Литмир - Электронная Библиотека
A
A

И в конце концов, почему тебя смущает наш твердый, непоколебимый бурями добар, и вечно зеленый и цветущий, хотя и насквозь деревянный мурбль?

Что ты? Что ты!

ДОБАР БОБАР ДЛЯ МАРСЯТ".

(Дядюшка Гоп).

"Где твой дом? И где твои родные? Во-о-он там, за поворотом. Они ждут тебя. Всегда. В конце пути. И любимый пес весело залает у порога. Далека близка дорога..."

"ЛЮБИМАЯ!"

* * *

"Золотая морсень! Морсень золотая! Ах, зачем, не знаю, дым я твой глотаю. В дыме марсианском затеряюсь вовсе... Пропущу я лето, проморгаю осень. Не увижу зиму. И весны дыханье не смогу унюхать чутким обонянием...

Мы с тобой, моя душа, превращаемся в марсят; постепенно, гладко и незримо. Вон, марсоиды спешат, вдоль песков своих летят. Крылья, тени, мимо, ми-и-мо... Здесь песчинок - миллиард, каждая песчинка - дрыхнущее тело, они вечность уже спят. Марсоиды покинули ненужное им марсотело...

Ну а я все жду тебя. Жду гудка из-за небес. И когда же он придет этот поезд "Земля-Марс", экспресс. Он всегда приходит вовремя, и всегда, когда нужно. Но тебя все еще нет среди пассажиров. Он гудит, гудит простуженно, громыхая связками своих шарниров...

Как же я тебя покинул? Как же ты рассталась со мной?

Посмотрела бы ты на машинистов этого поезда... Лучше на них не смотреть... С какого же он отправляется полюса? С какого вокзала мы едем в смерть? Знать бы заранее расписание, иметь бы точный билет и время. А вообще-то зачем оно, это знание? С кем начнешь, то и кончишь с теми...

Прости, что так рано покинул, сбег. Не выдержав, не прихватив с собой ничего. До встречи. Пусть будет с тобой бог. Со мной - я, никого.

Марс. 21 марсобря.

* * *

Возвратиться еще не поздно. Сон разума бдит, чудовища спят. Спят в небесах звезды. В небо глядит один из марсят. Черные, словно капканы, тени кусают поверхность щек марса, еще слишком рано, не слишком поздно еще.

Твои глаза - поцелуи, влажные свечным огнем, ветра на свечи подули и... Я вновь заболел днем. День совсем темно-красный, алый на берегах Канала. Кажется, все напрасно, мало движенья, мало в венах твоих вялых, желеобразной кровью сердце мычит коровьи, мало движенья, мало...

* * *

Я не помню начала этой сказки безумной. Было жарко и душно, было, наверное, рано так начинать свою осень посреди марсианской пустыни. Сбросить бы время, сбросить... Ах, ты, Харибда, Сцилла! Нет у тебя названья, имени даже нет... Хребет проломлен льдиной, льдина ползет вверх, к самому твоему горлу, еще горячему от крови, кровь вскипает по горлу, кровь бурлит от любви, ненависти и общенья между тобой и мной... Кровавое обращенье в сосудах забил гной... И гниение силы тоже ползет вверх. Смерть меня полюбила, как я полюбил грех...

Отстань от меня, Раскосая, ты не очень важна. В тебе одни перекосы, ты как злая жена. Запах твой хуже вони, ласки твои - ежа, голос твой дверью стонет несмазанной гаража. Как же ты ухмыляешься власти твоей над сердцем, сунешь мне водки с перцем, потом еще обижаешься. Есть в тебе, правда, краска схожая с колыбелью. Сплю, но страшная сказка встает за моей постелью. Тянутся руки-щупальцы, щекочут больные нервы. Ох, какой же ты умница, только в этом не первый. Много заживо сгнило в болоте чувства и страсти, скольких похоронило при козырной масти. И не было... Было... Были... С круглыми от жажды глазами, которые в пасти бились. Били тебя сапогами. Скрученные на койке лихорадки узлами после большой попойки... Били... Бились, скрежеща зубами. И изгоняя всем телом суть твою от бессмыслия. Часто и между делом на веревках висли, но обжигались небом и согревали руки черным небесным хлебом, черной небесной скукой.

Стой! Не было тебе хода! Ни в атаку, ни в отступленье. Вот развели мы моду - до потолка тянуться с коленей....

* * *

"Кстати, опять о собаках, которые едут на Марс. Они держат в зубах и лапах последний собачий шанс..."

"Я помню одну красотку... Болонку... Ты любишь их?"

"Болонок любят под водку. И всегда на троих. Ну ладно. Чего там дальше. Что ты помнишь еще? Но смотри, ненавижу фальши! Люблю легко и проще".

"Слово твое... Как стану рассказывать я что со мной, над карликом великаном ты стоишь надо мной".

"Прости, сболтнул не нарочно. Тонкая, однако, у тебя душа..."

"Душонка - вот слово точное. Душонка жалкая алкаша... Так вот, всех собрали в поезд. Всех пьяных, больных, хромых. Всех, кому на шее затянули потуже пояс и бросили на мостовых... Тех, кто послабже духом..."

"Может, тех, кто сильней? Человеческой житухой кто напился пьяней?"

"Может и так, но слухи дошли от собак до собак, что явился тот, чьи руки вокруг разгоняют мрак... Погладит он доходягу, бродяжку, которого хуже нет, пес испивает небесную брагу и получает бесплатный билет..."

"Билет на экспресс до Марса? Щедрый какой-то гость... Давно ты вышел из транса?"

"Давно не кидали мне кость! Да ладно... Неважно это. Ни время сейчас швах! Твердят о конце света и о других мирах. Я думаю, он оттуда, откуда исходит свет... Я все еще верю в чудо..."

"Жаль, но чудес нет... "

"Давай понемногу выпьем, тогда разговор пойдет..."

"Тогда ты завоешь выпью, и твой поезд на Марс уйдет..."

"Не уйдет, вот билет, понюхай".

"С какого вокзала летишь?"

"С Савеловского".

"Ни пера, ни пуха!.. Прилетишь - позвонишь, слышь?"

"Ага, по междупланетке. Достать бы вот где жетон. Бежим мы к собачьей метке, и с нами, конечно, он... "

"Он с вами, и слава Богу! Собачьему Богу молись!"

"В дорогу! Пора в дорогу! На Марсе другая жизнь. Там, говорят, рай для собак, там море костей и кошек. Болонка сказала, что я не слабак и с марсианский кожей. Болонка сказала, кусая бок, когда я с ней вел шуры-муры: "Когда прилетим, Собачий Бог выдаст всем новые шкуры... Порцию мяса, бутыль вина, почешет всех за ушами... Да, и еще..."

"Чтоб я сдох!"

"Еще... Вот, она... Но это лишь между нами..."

* * *

"Я - Вонючка".

* * *

"Когда мне бывает плохо, я вою, обыкновенно на Луну. Или на Марс, если таковой имеется на небосводе.

Почему-то по ночам я часто чешусь.

На мне:

- грязные, четвертой свежести, замусоленные спортивные штаны;

- нестиранные, не новые, дырявые на пальцах и пятках, с оригинальным запахом носки;

(я люблю старые поношенные, но чистые и аккуратные вещи)

- летом, по пояс, голое;

- осенью, зимой, весной - все закрытое, кроме головы.

"Бедный Вонючка!" - думаю я, обгладывая кость с признаками мяса, и сглатываю невольную слюну.

И, вообще, он появлялся довольно редко, тот, кто бросал кость.

Но всегда в нужный момент. Особенно часто его видели на помойках, возле рынков и вокзалов. Его имя... Не знаю или не помню. Он добрый, и руки у него хоть и сильные, но теплые. Его все узнают и знают. Даже вы, те, кто перечитывает меня, потому что я - раскрытая книжка Вонючки.

Я бы устроил настоящие шикарные собачьи проводы, мне необходимо только хорошенько скончаться. Пример:

Околевающий, лежал на полке он

Собачьего неласкового морга.

Нет, не от жадности скончался он,

Не от руки какого-нибудь доктора.

Он просто так из жизни вышел вон,

Прихлопнув дверью напоследок свой огрызок,

Который он именовал хвостом...

(Не в рифму, зато хлестко замечено).

ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ВОНЮЧКЕ.

Портрет в черной раме. Глубокие, тоскливые, все знавшие об этой жизни глаза. С приоткрытой нижней челюсти струится благородная слюна. Кости, кости, кости.

Может, вам это покажется глупым и не стоящем внимания, но мне его искренне жаль. Он был хороший товарищ, да, Вонючка?

Бегаю я по улицам с высунутым языком, дышу как паровоз, заливаю жар из лужи, - а с какого рожна и зачем? Но зато глаза выпученные, и появляется смысл существования - бегать в поисках. Вонючка не бегал. Вонючка был философ. Заброшенный интеллигент, обросший шерстью грязной, и с мордой нагло-безобразной, и отрешенною от всех. Эх, если бы жизнь была звездочкой, и никому не нужен был бы до изжоги тот, кто вовремя бросает кость, и мы бы летели, легко оторвавшись от земли и не задумываясь о вечном, и никому не нужно было бы бежать, спасать свою старую облезлую шкуру... И уезжать на Марс.

2
{"b":"65866","o":1}