О проживании голяди в Западном Подмосковье свидетельствует Ипатьевская летопись. Под 1147 годом сообщается, что суздальский князь Юрий Долгорукий, претендовавший на киевский престол, пошел с войском на Новгород Великий, а черниговскому князю Святославу Ольговичу повелел воевать Смоленскую волость. Последний принял это предложение и захватил часть смоленских земель в бассейне р. Протвы, притоке Оки, заселенных голядью — "…и шед Святославъ и взя люди Голядь, верхъ Поротве…" — записал летописец (ПСРЛ, 1962, с. 339).
К голяди Подмосковья относится и сообщение летописей под 1058 годом о победе Изяслава Ярославича над голядью (ПСРЛ, 1962, с. 114). Нередко это трактуется как свидетельство военного похода Изяслава в Галиндию (Пашуто, 1959, с. 11). Однако Изяслав в эти годы находился на Смоленщине и в Северо–Западной Руси, был занят "установлением" этих земель и вряд ли оттуда мог организовать поход в далекую прусскую Галиндию. Более того, с той же смоленской голядью, по–видимому, связано отмеченное летописями событие 1248 г.: "И Михаиле Ярославичъ московский убьенъ бысть от Литвы на Поротве" (ПСРЛ, 1925, с. 38). Московский князь Михаил Хоробрит вынужден был снова отправиться на Протву, где и погибает в сражении с Литвой. Литва на р. Протве в середине XIII в. это — безусловно потомки голяди. Таким образом, надежно определяется, что в ХI–ХIII вв. в Западном Подмосковье в бассейне р. Протвы проживала голядь.
Очевидно, племя голядь под именем Сoldas названо в сочинении историка VI в. Иордана 'Тетика" (Иордан, 1960, с. 89), на что впервые обратил внимание А. Л. Погодин (1940, с. 24). Этот этноним упомянут Иорданом среди названий ряда других восточноевропейских племен без указания их географического размещения в связи с характеристикой готского короля Германариха, будто бы покорившего эти северные племена. Среди последних отчетливо читаются меря, мордва, весь, чудь. Произведение Иордана было окончено в 551 г., но автор широко использовал и не дошедшие до нас сочинения Аблабия (середина V в.) и Кассиодора (конец V — начало VI в.). Сведения о голяди здесь относятся к IV в.
Память о голяди в отдельных местностях её прежнего проживания сохранялась ещё в XIX в. Так, калужский краевед В. М. Кашкаров сообщает, что в Мещовском уезде Калужской губ. недалеко от дер. Чертовой имеется гора, на которой "по преданиям, в очень стародавние времена жил разбойник Голяга, по другим — Голяда. Обладал он силой непомерною, на 30 верст бросал свой топор". В том же уезде близ деревень Свинухово и Сабельникова местные житетели указывали две горы, на которых жили два брата–разбойника Голяги, перебрасывавшиеся друг с другом топором (Кашкаров, 1901, с. 12-13).
На основе топо — гидронимов, производных от этнонима голядь, исследователи очерчивают довольно широкий регион расселения этого племени — от верховьев Клязьмы на севере до верховьев Жиздры на юге и от водораздела Днепра и Волги на западе до окрестностей Москвы на востоке.
Еще В. Н. Татищев сопоставил летописную голядь с античными галиндами и Галиндией — одной из земель Пруссии. С этим вполне правомерно согласились многие исследователи и полагая, что окская голядь была балтским (литовским, по терминологии XIX в.) племенем и каким‑то образом оказалась в XII в. на реке Протве в окружении вятичей и кривичей. О происхождении голяди высказано несколько догадок. Согласно одной из них, голядь переселилась из Галиндии на Протву вместе с вятичами и радимичами, о ляшском происхождении которых говорит "Повесть временных лет" (С. М.Соловьев, Н. П. Барсов, А. А.Шахматов). Другая группа ученых видела в голяди на Протве поселения пленников, переселенных древнерусскими князьями из Галиндии (Н. М.Карамзин, П. И.Шафарик, П. И.Якобий, В. Т.Пашуто). Сторонники третьей точки зрения утверждали, что летописная голядь была реликтом древнего населения Восточноевропейской равнины, которое занимало её обширные пространства с глубокой древности ( П. И.Кеппен, Н. И.Костомаров, П. В.Голубовский, М. К.Любавский, А. И.Соболевский, Ю. В.Готье, М. Фасмер).
Новейшие топонимические изыскания достоверно свидетельствуют, что области верхнеокского бассейна, где локализуется голядь, составляют неразрывную часть древнего балтского ареала. Причем, водных названий балтского происхождения здесь не меньше, чем в других регионах древнего расселения этого этноса. В этой связи, можно со всей определенностью утверждать, что балтские племена начиная с отдаленной древности вплоть до славянских миграций заселяли земли бассейна верхней Оки (Седов, 1971, с. 99-113; Топоров, 1972а, с. 217-280; 19726, с. 185-224; 1982, с. 3-61; 1988, с. 154-176).
Славяне, как показывают материалы археологии, начали осваивать земли бассейна верхней Оки около VIII в. н. э. В более раннее время здесь проживали племена балтского этноязыкового массива. В раннем железном веке это были племена верхнеокской культуры, родственной днепро–двинской культуре Смоленского Понепровья и Белорусского Подвинья и юхновской в Подесенье, принадлежность носителей которых к балтам не вызывает сомнений. Носители этих трех культур составляли крупное диалектно–племенное образование днепровских балтов (Седов В. В, 1985, с. 20-29).
Во II‑III вв. н. э. в Верхнеокском регионе наблюдается инфильтрация новых групп населения, шедшая из Подесенья. Она проявляется в появлении на территории верхнеокской культуры древностей почепской культуры. Последняя получила распространение в бассейне Десны в I‑III вв. н. э. и сложилась в условиях взаимодействия местных племен юхновской культуры с расселившимися на той же территории носителями зарубинецких древностей.
В бассейне верхней Оки переселенцы из Подесенья — носители почепских древностей селились или на поселениях верхнеокской культуры или основывали новые селища. В результате взаимодействия аборигенного населения с пришлым в Верхнеокском регионе на рубеже III и IV столетий складывается новая культура (рис. 1) — мощинская (Седов, 1982, с. 41-45). Основы домостроительства и характер керамического материала (сравнительно толстостенные горшки с выпуклыми плечиками и суженным низом с шероховатой или бугристой поверхностью из‑за значительной примеси дресвы и крупного песка) были несомненным наследием местной верхнеокской культуры раннего железного века. Вместе с тем в мощинской культуре присутствуют элементы (наземные дома столбовой конструкции с внутренными прямоугольными котлованами, глиняные сосуды, в том числе не известные ранее здесь довольно многочисленные миски, с черной или коричневой лощеной поверхностью, характеризующиеся тщательностью изготовления и плотным тестом с примесью мелкого песка), генетически не связанные с местными древностями. Достаточно очевидно, что они были привнесены в Верхнеокский регион переселенцами из Подесенья.
Вопрос об этнической принадлежности носителей мощинской культуры решается так. Основой этой культуры несомненно были верхнеокские древности, носителями которых были местные балты. Домостроительство, обрядность, керамический материал и украшения, в частности вещи, инкрустированные цветными эмалями, дают основания для отнесения носителей мощинской культуры к балтоязычному населению. Инфильтрация в верхнеокские земли потомков зарубинецких племен не изменила коренным образом этнос их обитателей (Никольская, 1966, с. 15-16; Третьяков, 1970, 60; Седов, 1970, с. 42-44).
В Верхнеокском регионе, как и в левобережной части Верхнеднепровского бассейна, вместе с водными названиями балтского происхождения, имеющими многочисленные соответствия в Подвинье и современных литовско–латышских земелях, имеются гидронимы западнобалтского (прусско–ятвяжско–галиндского) облика. Общая характеристика последних была сделана мною в связи с решением вопроса об этнической принадлежности племен зарубинецкой культурой (Седов, 1970, 44-47). Отнесение некоторых из таких гидронимов к западно–балтской группе дискуссионно, но среди них есть и достаточно надежные (например, с прусским корневым элементом "аре" или с меной — ж- на — з-). В этой связи В. Н. Топоров в своих гидронимических штудиях, специально посвященных Подмосковью, подчеркивает, что "мощный западнобалтийский компонент" в Днепровском левобережье и Верхнем Поочье несомненен (Топоров, 1982, с. 15). Показательными в этом отношении являются также выявляемые этим исследователем "соответствия между галиндо–прусской и верхнеднепровско–окской ("голядской") гидронимией" (Топоров, 1981, с. 114; 1980, с. 135).
