У нас в квартире живет маленькое, рыжее существо, суровое и нежное одновременно. Когда шесть лет назад, нам всучили его вместо обещанной мальтийской болонки с клятвенными заверениями, что все блондины закончились, только проделанная длинная дорога, не позволила нам развернуться и уехать домой ни с чем.

– Он очень симпатичный, – сказала женщина с приятным лицом и сунула в руки дочери сверток.

Дочь отогнула угол пеленки, внутри тихо сопело нечто черное и лохматое размером с рукавицу.

– Но он же не белый! Мы хотели белого!– возмутилась, было, я.

– Он вам понравится! – строго сказала женщина, забрала деньги, приготовленные для продавца белой болонки, и скрылась в метро.

В автобусе существо тихо спало, потом досыпало дома на диване. Доза успокоительного, скормленная ему прежними хозяевами перед отправкой, сделала свое дело.

–Кто это? – спросил вечером вернувшийся с работы муж.

– Белая мальтийская болонка,– ответила я, не моргнув глазом.

Гоша посмотрел на меня с сочувствием и покачал головой.

Болтаясь в неудобном положении, между большим и указательным пальцами Гоши, малыш окончательно проснулся, широко зевнул, распахнул бездонную треугольную пасть с острыми, как иголки, зубами, открыл черные, круглые глаза и уставился на нас спокойно и независимо.

Гоша пришел в восторг:

– Посмотри, каков нахал! Ничего не боится!

–Совершенно бесстрашный! Пират, не иначе! – поддержала я

Со временем оказалось, что малыш может быть не только отважным, но и великодушным, и верным, и нежным.

Он предупреждает нас о всевозможных неприятностях, сторожит на воде – в ванной комнате, на реке и на море, защищает от чужих собак и кошек, утешает в печали. Взгляд его со временем стал мягче. Он полюбил нас.

Однажды он всерьез увлекся кудрявой, золотистой соседкой Боней. Когда хозяева после прогулки повели Боню домой, малыш пошел следом, не в силах расстаться с изящной красоткой. Он шел, не оглядываясь. Он уходил все дальше, не слыша наши отчаянные вопли.

Он остановился у подъезда дома, где жила Боня, обернулся, грустно посмотрел на нас и нехотя поплелся обратно. Великодушный малыш!

Конечно, ему непросто с нами. Мы слишком громко живем для его тонкого слуха, и слишком сильно пахнем, мы не умеем общаться без слов и радоваться простым вещам, мы плохо приспособлены к жаре и холоду. Наверное, он думает, что мы неловкие и несуразные.

Но мы не отчаиваемся. Ведь, кроме недостатков у нас есть достоинства. У нас есть ум, чувства, бессмертная душа. Наконец, мы любим нашего малыша.

И он, несмотря ни на что, продолжает любить нас. Он терпит нас. Он привязан к нам. Инстинкт самосохранения, говорят ученые.

Лаки остановился и прислонился к дереву у края поляны. Бежать дальше не было сил. Да, что там бежать! Он и шагу не смог бы сейчас сделать! Ноги дрожали и подгибались. Лес замер, прислушиваясь к хрипам, вырывавшимся из его пересохшей глотки. В напряженной тишине даже ветер затих и перестал перебирать листья деревьев.

Сколько он бежал? Он не мог ответить. Его гнал ужас, всепоглощающий и безграничный, как эта тьма вокруг. Поначалу он слышал крики за спиной, а потом – только свист и хруст ломающихся под напором его мышц кустов и веток деревьев. Лес спас его, укрыл, спрятал от преследователей. Лес, как всегда, был другом ему.

Когда дыхание улеглось, Лаки собрался, было, двинуться дальше, но не смог, ноги не слушались его. И не только усталость была тому причиной. Сейчас никто на свете не смог бы заставить его выйти из тени большого дерева на открытое пространство. В свете луны поляна просматривалась насквозь, во все стороны, и любой, вышедший из леса, становился прекрасной мишенью для врагов.

Он не сразу узнал это место – страх и ужасы погони тому виной. К тому же, за прошедшие годы многое изменилось. Знакомым показался ему большой валун, лежащий под соседней сосной. Он напоминал ему тот огромный камень, за которым когда-то давно они не раз прятались с Веткой и Сэбом. Когда Лаки понял, что это – «их камень»! – он вскочил и высоко подпрыгнул от радости.

Это место – большая, круглая поляна в лесу – было знакомо ему с детства. Две широкие тропы пересекали ее с севера на юг и с запада на восток. Несколько больших валунов торчали тут и там, как зубы гигантского чудовища. Окруженная соснами, заросшая густой травой и низкорослым кустарником, она была местом паломничества жителей близлежащего города.

Когда-то лес был почти в два раза шире и тянулся от железной дороги до реки широкой лентой, отгораживая завод от жилых домов. Потом рядом с заводом построили бараки, потом – многоэтажные дома. Поселок разросся и превратился в город, который год за годом медленно, но неуклонно, вгрызался в лес, захватывая все новые и новые участки. В конце концов, когда стала очевидна фатальная ненасытность этого монстра, лес объявили парком, окружили с трех сторон автомобильными дорогами и запретили его дальнейшее уничтожение. Теперь здесь отдыхали местные жители, устраивали пикники и выгуливали питомцев.

От поляны в разные стороны разбегались большие и маленькие тропинки. Две из них направлялись к густонаселенному жилому району при заводе. Лаки знал, что сейчас ему туда путь заказан. Одна извивалась среди сосен, пересекала широкую просеку и устремлялась в центр города, к поликлинике, банку и дальше, превратившись в широкую дорогу, – к зданию местной администрации. Это не менее опасное направление. Еще одна, прямая, как стрела, пронзала лес и вела в деревню, широко раскинувшуюся между рекой и железной дорогой. В деревне беглец всегда найдет пристанище, но, с тем же успехом, может оказаться в руках преследователей – смотря, на кого наткнешься на пустынных деревенских улицах.

Для Лаки был открыт только один путь – в сторону карьера, на берегу которого между сосен стоят натыканные в землю, как придется, старые железные гаражи. В этом укромном месте хорошо прятаться от чужих глаз: и вода рядом, и пути к отступлению, если понадобится опять спасаться бегством, имеются. За карьером проходит железная дорога, а дальше – лес, лес, лес – сколько хватает взгляда.

Знакомые места: лес, карьер, город. В этом городе он родился и жил до переселения в столицу, и вот теперь, спустя годы, опять оказался здесь. И это – лучшее из всего, что случилось с ним за последнее время.

Определившись с местоположением, Лаки почувствовал себя уверенней. Здесь он не пропадет, и, даже если преследователи доберутся сюда, он сумеет найти местечко, где его никто не найдет. А сейчас ему надо отдохнуть – поспать часа два или три, а, может, и до утра, если повезет. Потом, на свежую голову, он решит, что делать дальше. Последние сутки научили его жить текущим моментом, главное – быстро реагировать на меняющиеся обстоятельства. От этого зависит его жизнь.

Он знал, что с рассветом поляна и дорожки вокруг нее оживут, заполнятся обитателями близлежащих домов. Здесь будут дефилировать питомцы всех мастей со своими хозяевами. Кто-то из старожилов может узнать его. И если информация об их побеге уже распространилась в СМИ, такая встреча может закончиться плачевно. Поэтому ко времени утреннего паломничества он должен исчезнуть отсюда. Он так и сделает. Перед рассветом он проберется ближе к карьеру, найдет укромное местечко недалеко от воды и спрячется там, а потом что-нибудь придумает.

Лаки горько усмехнулся – придумает! Будет ли у него такая возможность, простое счастье – ходить, дышать, жить! Придумает, что делать дальше? Как спастись самому и помочь матери и Мали? Сейчас у него не было ни одной идеи, как это можно сделать. Может быть, завтра? Всё! Всё потом, на свежую голову! А теперь – спать!

Лаки лег на поросшую травой землю между сосен, поерзал, вытащил из-под плеча сосновую шишку и улыбнулся – впервые за последнее время. Воспоминание было таким сильным и ярким, будто бы только вчера они валялись с Сэбом и Веткой на этой поляне, смеялись и выгребали из-под себя твердые, как камень, сосновые шишки, впивавшиеся в тело. Золотое было время: жаркие дни, колышущаяся на ветру ажурная тень деревьев, беззаботность и нега, какие бывают только в детстве.