Отчего не любили Яромира Казанцева в коллективе? Никто не мог сказать. Вроде бы и парень внешне был не урод, и никому ничего плохого не сделал, не лез с глупыми разговорами, а больше помалкивал, денег ни у кого не стрелял, например, как Илья Постников, к тому же почти никогда их не возвращавший. Вот ведь парадокс, Илью обожали, несмотря на все его художества, а Ярика, как-то не сговариваясь, избегали.

Случись, какое мероприятие или вылазка на природу, Ярика не спешили звать. До последнего скрывали, и уж если совсем деваться было некуда, сжав зубы, приглашали.

Илья Постников, человек, любящий поразмыслить над странностями жизни, это явление называл про себя «эффектом Казанцева». Этот эффект можно было описать украинской пословицей: «Дюже гарно, тэж погано». Что в переводе означало: «То, что чересчур хорошо, также плохо.

На взгляд Постникова в Казанцеве все было так симметрично и правильно, что казалось каким-то неживым, искусственным. Вот ведь бывают лица, возьми отдельные черты – говорить не о чем: нос картошкой, губы узкие, щеки толстые, а все вместе – глаз не отвести. А посмотришь на Казанцева, и на душе как-то тоскливо становится. Лицо у него правильное, симметричное, телосложение пропорциональное, а какая-то унылая и неинтересная в совокупности личность.

На самом деле, что собой представлял Казанцев как человек, никто не знал, да и никому это интересно не было. Чувствовал ли сам Яромир свое сиротство среди коллег, страдал ли он от него, было неизвестно. Держался он всегда тихо и спокойно, но если к нему обращались за какой-то мелочью, очень старался быть полезным. Может, вот эта его мелкая суетливость и выдавала то, что человек хочет заслужить хорошее отношение, но как-то всё, что называется, «мимо кассы».

Илья Постников, человек широкой натуры и много чем увлекающийся, случайно проговорился своему приятелю, что озадачен поиском марок, которых не хватает в его коллекции, чтобы назвать ее полной. Он собирал марки, посвященные олимпийским играм. Его коллекция охватывала всю их историю. Не доставало только марок сорокового и сорок четвертого годов двадцатого столетия. Олимпиады эти не состоялись по известным причинам, но марки выпущены были. Он своему другу Аркашке Кехману весь перерыв рассказывал про свои метания по этому поводу. Этот разговор прекрасно слышал и Казанцев, сидящий от них через один стол.

Вечером, когда все начали расходиться по домам, Казанцев, скромно потупив глаза, предстал перед Ильей и сказал:

–Я случайно слышал твой разговор по поводу марок. У меня, кажется, именно такая одна марка есть. Если хочешь, можешь ее посмотреть, познакомиться с моей коллекцией. Может, найдем вариант обмена?

Илья аж подпрыгнул от неожиданной радости,

– А ты, оказывается, тоже филателист? Вот не знал! Что же ты молчал?

– Да как-то повода не было об этом говорить.

Илья так загорелся посмотреть марку, что уже не хотел отпускать Казанцева.

– Слушай Яромир, а можно сегодня твою коллекцию посмотреть, если, конечно, это удобно?

Яромир расплылся в благодарной улыбке:

– Конечно, конечно, какой вопрос?– зачастил он взволнованно. – Я сейчас жене позвоню, она нам что-нибудь вкусненькое приготовит.

На эти слова Илья ничего не ответил, а сам подумал:

– Вот уж большая честь! Небось, жена, под стать муженьку, унылая домашняя курица будет меня своими блинчиками угощать.

Он не очень любил семейные посиделки, со скукой и обязательными приличными разговорами.

Яромир, воодушевленный вниманием самого Ильи Постникова, неформального лидера их коллектива, всю дорогу рот не закрывал. Он подробно рассказал всю историю своего увлечения марками. Называл известные фамилии, хвастался, что знаком со многими выдающимися коллекционерами и так далее. Илья его вежливо слушал, а сам про себя решил, что посмотрит марку и постарается смыться, уж больно назойливым в общении показался ему Казанцев.

Они вошли в опрятную, красиво обставленную прихожую, Яромир кинулся помогать Илье, снимать плащ, предложил переобуться в тапочки, и всё это с истинным воодушевлением радушного хозяина.

–Дорогая, мы пришли, – крикнул он куда-то вглубь квартиры. Жена, по-видимому, на кухне готовилась к приему гостя.

Илья, сняв плащ и переобувшись, на минутку остановился возле зеркала, пригладить свои взлохмаченные вихры. Тут он увидел в зеркале отражение молодой женщины, подошедшей сзади. В ту же секунду с ним произошло нечто, чему он сам не мог дать названия и никогда не подозревал, что такое может с ним произойти. Какая-то волна, похожая на удушье, сдавила ему грудь и горло, а в глазах вспыхнули искры. Он обернулся и, не находя слов, какое-то время растерянно смотрел на женщину. Она спокойно и приветливо улыбалась.

– Вот, дорогая, это мой коллега, Илья, а это моя жена, Милена, – представил он их друг другу.

Милена протянула изящную руку, слегка коснувшись руки Ильи.

– Очень приятно! – и, повернувшись, опять ушла по своим делам на кухню.

Что было дальше, Илья помнил плохо. Он рассматривал альбомы Яромира, но фактически ничего не видел. Всё его внимание было поглощено звуками из соседней комнаты, где хозяйка, видимо, накрывала на стол. Илья прислушивался к ее легким шагам и хотел только одного – еще раз увидеть ее лицо.

Что в ней так поразило Илью, он и сам сказать не мог. Красота? Да, наверное, она была красива. Но в ней было нечто большее, чем красота, какое-то излучение, которое сразу же, заполнило пространство вокруг нее. Это излучение можно было определить только одним словом – «Женщина».

Да, именно женственность, которая выражалась в изящных изгибах тела, в текучести блестящих каштановых волос и в какой-то мягкой и легкой грациозности.

– Какая несуразность! Такая женщина досталось этому глиняному чурбану, человеку со стертым, бездуховным лицом, с повадками вышколенного метрдотеля, – с досадой думал Илья.

Марка, из-за которой Илья напросился в гости, оказалась не той, что ему была нужна. Смотреть всю обширную коллекцию Яромира у него уже не было настроения. Поняв, что с марками покончено, Ярик, потирая руки, пригласил гостя к столу.

– Старик, – он уже начал немного фамильярничать с Ильей, – знал бы ты, как моя жена готовит! Вот сейчас ты увидишь!

Что там было на столе, Илья не запомнил. Сначала он напряженно ждал, что хозяйка к ним присоединится. Но когда понял, что этого не произойдет, сник, и стал думать, как бы еще раз ее увидеть. Ведь сейчас он уйдет и навряд ли еще раз сюда сможет придти.

На вопрос, почему его жена с ними не ужинает, Яромир небрежно махнул рукой,

– А знаешь, эти женские штучки. Где-то прочитала, что есть после шести нельзя, вот теперь строго придерживается. Хотя, если ты заметил, – самодовольно продолжал он, – с такой фигурой можно есть и после шести, и после десяти. Но тут я бессилен. У моей жены, несмотря на внешнюю хрупкость стальная воля и несгибаемый характер.

Илья долго топтался в прихожей. Он намеренно затягивал свой уход, тщательно зашнуровывал ботинки, проверял карманы, возился с застежкой на куртке, потом проверял, не забыл ли свой сотовый телефон. Он ждал, что жена Яромира, выйдет с ним попрощаться. Но Милена, заглянув в прихожую из комнаты, лишь проговорила:

– Заходите к нам еще, я очень рада познакомиться с коллегой моего мужа, жаль, что они к нему так редко заглядывают.

Илья неловко замешкался, пытаясь как-то остроумно ответить, но она, не став ждать его ответа, исчезла. Он еле отбился от Яромира, пожелавшего идти его провожать до остановки автобуса. Ему хотелось скорее остаться одному, чтобы проанализировать то, что с ним произошло и как-то успокоиться.

Он вышел в весенний пасмурный вечер. Стояло начало апреля, и было еще довольно холодно. Но в мягкой влажности воздуха, в запахах оттаявшей земли и мокрой коры деревьев уже ощущалась весна. Илья решил пройтись, потому что во время быстрой ходьбы ему лучше всего думалось. Он пытался вспомнить лицо Милены, но лица не видел, помнил только ощущение от ее образа и тот удушливый спазм, который перехватил ему горло.