Я и сама замираю, со священным ужасом взирая на то, как из маленькой скорлупы «невесты» разворачивается гигантский ядерный взрыв… Я не понимаю, что происходит, и как мой порог чувствительности оказался углубленным до такой степени, что я могу различить столь мелкие детали, но это и не важно. Мою голову свербит только одна мысль, одно имя… «Коля..»
Это конец.
Фургон раздается в стороны, а затем разлетается на куски, и из него вырывается неимоверно яркий свет, растекающийся по всем направлениям, разрастающийся огненный шар… Нет ничего быстрее огня, вырвавшегося из тесного плена ядерной бомбы…
Или есть?!
Яркая тень разрывает пылающий шар, и распахнув гигантские крылья несется ко мне. Белый волк… Или то существо из моего сна… Или все происходящее — тоже сон, раз я вижу крылатого волка, обгоняющего разрастающийся шар ядерного взрыва… Может быть тогда все последние пять лет окажутся одним большим кошмарным сном? Галлюцинацией, навеянной тяжелым похмельем после моего очередного дня рождения?
Проще поверить в это, чем в то, что я могу видеть ЭТО…
Белый волк, озаряемый пламенем ядерного взрыва, кажется существом из света, спустившимися с небес… Он похож на того себя, каким я видела его во сне, только тогда его белую шерсть озаряло яркое солнце…
Он несется низко над землей, на лету складывая крылья и вытягивая лапы, а позади него все, до чего дотягивается колеблющаяся плазма взрыва обращается в пар. В такую же плазу… В часть огненного шара.
Все, кроме самого волка, который, кажется, и возник из этого адского огня.
Он опускается на землю рядом со мной, поднимается за задние лапы и, повернувшись ко мне спиной, распахивает свои громадные кожистые, но тоже ярко белые крылья, защищая меня и Эзука от слепящего пламени… мимолетным взмахом крыла, он отшвыривает в сторону Мадьяра, словно бы и не заметив этого…
А в следующее мгновение нас накрывает огонь.
Глава 11
Темнота сменяется светом, свет — темнотой. Яркие всполохи, радуга перед глазами… Я в раю? А там сейчас дискотека и вовсю мерцает цветомузыка? Наверное, это в честью моего прибытия на тот свет.
Что за чушь я несу? О чем я думаю? Надо просто открыть глаза…
Точно, все эти всполохи и радуга существуют лишь в моем воображении, и сейчас радуга не пропадает — висит перед глазами, создавая красивый фон Черному Безмолвию.
Если это не рай, то, наверное, ад. Правильно, куда же мне, убийце и каннибалу, еще отправляться. Глупо было думать, что меня рад будет видеть апостол Петр… Интересно, а почему так кружится голова, и цвета плывут перед глазами так, как будто я основательно шарахнулась головой? Екарный бабай, еще и губы болят… Мадьяр свалил меня прямым в челюсть. Говорят, что если у тебя ничего не болит, то ты труп… А если ты знаешь, что ты труп, что твое тело испарилось в огненном шаре ядерного взрыва, но все равно все болит — тогда как? Немного странно.
Я встряхиваю головой, осматривая ад, или куда я там попала. Опа, вот это находка, позади меня кулем лежит на земле Эзук. Живой, настоящий, не испепеленный огнем. Мы что, в ад попали вместе? Логично, раз вместе умерли, в двух шагах друг от друга.
Тогда где все остальные? Мадьяр, все его люди… Коля!..
Сначала меня саму ужасает мысль, что о своем сыне я подумала в последнюю очередь, но потом я понимаю, что не хочу думать о нем совсем. Ведь я сама сожгла его огнем ядерной бомбы, умерла вместе с ним… И я не хочу видеть его рядом со мной сейчас. Ведь я умерла! Все происшедшее кажется мне невероятным — ни чертей, ни огня, ни райских кущ, наконец, но я твердо знаю, что я умерла, ведь я была в нескольких сотнях метров от «невесты»! Я на том свете, иного и быть не может.
— Эзук, подъем! — я трясу его за плечи, поднимая на ноги. Он открывает глаза, непонимающе смотрит на меня, оглядывается вокруг.
— Где мы? — выдает он, наконец.
— Хрен его знает. На рай вроде бы не похоже, значит это ад.
— А… Что случилось? Я помню, Мадьярова, который, вдруг… Ты нажала на кнопку, да?
— Да… — тихо отвечаю я, думая о Коле. В голову приходит успокаивающая мысль, если это ад, а черная земля под ногами и черный тучи над головой говорят мне, что так и есть, то может быть он, хотя бы в раю? Тогда я больше никогда его не увижу… О чем я думаю, я ведь никогда и в загробный мир-то толком не верила, хотя на церковные службы завода ходила исправно. Замаливала грехи…
— Тогда… Как мы выжили? — спрашивает Эзук, и я удивленно смотрю на него.
— А мы и не выжили! — зло отвечаю я. — Мы в аду!
— Но… — его непонимание грозит перерасти в истерику. — Черное небо… Земля… все это знакомо! Ты разве не чувствуешь холодного ветра?
Надо сказать, что холодный ветер я действительно ощущаю и, кроме того, понимаю, что мне отнюдь не холодно. Ветер касается моего лица, и улетает прочь, а тепло… Тепло поднимается от земли! Я перехожу в ИК-диапазон, и с удивлением осматриваюсь вокруг. Вся земля под нашими ногами на несколько сот метров в стороны словно прогрета гигантским костром. Точно, ад… Он все же горячий! Только чертей с вилами не хватает. Я продолжаю осматриваться, ища взглядом невысокие рогатые фигурки, которые должны выделяться на общем теплового излучения земли. Но вместе чертей я вижу только нескольких канюков, кружащих чуть в стороне, да громадную воронку, метров сто в диаметре и почти столько же в глубину, жар от которой превышает сотню по Цельсию. Теплый воздух, кажущийся мне в ИК-диапазоне светящийся ярко красным светом, медленно поднимается ввысь, постепенно становясь все более и более синим.
Стоп! Почему я могу видеть в ИК?! Откуда в аду радиация?!
— Ира… — благоговейным шепотом произносит Эзук. — Я не знаю, как это возможно, но мы живы!
Я не знаю, что ответить. Нутром чувствую, что он прав. Что воронка передо мной оставлена моей «невестой», что канюки над моей головой намереваются поживиться моим мясом, что меня мутит от голода, и я понятия не имею, сколько пролежала без сознания. На глаза наворачиваются слезы бессилия. Все люди Мадьяра, во главе с ним самим, испарились в мгновение ока, обратились в пар и дым, сожженные ядерным огнем. Коленька… Мой сын тоже погиб. Надеюсь, что он не успел почувствовать боли. Хотя, наверное так и есть — здание штаба было в метрах так пятидесяти от моего грузовика, значит огненный шар просто впитал его в себя, вместе со всеми живыми существами внутри.
Но почему я осталась жива? Точнее, мы с Эзуком. Почему мы стоим сейчас на остывающем ядерном пепелище?!
— Эзук! — я резко оборачиваюсь к нему. — Что последнее ты помнишь перед тем, как отключиться?
— Я… — он открывает рот для ответа, и я вижу, что его десны уже кровоточат. Провожу языком по своим и тоже ощущаю кровь. Лучевая болезнь! Сомнений нет, мы живы, и невидимый огонь радиации сейчас пожирает нас изнутри. — Помню, как Мадьяр бросился на тебя, и все.
— А белого волка? Ты не видел его?
— Кого?!
Его удивление вполне искреннее. У меня даже не было времени, чтобы рассказать ему, кого мы встретили, направляясь к «восьмерке». Тогда что это было? Галлюцинация? Я не могла видеть, как разворачивается огненный шар взрыва — за столь быстрым процессом невозможно уследить. Я не могла видеть, как сквозь пламя к нам прилетел белый волк — невозможно пройти через ядерный огонь. Всего этого не могло быть, равно как и того, что я сейчас стою на ядерном пепелище и рассуждаю о том, что быть могло, а чего — нет.
Тогда мне в голову приходит еще одна идея, ничуть не менее невероятная.
— Эзук, это твоя работа?
— Что?
— То, что мы живы?!
— Я не мог сотворить такого. — с достоинством отвечает он. — Всевластен лишь Господь…
Так… Похоже, это и в самом деле диагноз. Впрочем, сомнения на этот счет у меня улетучились уже давно.
— Хорошо, перефразирую. Не мог ли ты в минуты слабости, предшествовавшие тому моменту, когда я нажала на кнопку детонатора, искушать Господа своего молитвой о том, чтобы он даровал тебе жизнь?
