Артист
С натуры
Толпа рабочих-крючников расположилась у железнодорожной насыпи, в ожидании, когда им подадут вагоны для разгрузки, и, лениво перебрасываясь односложными замечаниями, скучала.
Лица утомлены, в поту и грязи, позы вялые, разговор не клеится, большинство полудремлет, забросив руки за голову… Издали, с выставки и из гостиниц, до них доносятся бойкие звуки бравурной музыки, глухой шум голосов, шипение струй фонтана, с другой стороны от них с грохотом и пронзительным свистом носятся взад и вперёд паровозы.
– Скучища… – замечает колосс с рыжей бородой, в студенческой фуражке…
– А ты вон слушай – музыка, – позёвывая, советует ему рябой, коренастый товарищ.
– Веселятся люди… которые имеют время на этот предмет, – сентенциозно говорит пожилой мужичок с лысиной и лицом суздальского типа…
Пауза. Солнце то спрячется в облако, то снова выглядывает, и рабочих то и дело одевает тень. Гул музыки несётся всё задорней, и грохот паровозов точно гаснет в нём…
– Ишь как заяривают, – с улыбкой зависти говорит молодой круглолицый парень…
– Поди-ка туда да и спляши им под музыку-то. Авось тебе дадут…
– В шею… – доканчивает бородач речь лысого.
Некоторые из толпы хохочут.
– Это самое их веселье не нашего характеру… не понимаемое, значит, нам, – кивая головой на выставку, говорит рябой и коренастый рабочий. – Нам бы вот ежели Мирон кузницу представил, это бы очень нашему брату приятно, – доканчивает он.
– Могу! В рот те кол с сучками! – раздаётся из толпы, и этот весёлый возглас сразу навевает на неё оживление… Все сдвигаются около кривого, вихрастого мужичонки с морщинистым лицом и с редкой, кустиком, растительностью на шее, подбородке и щеках…
– Ну-ка, Мироша, разыграй! – поощряют его, улыбаясь и немножко заискивая пред ним. Он уселся на корточки в центре толпы, с любопытством окружившей его сплошным кольцом, взял в руку горсть песку, поднёс кулак ко рту и визгливо крикнул:
– Кую! Бум!
Из его горсти вылетела струйка песку.
– Лум! Пш-ши! Бум! Трр…
Он дул в свой кулак углом рта, из кулака вылетал в виде искр песок, другой рукой он колотил себя по выпяченному животу. Раздавались гулкие удары, лицо его вздрагивало, глаз сверкал, ноги отбивали по земле частую дробь. Он весь содрогался и подёргивался, точно в пляске святого Витта, и то басом кричал: «Бум! Ох!», то шипел, кривя лицо.
А из кулака во все стороны летели струйки песку, и живот звучал, как барабан. Издали неслась мечтательная мелодия вальса. Лёгкие, ласкающие душу звуки плыли в воздухе и таяли.
Мирон делал такой удивительно разнообразный шум – он шипел, высвистывал, гулко ударял себя в грудь и живот – целая какофония самых странных звуков… Шипело железо, погружаемое в воду, искры трещали, падали глухие удары молота… курился дымок… Пот выступил на лбу артиста…
– Бум! Кую! Ш-ш-ш!.. Всё!
– Вагоны подали!
Смеясь, толпа рабочих, оживлённая, с пробуждённой энергией, пошла выгружать товары.
Мирон торжествовал, сверкая своим глазом…
Издали всё плыли тихие звуки мелодии вальса.