быть причастен к твоей смерти, то кто-нибудь обязательно проколется! Особенно, когда зачитают моё завещание! Пашка, ты соображаешь, я пожертвовала всем своим состоянием, чтобы найти твоего убийцу?!

– Соображаю, – безучастно ответил Пашка. – Спасибо. Только мне от этого ни жарко, ни холодно. Мне от этого никак. Лучше бы ты купила мне роль Гамлета при жизни, старая грымза!

– Гамлет?! Кому он нужен?

– Мне! Гамлет – это бессмертие! – Пашка подлетел к Иде сбоку, со стороны правого уха, и зажужжал как голодный комар: – Если бы ты с самого начала не совала меня на роли дешёвых суперменов, я бы играл короля Лира, Фауста, Отелло, и… и ещё этого… Наташу Ростову!

– И сидел бы в жопе, – буркнула старуха. – Все только притворяются, что любят классику, а сами смотрят боевики. Ладно, чёрт с тобой, тебя не переубедишь. Скажите лучше, разбойники, кто спёр гроб с моим телом? Кто запер меня среди труб, обрекая на муки голода, холода и неизвестности?! Кто?!

– Мы, – хором ответили братья Архангельские.

– Зачем?!

– Мила сказала, что вас потихоньку нужно спрятать в подсобку. А зачем – не объяснила. Мы очень удивились, что вы под одеялом в гробу лежите и храпите, как лошадь, но у покойников, говорят, и ногти растут!

– И как я сам не догадался! – хлопнул себя по лбу Орлик. – Только двум таким бугаям под силу перетащить гроб!

– Я тоже люблю пошутить, – улыбнулась Дарья Волгина. – Ещё в гостиной я заметила, что старуха дышит в гробу, и что под креслом стоит горшок. Мне показалось забавным, если она очнётся в холодной, тёмной, сырой дыре. Не всё же ей над людьми издеваться, пусть и над ней пошутят!

– Вот банда ублюдков! – возмутилась Ида Григорьевна. – Нет, ну это ж надо такое придумать!

– Да мне было уже всё равно, – вяло сказала Дарья. – Я устала жить, устала бояться…

– Врёте, – перебил её Славка. – Вам было не всё равно! Вы очень боялись разоблачения, поэтому начали отчаянно путать следы!! Зачем вы столкнули Алину в пруд?

– Я не…

– Вы! Вы ударили её клюшкой для гольфа по голове и столкнули в пруд, зная, что Алина не умеет плавать. А сделали вы это только для того, чтобы…

– Чтобы подозрение упало на меня! – выкрикнула Полина и вдруг зарыдала: – Алиночка! Сестра! Мы так хорошо начали зарабатывать! Наши картины пачками скупали богатые иностранцы! Они давали за них по тридцать тысяч долларов!..

– Ладно, – махнула рукой Дарья Волгина. – Мне всё равно терять нечего, поэтому я всё расскажу. Да, я действительно боялась разоблачения, тем более, что старуха неизвестно что задумала с этой своей фиктивной смертью. Я боялась Иды, и, если честно, очень надеялась, что без еды и воды она помрёт в подсобке по-настоящему. Да, Алину убила я. А всё потому, что у Сметаниной поехала крыша. Она захотела всего и сразу. Мало того, что она бросилась шантажировать Георгия Георгиевича своей несуществующей беременностью, так ещё и возомнила себя великой сыщицей. Несколько недель назад она разнюхала, что я вовсе не Мила Брагина, а Дарья Волгина, и работаю на киностудии «Магнус». Пришлось окунуть её в пруд, иначе бы у девушки был большой соблазн вывести меня чистую воду, получив при этом все бабкины деньги.

– Как это – несуществующая беременность? – прошептал Гошин. – И как Алинка могла узнать, что ты совсем не та, за кого себя выдаёшь?!

– Мир тесен, – вздохнула Дарья. – Так тесен, что не знаешь, где встретишь своего соседа по детской песочнице… Смешно сказать, но Сметанина оказалась лучшей подругой нашей гримёрши Аньки. Они вместе учились в художественном училище. Однажды Сметанина заглянула на работу к подруге, чтобы выпить кофе в нашем буфете, и увидела за столиком меня. Конечно, она поинтересовалась, что делает на киностудии учительница французского языка. Аньке палец в рот не клади, она выложила Алине всю подноготную про меня, а мне про Алину. Например, то, что Алинка собирается заявить своему богатому любовнику про беременность, хотя никакой беременности нет. Алина поняла, что мне известна её тайна, поэтому молчала, что я невеста человека, который покончил с собой из-за Горазона, и что я обманом проникла в дом Иды Григорьевны. Ситуация получилась как с братьями – я боялась её, а она меня! Но я не могла больше рисковать. Я понимала, что Ида неспроста затеяла свои похороны, собрав на них тех, кого она подозревала в убийстве Пашки. Я понимала, что за всем этим кроется какая-то игра, и на кону стоит солидное вознаграждение. Алина была глупа и корыстна. Я не могла больше рисковать!!! Я только выжидала подходящий момент…

Поздним вечером я подслушала разговор Алины и Гошина. Она угрожала любовнику громким разоблачением, а он ни в какую не соглашался пойти на её условия. После скандала с ним Алина в расстроенных чувствах пошла к пруду. Это конфликт показался мне идеальным поводом избавиться от ненужной и опасной свидетельницы. Было бы идеально изобразить самоубийство Сметаниной, но… она была не из тех, кто отдаёт свою жизнь без боя. Алина была глупа и корыстна… Пришлось действовать грубо и примитивно, как в дешёвом триллере. Благо, у Ксюни в доме всегда бардак, и спортивный инвентарь валяется в холле. Я взяла клюшку для гольфа и пошла за Алиной. Судя по всему, она была очень раздражена, но не сильно расстроена, потому что бормотала себе под нос: «Скотина! Нет, ну какая же ты, Гошин, скотина! Посмотрим, как умоется твоя Полина, когда я откажусь писать для неё картины!!» Я поняла, что между сёстрами есть какие-то творческо-коммерческие отношения, и это тоже было мне на руку, потому что получалось, что у Полины есть не один мотив избавиться от сестры.

Я стремительно догнала Алину, замахнулась, но она всё же успела обернуться. Эта корова мгновенно всё поняла, с проворностью ящерицы сняла туфлю и замахнулась на меня шпилькой. Ха-ха, с туфлёй против металлической клюшки!..

Я засмеялась ей в лицо.

Она так рьяно бросилась на меня, что поскользнулась и упала. Её дурацкая шляпа свалилась в траву. Я размахнулась и ударила её по затылку. Оказалось, это отвратительно – бить человека по голове. Даже самого глупого и корыстного. Что-то хрустнуло у неё там… Она потеряла сознание. Я поняла, что добить её не смогу. У меня был пистолет, но стрелять я не могла, выстрел привлёк бы внимание. Оставался один выход – пруд с его вязкой, гнилой водой. Выплыть оттуда даже в сознании было бы трудно. Я сняла с Алины вторую туфлю. Мне показалось диким – топить эту курицу в шпильках… Она оказалась лёгкая, как пёрышко. А может, у меня утроились силы. Впрочем, до воды было метра два. Я сама едва не свалилась в пруд, там очень скользкий, покатый берег.