– Я не бросился за ней, а надо бы… Подумал, утром все объясню, на свежую голову. Вот и казнюсь теперь, потому что утром ее уже не было, и я пока еще не нашел ее, но надежды не теряю! – На лице проступили решительность и упорство. – Когда найду, открою свое сердце – буду умолять стать моей женой! Надеюсь, вы поняли, почему я не в силах жениться на вас, хотя убежден, что вы составите счастье любого другого. Не сердитесь на меня! Я люблю и знаю, что это, такое – настоящая любовь.

Его глаза умоляли. Фредерика была на грани нервного срыва. Заставлять любимого так страдать! Она… она тому виной… Вздохнув всей грудью, Фредерика поднялась, шагнула к нему.

– Милорд, я должна признаться вам! Выслушайте теперь мою исповедь, – начала она дрожащим голосом.

В этот самый момент до ее слуха долетел какой-то шум из холла. Дворецкий преднамеренно прикрыл дверь неплотно. Точно так же поступила она сама, когда оставила в гостиной мисс Милликен и мистера Вестлейка наедине.

Звонкий детский голос – такой любимый, такой знакомый – разорвал тишину.

– Она вернулась, Эбби! Это же Черри…

Дверь распахнулась, и в гостиную вихрем ворвалась Кристабель. Экономка, явно шокированная выходкой ребенка, вбежала следом, бросая испуганные взгляды на графа и его гостью.

– Милорд, очень извиняюсь, – начала миссис Эбботт, – но ведь никакого удержу…

– Черри, милая, моя любимая, самая распрекрасная на всем белом свете!.. – восторженные вопли ребенка заглушили объяснения экономки.

Без колебаний Кристабель бросилась к Фредерике, обвила ручонками ее колени, подталкивала к дивану. Та снова села.

– Ты вернулась! Я так и знала! Знала, знала, что так будет…

Гейвин стоял точно громом пораженный. Вместо того чтобы поправить ребенка или хотя бы прийти в изумление оттого, что она никакая ни Черри, мисс Честертон, посадив Кристабель на колени, осыпала ее поцелуями.

– Моя маленькая, я так по тебе скучала! – сказала она чуть слышно.

– Черри, пожалуйста, обещай, что ты больше никогда не уедешь! – Кристабель приникла к Фредерике, обнимая ее и ласкаясь.

Гейвин стоял, потеряв дар речи, а мисс Честертон не отводила от него вопрошающего взгляда огромных зеленых глаз – точь-в-точь как у Черри. По щеке катилась слеза. Ее голос срывался от волнения, но, вне всякого сомнения, принадлежал Черри.

– Черри, это вы? – спросил он наконец неуверенно. – Каким образом…

Кристабель обернулась к нему.

– Дядя Гейвин, не позволяй ей больше уезжать! Хорошо? Вели ей остаться!

Гейвин смотрел на Фредерику во все глаза.

Затмение… на него нашло затмение! Да он просто слепец! Танцевал на балу, целый час сидел с ней рядом за ужином… Хотя он ничего не понимал, однако впервые за эти дни улыбнулся.

– Я бы очень хотел, чтобы она осталась здесь навсегда, если только с ее стороны не последует возражений…

Фредерика одарила его трогательной улыбкой.

– Милорд, я не возражаю! Я согласна… Скатилась слеза, за ней другая, но глаза при этом светились счастьем, и, конечно же, любовь, лучистая, как солнце, сияла вовсю.

Она перевела взгляд на Кристабель. Та, придя в совершенный восторг, жмурилась и возилась на коленях, как пушистый котенок.

– Моя обожаемая юная леди, – сказала Фредерика строгим тоном, – что ты сделала со своим лицом?

– Черри, это же веснушки! – ответила Кристабель с готовностью. Гейвин, приглядевшись, обнаружил на мордашке племянницы коричневые пятнышки и кружочки. – Я нашла твой карандаш под твоей кроватью и сделала себе такие же веснушки, как у тебя. Я видела, как ты водила по лицу коричневым карандашом, и сама научилась, – заявила она, весьма довольная собой.

Фредерика залилась румянцем, а Гейвин воскликнул:

– Ах ты, проказница! Ты что же, знала, что у Черри… мисс Честертон веснушки ненастоящие, и молчала?

– А разве леди, у которых веснушки, не рисуют их коричневыми карандашами? – спросила Кристабель с детской непосредственностью.

Гейвин растерялся. Он не знал, что лучше: задать ли племяннице взбучку или же перестать давиться от смеха. Однако не удержался и расхохотался.

– Сдаюсь! Молодость победила. Это я, старая рухлядь, стал слаб глазами. Кристабель, а ну-ка марш к Эбби! Немедленно умываться… Избавишься от своих веснушек, возвращайся. Черри никуда не денется.

Кристабель поцеловала Фредерику, соскочила с колен и помчалась вприпрыжку за экономкой. Когда Гейвин и Фредерика остались одни, он подошел к ней и сел рядом.

– Я все еще не могу поверить! – сказал он, покачав головой. – Как все это объяснить? Почему ты так сделала?

– Милорд, как вы однажды верно заметили, я обожаю иметь собственное мнение. Когда брат вернулся из Лондона с известием о моей помолвке, я решила во что бы то ни стало разорвать ее. Благодаря мисс Милликен получила у вас место няни, она же помогла мне и с камуфляжем.

– Мисс Милликен – это твоя компаньонка? Скажи-ка, не живет ли она за городом в довольно уютном коттедже? – Фредерика кивнула, а он покачал головой. – Ну и остолоп же я! Не догадался спросить, как фамилия загадочной Шарлотты, – добавил он в сердцах. – Стало быть, ты нанялась ко мне, дабы избавиться от меня. Так ведь? И каким же образом намеревалась это сделать?

– Я думала, что, если как заправская шпионка поживу с тобой под одной крышей, непременно выясню что-то такое, что дискредитирует тебя, и тогда мне бы удалось убедить Томаса разорвать помолвку. План показался мне вполне разумным. – Фредерика улыбнулась, точно провинившийся ребенок. – Откуда мне было знать, что мое отношение резко изменится, едва лишь я узнаю тебя. Хотела собрать доказательства, что ты человек непорядочный, а оказалось – ты самый благороднейший, такой, кого просто нельзя не полюбить.

– Значит, ты простила меня за то, что я сделал? – спросил он на полном серьезе. – Ведь, по сути, я собирался жениться на тебе, но в то же время играл твоими чувствами, покуда ты изображала няню Кристабель. А сам даже не подумал объясниться с тобой! Прощаешь ли ты мне все эти прегрешения?

Фредерика смотрела ему прямо в глаза – его взгляд, полный любви, заставил пуститься в пляс ее сердце. Оно бухнуло в ребра – раз, другой… Она задержала дыхание.

– Пока нет, но сделаю это, если ты простишь мое коварство, – ответила она. – А также мое малодушие, заставившее тебя страдать.

Он усмехнулся.

– Получается, мы оба не без греха. Но если, как говорят, любовь побеждает все, не лучше ли, оставив наши прегрешения позади, начать все сызнова?

Он обнял ее и поцеловал нежно и страстно. Разумеется, на этот раз он себя не сдерживал. Фредерика отвечала ему со всей страстностью разбуженных чувств. А когда уловила его желание скрепить навеки союз их сердец проникновенным поцелуем – тотчас распахнула губы и немедленно ощутила вкус грядущих наслаждений.

– Любовь побеждает все, – прошептала она, как только представилась возможность перевести дух.

И сразу же подумала о том, что мисс Милликен либо забыла упомянуть, либо просто не знала о самом главном в тактике и стратегии отношений между мужчиной и женщиной.