Часть 1

Он не любил вспоминать, как попал в этот мир, выхваченный из своего, как самая случайная случайность. Из-за этого те, в чью историю он оказался втянут, не видимый ими, – потому что разве можно заметить увязавшийся за подолом листок, когда тебя несет ураганом, да и сам ты ураган? – были для него как одно неразделенное и безусловное зло. Но иногда он сознательно вызывал воспоминания, бередил не успевающие зарубцеваться раны, вновь и вновь переживая то, что не было предназначено ему, в месте, в котором он не должен был оказаться…

Он уже не помнил, сколько он бежал и когда начался его бег. Небо рушилось на землю. Земля вздымалась до небес. Как две исполинские ладони, они то сходились, оставляя видимой лишь длинную узкую полоску горизонта, то расходились вновь, и тогда очередная волна подхватывала его и гнала вперед. Ему оставалось только подчиниться. Давно оглушенный диким воем и скрежетом, заполнившим все пространство, он не слышал даже собственного голоса.

А потом наступила тишина. И было в ней что-то чудовищно неправильное. Он видел, как летят в воздухе, осыпаясь разрушительным градом, поднятые чьей-то волей камни, как, падая, рассыпаются в пыль, видел, как дрогнула и прогнулась земля, скатываясь со стен огромной воронки, видел, как забили ключи и устремились потоками вниз. Но ничего не слышал. Он лежал на вершине холма. Долго, время от времени проваливаясь в сон. Слух вернулся позже, как и осознание того, что с ним произошло. А пока он даже не удивился стремительным переменам вокруг. Воздух очистился, обнажив удивительной красоты небо и белоснежные поля, тянущиеся вдаль, насколько хватало зрения. Сначала он подумал, что видит снег. Нет, землю покрывали цветы – белая рантия, священный цветок Жизни (название как само собой пришло в голову). Небесная синева отражалась в воде. Огромная воронка, превратившись в подобие чаши, успела наполниться водой: ничто не тревожило ее глади. Вокруг чаши четко обозначилось поделенное надвое кольцо: одна его часть стремительно зарастала травой, другая так и осталась выжженной, черной, ничего с той поры и не родившей землей.

Осторожно спустившись, он склонился над водой: она показалась очень чистой. Он зачерпнул ее рукой – она вдруг заискрилась, рассыпалась мелким бисером. Его ладонь становилась прозрачной. Когда она стала совсем неразличима с водой, он испугался и отдернул руку: в сухом воздухе она постепенно приобрела прежнюю осязаемость. Он опять погрузил ее в воду, потом, раздевшись, погрузился весь. «Что это?» – подумал он. Перед его взором вихрем неслись картины свершившихся событий – он читал их как по книге. Он ужаснулся, когда понял, свидетелем какой великой битвы он оказался. Никто не выиграл. Но никто и не проиграл. Бежавший из мира вернется. Оставшийся здесь должен будет ответить на вызов. Он понял: вода приняла в себя Знание обоих. Он стал называть это Зрение.

Он посмотрел на кольцо вокруг чаши. Границы были подвижны. Ему вдруг подумалось, что окончание невозможно. Ни для этого мира, ни для него. Мир будет жить, пока поединок не завершен. Чья бы ни была победа – это поражение для него. Ему надо сделать все возможное и невозможное, чтобы эта битва никогда не закончилась. Потом, много позже, он понял и другое. Великий, схоронившийся где-то на севере, постепенно теряет свою силу. Любое проявление частицы его врага означает для него поражение. Он не может не реагировать на него, а значит – отдает свою силу.

Трава росла очень быстро. То, что это не трава, а оружие, он тоже со временем узнал. Нет, увидел, как вяжет фейлун Великий. В каждой травинке – часть его силы. Она выросла из его крови – если у Великих бывает кровь. Травы было много, сколько он ни срезал ее, она только гуще росла. Он понял это как знак. Святое войско. Он создаст Святое войско, оно уничтожит все побеги черной крови. Он создаст великий Хран и станет его Архипровидом. Пока у него есть Чаша Провидения – его тайная тайна, его сущая сила, мир в его руках, и он будет за него бороться.

Черан повел небольшой отряд потайной тропой в обход лесной заставы, расположенной в глубине Инистого леса. Тропа пролегла вдоль старого, давно заброшенного тракта, соединявшего когда-то северную долину с землями объединенного княжества Кьянк. В лесной гуще она неожиданно вывела к древнему сооружению. Позеленевшая от времени каменная стена полуразвалившейся крепости угрюмо нависла над оторопевшими путниками. Не раз бывавший в этих местах, Черан вспомнил, что местные называли эти развалины некрополем, хранили легенды о былом величии его создателей, но последние полвека остатки славы давно забытых мастеров мало кого интересовали, разве что таких вот, как он, лазутчиков и контрабандистов. Правду сказать, с недавних пор он стал опасаться близости некрополей, но для выполнения задачи более безопасного пути не было. Его предупреждали о возможных последствиях, но он и в этот раз надеялся на свое везение. Тем более что лучшего проводника по этому непредсказуемому лесу им было не найти, а он многим обязан князю.

За стеной послышался шорох, потом сдавленный хрип. Черан оглянулся на спутников, знаком приказал следовать за ним, сам пошел быстро, бесшумно, стараясь не обнаружить себя. Встреча с возможными обитателями некрополя никак не входила в его планы, поэтому он свернул с тропы в подлесок. Отойдя достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности, и выбрав подходящее место для наблюдения, он поднял левую ладонь, призывая людей остановиться.

Лазутчики, укрывшись в густой поросли, замерли, их зеленые одежды полностью слились с листвой.

Взгляд Черана был прикован к воротам: из его укрытия они хорошо просматривались. Некогда массивные деревянные створки, давно съехавшие с проржавевших петель, местами превратились в труху, осыпались ссохшимися мелкими осколками, неровным слоем разметанными ветром у входа. Что-то было не так. Холодком под кожу заползла и растеклась тревога. Черан пригляделся. По древесной россыпи проступала широкая и глубокая колея, явно оставленная недавно: обнаженная земля еще не успела прикрыться травой, свежая поросль едва-едва схватилась на проплешинах. Краем глаза уловив неясное движение, он пригнул голову. Из-за набежавшего ветра обзор то и дело закрывало ветвями. Когда они в очередной раз разомкнулись, Черан впился глазами в пространство у ворот: тень, скользнувшая по поверхности стен, сгустилась в плотный туман и повисла над землей неопрятным черным пятном. Оно едва заметно подрагивало. Постепенно стали проявляться очертания того, что приводило его в движение. С трудом угадывалась верхняя часть человеческого скелета, укутанная темным одеянием, желтоватый череп, казалось, вот-вот сорвется с тонких шейных позвонков, руки, согнутые в локтях, костлявыми пальцами водят по воздуху…

– Нет! Нет! Не может…

У Черана перехватило дыхание, в глазах зарябило, тело обмякло и стало невесомым. Почудилось, что существо – если несыть можно назвать существом! – начинает раздваиваться. И вот уже их не два, а три, четыре… Сердце его стучало гулко, казалось, каждый его удар слышен за сотни переходов вокруг. Что-то в некрополе отзывалось на эти звуки как на призыв, и все новые и новые существа появлялись то тут, то там, сливались в темную бесформенную массу, и эта масса подкатывала все ближе и ближе. Не стало леса, растворились в воздухе ворота – Черан был один на один с полчищами несыти. Предательский стук в груди выдавал его. Или это не его сердце, а невидимый колокол задает ритм и сгущающимся, словно из воздуха, существам, и его крови, заставляя ее бешено биться в венах (еще чуть-чуть, и они не выдержат – взорвутся)? Бой колокола становился все громче, вызывая конвульсии темной массы. Черан судорожно сглотнул и зажмурился. Вдруг он почувствовал, как костлявая рука легла ему на предплечье, тисками сжимая разгоряченную плоть: под тонкими пальцами вспухла вена, в руке защипало. Он не понимал, сколько времени прошло, и есть ли еще оно – время. Когда открыл глаза, морок исчез. Вместе с ним пропала и жгучая боль в предплечье.