Литмир - Электронная Библиотека

Владимир Григорьевич Липилин

КРЫЛОВ

Крылов - i_001.jpg

Глава первая

Алексей Николаевич Крылов, будущий великий русский математик и кораблестроитель, родился в селе Липовка Ардатовского уезда Симбирской губернии.

Через 25 лет, когда для свершения бракосочетания Крылову потребовались данные о времени и месте рождения, о родителях, он с большим интересом прочитал выписку из метрической книги липовского прихода: «1863-го года Августа 3-го дня рожден, того же Августа 10-го дня крещен Алексий, сын помещика сельца Висяга Николая Александровича Крылова и законной жены его Софии Викторовны, оба первобрачные и православные. Восприемниками были вдова гвардии полковника Мария Михайловна Крылова и сын Наталии Александровны деревни Калифорнии Александр Иванович Крылов, которому фамилия, однако, не Крылов, а Тюбукин».

И еще много, много лет спустя своеобразное исправление ошибки в метрике не только вызывало у Крылова широкую и светлую улыбку, но и воскрешало в памяти родные места и живые образы близких.

«Так как бабушка Мария Михайловна, — писал академик в рассказе «Раннее детство», — все церковные службы и обряды знала лучше любого попа, то она ему все время подсказывала, что надо делать, какие молитвы читать, как и когда в купели на воде маслом чертить крестики и т. п., чем приводила в немалое смущение молодого попика».

Неудивительно, что растерялся и восемнадцатилетний крестный Александр Иванович Тюбукин, который «по рассеянности, подобно многим другим, хотя и плюнул на сатану, но дунул на меня, ребенка, за что от общей нашей бабушки Марии Михайловны большой похвалы не заслужил».

До конца своей большой жизни бабушка Мария Михайловна была женщиной решительной, суровой и добрейшей одновременно, под стать супругу — деду будущего академика — гвардейскому полковнику Крылову Александру Андреевичу.

Легенды о храбром деде-воине внук навсегда сохранил в памяти как достойные примеры для подражания и почитания.

«С пяти лет воспоминания, — писал Крылов в том же рассказе о детстве, — по-видимому, идут в более или менее связной последовательности, локализация их по времени становится точнее, ибо они приурочиваются или к собственному возрасту, или к событиям внешнего мира».

Когда Алеше Крылову исполнилось пять лет, отец его, Николай Александрович, человек оригинальный, отставной прапорщик артиллерии, привез ему с Нижегородской ярмарки детский топорик.

Вручая сыну этот игрушечный инструмент, отец отметил качество кулебакской стали, из которой топор был сработан в выксунских лесах, а также преподал урок практического обращения с ним.

«Не руби сплеча, но с пользою», — прозвучало в изустном отцовском приложении к подарку.

Для маленького Алеши колка дров стала одним из любимых занятий, а топорик — первой и последней игрушкой детства.

Единственного ребенка в семье, Алешу тем не менее предпочитали воспитывать в естественных, а не в намеренно создаваемых условиях. Никто и никогда из его многочисленного окружения, даже замечая поразительные способности мальчика, не восторгался ими и в умилении не ахал, когда они проявлялись. Скорее напротив, и об этом красноречиво засвидетельствовано самим Алексеем Николаевичем:

«Дрова в то время были длиною в сажень, продавались кубами по три рубля за кубическую сажень (это я знал уже тогда), плахи были толстые (вершка по три), и я немало торжествовал, когда мне удавалось после долгой возни перерубить такую плаху пополам, усыпав щепою всю комнату.

Должно быть, с топором у меня дело шло гораздо спорее, чем с букварем, так как мне врезался в память упрек Александры Викторовны (тетки Крылова по матери, принимавшей большое участие в его воспитании. — В. Л.):

— Вот Маша уже бегло читает, а ты все на складах сидишь.

И мой на это ответ:

— Маше-то шесть лет, а мне всего пять…»

«Мальчик я, видимо, был резвый, — вспоминал далее Крылов, — в шалостях мало стеснялся (то есть его не стесняли условными ограничениями. — В. Л.), так что более солидного возраста родственницы пророчили, что из меня вырастет разбойник и что, подобно моему троюродному деду Валериану Гавриловичу Ермолову, буду я по большим дорогам грабить».

Пристрастие к колке дров, как поведал о том Владимир Петрович Филатов, завершилось чисто по-крыловски. Отдыхая в родных краях, молодой морской офицер соорудил козлы для пилки дров одним человеком. Весьма полезное в хозяйстве сооружение на двух столбиках с противовесом появилось во всех крестьянских домах села Сырятина, что раскинулось недалеко от достославного Симбирска.

В дополнение к козлам соорудил молодой моряк напоказ и экономичный банный котел — он и каменку вмиг распалял, и горячую воду чуть не на полок подавал.

Живой, непоседливый, с топориком в руках, Крылов-младший очень любил носить удобные в деле русские рубахи и сшитые специально для него сапоги. «Разбойник, да и только», — повторяла ученая тетка Александра Викторовна Ляпунова, и все соглашались с ее заключением.

С любимыми сапогами-то презабавная история приключилась, на всю жизнь запомнившаяся:

«Был в то время в Алатыре, да и много лет спустя, сапожник Алексей Нилыч, и сделал он мне первые сапоги с голенищами по колено. Был у нас кучер Петр, купил он себе на базаре сапоги, и вот, играя во дворе, я увидел, как Петр подошел к лагуну с дегтем, взял мазилку и густо вымазал дегтем свои новые сапоги.

Конечно, не успел Петр отойти от лагуна, как мазилка уже была в моих руках, и я свои сапоги вымазал еще гуще, чем Петр, и пошел в комнаты похвалиться перед родителями. Результат оказался неожиданным, и я хорошо его запомнил: мой отец взял меня левой рукой за правую ногу, поднял головой вниз, а правой рукой нашлепал приговаривая: «Не обезьянничай, не обезьянничай».

Не прошло и трех лет, как из-за другого детского порыва Алеши тоже вышел презабавный казус. Правда, на этот раз между родным отцом и отцом архимандритом Авраамием.

Дело состояло в том, что, бросив раз и навсегда подражать привычкам кучера Петра, Алеша стал приглядываться к близким и дальним родственникам, проживавшим и наезжавшим в Теплый Стан. Недостатка ни в первых, ни во вторые не было, фамилии их по разным заслугам были известны всей России: Ляпуновы, Филатовы, Ермоловы, Сеченовы…

Из последних очень привлекал Алешу Иван Михайлович Сеченов. И всемирно известный профессор-физиолог не оставлял без внимания крыловского отпрыска, выделяя его среди многочисленных сверстников. Никому, кроме Алеши, профессор не доверял доставку лягушек для домашних опытов и лекций, которые он читал родным и близким гостям. Убедившись однажды в солидности и твердом слове поставщика наглядных пособий, Иван Михайлович непременно приглашал Алешу в домашнюю лабораторию и на выступления перед публикой. Алешу приглашал наравне со взрослыми сам Иван Михайлович Сеченов, как тут было не возгордиться юному сердцу.

Из-за них, лягушек из филатовского пруда, и произошел тот казус, натолкнувший в конце концов Алешу на довольно оригинальный вывод.

На первой в своей жизни исповеди у отца архимандрита Авраамия — так тогда было принято — восьмилетний Алеша отчитался в знании молитв «Отче наш», «Достойно», а затем покаялся в «грехах»:

— Вот, отец-батюшка, лягушек мы с мальчишками в пруду бьем.

— Это ничего, лягушка — тварь поганая, кровь ее холодная, ее бить можно, это не грех, — ответствовал, чуть замешкавшись от признания отрока, старчески шамкая, архимандрит.

Дома итоги Алешиного покаяния, конечно, были разобраны родным отцом и бабушкой Марией Михайловной — инициатором исповеди внука и давней поклонницей престарелого архимандрита Авраамия.

— Вы слышали, — говорил Николай Александрович матери, — что ваш Авраамий внушает, ведь вы же сами понимаете, что для нашей местности воробей — птица вредная, а лягушка — тварь полезная. Помните, как у нас за садом воробьи десятину редкостного урожая пшеницы очистили, пудов двести было бы.

1
{"b":"267142","o":1}