Колин в ответ лишь слегка поцеловал ее.

Она озадаченно посмотрела на него.

— Это потому, что я опять стою на ваших ступнях?

Колин покачал головой.

— Это потому, что, если вы еще прикоснетесь ко мне, я, наверное, вывернусь наизнанку.

Глаза у нее широко раскрылись, напомнив ему, что при всех своих замашках сирены она, по сути, еще невинный младенец.

— Это комплимент, — поспешил он заверить ее.

— О-о!

Это был лишь легкий толчок воздуха, но он произвел такое же действие, как если бы ее губы прижались к его рту.

— Господи, — прошептал он.

Теперь уже ничто не могло остановить его. Он поднял Мерседес и понес ее к постели.

Перемена положения в пространстве изменила все ее восприятие. Даже стоя на его ногах, она считала, что находится с ним в равных условиях. Теперь же, когда он вытянулся рядом с ней, он показался ей очень большим. Она почувствовала его вес, когда он положил свою ногу поперек ее ног. Его руки поймали ее запястья и слегка прижали к постели. Вроде бы мягким было это давление, но она не могла освободиться от него, как от железных наручников.

Он зарылся лицом ей в плечо. На шее был виден лишь легкий розовый шрам, оставленный графским хлыстом. Но влажный след языка Колина на ее коже ожег Мерседес сильнее, чем воспоминания о ране и о невыносимой боли. Она вскрикнула и выгнулась дугой от боли, которую вызвало его прикосновение.

— Колин, — сказала она. Он коснулся уголком губ ее рта.

— Повтори еще раз.

Она сделала это без колебания:

— Колин.

Его губы спустились вниз, к шее. Зубами он дернул за конец красной ленты. Выпустив наконец ее запястья, он зарылся ей пальцами в волосы. Запах лаванды дразнил его.

Мерседес затаила дыхание, когда его пальцы скользнули по ее вискам и коснулись щек. Это было благоговейное прикосновение. Обожающее. Он вдыхал запах ее волос, поднимая густые пряди и отпуская их, и они каска-дом падали ему на руки.

Поднявшись на локте, он приспустил ее ночную рубашку с плеч. Провел рукой по ключицам. Потом наклонился и поцеловал впадинку между ними. Рубашка застряла где-то на уровне груди. Он спустил ее ниже.

Голова у нее пошла кругом, когда она увидела, как его губы приближаются к ее соску. Но то, что он сказал, почти лишило ее сознания.

— Сколько будет стоить, чтобы ты согласилась спать со мной?

Мерседес уперлась в плечи Колина. Его губы успели лишь слегка коснуться ее груди. Она извернулась и попыталась освободиться, но он удержал ее всем торсом. Слегка усилив захват ногой, он поднял голову и посмотрел на нее.

— Зачем вы это сказали? — прошептала она. Он не ответил, продолжая внимательно изучать ее. Свет лампы освещал ее лицо, позволяя разглядеть ее точеный нос и совершенную линию губ. Она попыталась гордо вскинуть подбородок, но от этого лишь обнажилась ее стройная шея, вызывая в нем мучение и наслаждение. Он готов был задушить ее. Но вместо этого он ее поцеловал. Колин коснулся ртом нежной кожи у основания ее шеи. Кончиком языка измерил ямку над ключицами. Он почувствовал, как она замерла и как забилась жилка под его губами. Ее пальцы на его плечах задрожали, и она опять попыталась оттолкнуть его, но в этом движении не чувствовалось настоящего сопротивления. Его поцелуи спустились ниже, прошлись по ключицам и скользнули к груди. Он поймал губами сосок и втянул его в себя.

У Мерседес перехватило дыхание, и все тело пронзило небывалое острое ощущение.

Она вся выгнулась под ним дугой, и тогда он выпустил сосок.

— Ты не ответила на мой вопрос, — сказал он. И снова все ее тело напряглось, но лишь на одну секунду. В следующее мгновение она сжала кулаки и стала молотить его по груди и плечам, так что у него не было иного выхода, как снова прижать ей руки. Мерседес уперлась пятками в матрас, подпрыгнула вверх и резко развернулась, почти сбросив его с себя. Этот успех вдохновил ее еще на одну попытку, еще.

Колину оставалось только ждать. В конце концов, она затихла, но не столько сдалась, сколько устала. Он еще слышал ее шумное дыхание, но лицо уже успокоилось. Одна лишь тоненькая складочка между красиво очерченными бровями выдавала ее напряжение. В ясных серых глазах застыла настороженность.

— Не обижай меня, — тихо попросил он.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

Колин еще сильнее сжал ее запястья. И только увидев, как она вздрогнула и сморщилась от боли, понял, что он делает. Он тут же ослабил пальцы, но не совсем освободил ее руки.

— Не надо так, Мерседес. Скажи мне.

В горле у нее застрял комок слез. Она не могла из-за этого вымолвить ни слова.

Колин понял ее молчание как отказ, а пристальный взгляд сухих, без слезинки, глаз воспринял как вызов. Он тихо выругался.

— Тебя нужно обязательно припереть к стенке? — спросил он. — Я видел, как ты достала гроссбух и что произошло потом.

Мерседес отвернула лицо. Она не смогла сдержать тихий, безнадежный стон отчаяния.

— Теперь тебе легче признаться в том, что ты сделала? — спросил он.

Он отпустил ее руки и, вытянувшись рядом с ней, легко взял в ладони голову и нежным движением повернул ее лицом к себе. Большим пальцем обвел линию ее нижней губы. Ее шелковые волосы коснулись его рук, как тончайшая паутина.

Голос Колина был спокойный и немного хрипловатый.

— Единственное, что изменилось: теперь ты знаешь, что я знаю.

Она прикусила нижнюю губу. Он закрыл ее рот своим. Поцеловал ее раз… два. Потом еще, более глубоко, пытаясь добиться того отклика, которым она уже одарила его однажды. Ее губы стали мягкими и раскрылись. Она тронула кончик его языка своим, прежде чем он успел его убрать.

— Мерседес!

Он спокойно произнес ее имя, ничего не добавив. Но она уже знала, чего он от нее ждет, независимо от того, спросил он или нет.

— Две тысячи фунтов, — ответила она. Она пристально смотрела на него, ожидая, что сейчас он замрет от изумления, возмутится или выругается. Но ничего подобного не произошло. Колин даже не шелохнулся.

— Очень хорошо, — сказал он.

Он отпустил ее, сёл и передвинулся на край постели. Встав, он нагнулся, поднял из-под кровати оба листа бумаги и отнес их на письменный стол. Потом поднял крышку секретера, достал гроссбух и записал на копии счета сумму в две тысячи фунтов.

— На кого мне выписывать счет? На тебя? — спросил он.

Мерседес села. Она подняла бретельки ночной рубашки, чтобы прикрыть грудь, но ей показалось этого мало. Дотянувшись до края покрывала, она натянула его на себя.

— На Эшбрука и Дикинза.

Колин сделал запись и закрыл гроссбух. Потом убрал книгу и скомканное письмо. Окунув перо в чернила, он аккуратно расправил на столе бланк банковского чека с водяными знаками. Его рука быстро двигалась по бумаге, почерк у него был тяжелый и твердый, без завитков и других украшений.

— И кто эти господа?

Он выжидательно посмотрел на нее, оторвав перо от бумаги.

Мерседес вспомнила, что говорил ей дядя, но Колину нельзя было говорить, что они купцы. Какой товар она сможет показать ему на сумму в две тысячи фунтов?

— Они поверенные, — сказала она.

Это был более безопасный ответ, потому что ей ничего не нужно было потом предъявлять. А дела с любым поверенным обычно кончались кучей бумажек, заполненных писаниной на совершенно особом, труднодоступном языке законников.

Колин кивнул и продолжал писать.

— А адрес их конторы?

Мерседес дала ему адрес дядиного дома в Лондоне. Она смотрела, как Колин записывает все это вранье в чек, и ощущала противную тошноту под ложечкой.

Он поставил свою подпись несколькими скупыми движениями и отложил перо. Потом еще раз посмотрел на чек и повернулся к Мерседес.

— Ты хочешь посмотреть на него? — спросил он. Она покачала головой.

— Я доверяю вам, — сказала она. Мерседес опустила голову, заметив на его губах сдержанную насмешливую улыбку.

— Если бы я мог сказать то же самое о вас!